Ещё на выезде из села я обратил внимание, что лошадь, которая должна была привезти нас на станцию, еле двигается. Единственная она осталась, остальных в течение сорок первого года забрали на фронт. Прикрикнул на таких же призывников, которые сидели в телеге, сам-то я почти сразу с неё слез, пешком рядом шёл, неохотно они пошли по пыльной дороге. Говорили, что нам, как той лошади, повезло, призвали уже на третий год войны. Уж не знаю, что было лучше, воевать или работать в колхозе за троих?! Глядя на убранные поля, уже не ругал председателя, как это делали многие. Вспомнилась моя «диверсия». До войны я отучился в ремесленном училище, изучал все механизмы, которые только были в хозяйствах, от паровых молотилок, до моторов тракторов. Вернувшись в село, сразу же попал в тракторный гараж колхоза. У председателя было стремление засеять как можно больше земли, распахивали ложбины, вырубали, корчевали лес. От того и тракторов у нас было девять, лошадьми мало чего пахали, в основном на заготовке сена они были. Проводив в сорок первом году на фронт отца, просился сам, но отказали, рукастый сказали ты, вот и чини свои трактора. Услышал, что техника на фронт нужна, мол, с утра их к отправке готовить надо. Пробрался ночью в один из гаражей, там четыре трактора стояло, вывел их из строя, о последствиях не думал, людей жалел, ведь самим впрягаться надо будет в борону. Второй гараж и зернохранилище сторож охранял, я тогда туда не пошёл. Утром приехали люди трактора смотреть, а четыре сломанные, председатель на меня кричит, а сделать ничего не может, кроме меня в том никто не смыслит. Так пять тракторов уехали воевать, а четыре у нас остались, может потом забыли про них? Когда селяне прощались с нами, последним подошёл председатель, протянул руку и тихо так, только для меня, сказал: «Я знаю всё, спасибо!».
Немец до нас не дошёл, даже не бомбили ни разу. Слушая рассказы тех, кто ушёл от наступающего врага, и многое видел, сердце сжималось, становилось страшно. На станцию, куда прибыли, свозили таких же, как мы «последышей», призывников кто уже подходил по возрасту или с кого, как с меня, сняли бронь. Нас рассортировали в команды, через сутки мы выехали на поезде в обычных товарных вагонах, из удобств печка из железной бочки и деревянные нары в два яруса. Ехали недолго, и двух суток не прошло, на большой станции нас снова делили, назначали новые команды, я попал в ту, которая должна была быть отправлена на учёбу, нам предстояло быть бронебойщиками. Слабо представляя, что это такое, я переживал, что не справлюсь. Новый состав, такие же вагоны, снова дорога. Теперь поездка заняла и того меньше времени, ночью, когда где-то стояли, на улице послышались тревожные голоса, раздался приказ выйти из вагонов и построится, старшина, который нас сопровождал, проверил по количеству, доложил сгорбленному майору, подошедшему к нашему вагону, тот даже обрадовался, мы не понимали чему. Выстроились в большую колонну, снова команда – «приготовиться к маршу». Кто-то выкрикнул из строя: «А долго идти?», ответ был простым и страшным: «Пока не упадёте!». И ведь не шутили, многие к обеду следующего дня почти падали, особенно кто городские были. Накормили нас жидкой кашей, дали четыре часа отдыха в большом здании, крыша была, а вот потолка не было, разрушило его бомбой. Пытаясь согреться жгли костры, используя остатки того самого потолка, вечером снова пеший марш. Мы не понимали, почему надо идти ночью, да и холодно становилось, просто брели, не соблюдая никакого строя. В дороге я, познакомился со своим ровесником, звали его Ефим, он, как и я должен был учиться на бронебойщика, а теперь кто его знает, куда нас ведут!
Под утро, где-то в стороне услышали шум, это были для нас первые звуки войны, фронта. Встречающие офицеры, разобрали людей, все куда-то быстро разошлись, разъехались, лишь мы остались на небольшой площадке, в недоумении крутили головами. Пришла и наша очередь, старшина снова пересчитал, одного призывника не хватало, стоящий перед нами капитан что-то сказал другим военным, те ушли в посёлок, что был за нашими спинами. Через час мы были в большом бараке, сержанты вынесли и установили перед нами два противотанковых ружья, это я сейчас знаю что это такое, а тогда удивился размерам. Подъехал грузовик, который привёз три больших термоса с едой и тюки с формой. Переодевшись, обедали такой же жидкой кашей, а потом были занятия. Разделили нас на двойки, мы с Ефимом вызвались быть вместе, спорить с нами не стали, записали в один расчёт. Занятия продолжались три дня, вечером третьего было построение и снова пеший марш, в дороге нас догнал грузовик, прямо на обочине дороги нам выдали винтовки и по десять патронов на брата. Винтовки были не новые, почти у каждой имелись сколы на прикладах, догадывались мы, что это или пули или осколки постарались, о том, что случилось с бывшими их владельцами, старались не думать.
С небольшими перекурами, к утру были на месте, люди очень устали, несколько офицеров собравшиеся нас куда-то увести, жалобно на нас смотрели, дали три часа на отдых, я тут же уснул. Проснувшись от громкой команды, получил приказ вооружиться тем самым длинным ружьём, думал, что винтовки мы сдадим, но их приказали оставить у себя, и как столько на себе таскать? Пожилой мужчина в тёмном тулупчике открывал топором ящики, в них лежали наши патроны, большие и блестящие, новенькие. Всем подходящим он давал совет брать их столько, сколько смогут унести, кто-то слушался, а кто-то брал всего десятка два. Я, переглянувшись с Ефимом, набрался по полной, даже в свой вещмешок накидал, а Ефим раздобыл где-то сумку из-под противогаза, сложил туда наш боевой запас. В районе обеда нам выдали сухой паёк: банка тушёнки, завёрнутые в бумагу сухари, один я сразу съел, от волнения разыгрался аппетит. Длинным логом нас вывели на позицию, по ходу нашего движения к нам присоединялись другие солдаты, кто с автоматом, кто с винтовкой. Когда наш взвод, или отделение, я тогда ещё ничего этого не знал, остановился на краю леса, нам с Ефимом повезло, досталась небольшая воронка. Бойцы окапывались можно сказать в чистом поле, нам копать было нечем, лопатки не выдали. Отсоединив штыки от винтовок, делали углубления под патроны, я, сняв слой дёрна, углубил нишу для ног ружья, мне казалось, что меня самого так меньше видно. Пришло время ждать.
Вечерело, я уже начал подумывать, что сегодня ничего не случиться, как за лесом раздался гул, я знал, что это гудит! Вдоль нашей обороны кто-то шёл, останавливаясь всего на одну минуту возле каждого ружья, человек двигался дальше, дошёл и до нас. Молодой лейтенант присел на колени, похвалил наше укрытие, а потом просто, без приказа, сказал:
- У вас будет всего три или четыре минуты, повезёт – пять, танки будут к вам боком, ваша задача их остановить, скоро будет артиллерия, она их уничтожит. Помните остановить, на рожон не лезьте.
- Ох, и постреляем! Ефим был доволен, а я думал, как выполнить тот приказ, который так просто отдал нам лейтенант. Из коротких уроков, я знал, что в лоб танк не всегда можно пробить, а так как танки будут к нам боком, надо стрелять чуть выше гусеницы, хорошо, если в мотор попасть, встанет грозная машина. С лязгом и дымом на открытое место выползали немецкие танки, как было обещано, они, выстроившись в боевой порядок, двигались к нам боком, среди машин мелькали фигуры пехоты, не открывая огня, танки шли, ровно урча моторами. Я ждал сигнала к атаке, про него нам раньше сказали, как появится из-за леса ракета, только тогда – огонь. Выбрал цель, прижал приклад к плечу, мой танк меня не боялся, знали ли сидящие в нём танкисты, что и я их не боюсь? У меня был шанс отомстить за всех разом, и я его не упущу.
Совсем рядом раздался выстрел, выстрел именно из противотанкового ружья, не выдержал кто-то, жаль, такую задумку испортил, может, не заметят немцы? Пуля высекла искру из башни четвёртого танка. «Зачем в башню стреляешь?!» - кричал я про себя, ругая нетерпеливого. А ракеты всё не было, рано видимо, командирам виднее. Наконец Ефим толкнул меня в бок:
- Ракета! – почти закричал он, не успел стихнуть его голос, как я нажал на спуск, сильная отдача в плечо оповестила меня, что смерть несётся к боевой машине врага. Не разглядев своё попадание, а в том, что я попал, не сомневался, перезарядил ружьё, подхватив поданный мне патрон. Второй выстрел в тот же танк, чтобы наверняка! Танк остановился, попытался повернуть, но не смог, один есть, пришла очередь других. В том шуме, который начался, я слышал только свои выстрелы, считал секунды тех нескольких минут, про которые говорил лейтенант, я даже не знал, наш ли он командир, да и какая разница?! Вот он враг, нужно думать, как остановить большее его количество. Ефим еле успевал подавать патроны, боль в правом плече становилась сильнее, старался не обращать на неё внимания, посылая пулю за пулей в чёрные силуэты. Теперь уже было не понять, кто попал в тот или иной танк, два дымили, видимо горели моторы, некоторые поворачивали, решив, что мы сменили позицию, с фронта то по ним никто не стрелял. Кончились те минуты, все танки шли нам в лоб, целясь ниже, удалось сбить правую гусеницу с одного, но я ли попал? Справа и слева поднималась земля, по нам вели огонь из пушек и пулемётов, пехота противника не отставала, прячась за броню, была недосягаема для автоматчиков. Мы с товарищем уже несколько раз прятали головы, рядом пролетали осколки, Ефим успевал ворчать по поводу того, что нам не выдали каски. Среди всего этого грохота и лязга, послышались разрывы, вот они – пушки, вовремя подошли, раскатали бы нас здесь очень скоро. Выстрелив очередной патрон, заметил, что уцелевшие танки поворачивают, открывая пехоту для наших стрелков, они быстро этим воспользовались. Пустил пару пуль вдогонку, далековато, погладил только, всё бой окончен.
Минул год, фронтовой год равен трём мирным. Прошёл, проехал всю Белоруссию, был ранен, сильная контузия после снаряда, который взорвался практически рядом со мной, долгое лечение, вернулся в свою часть, которая сменила наименование. Узнал, что Ефим ранен, в госпитале, дали другого бойца, с ним уже воевали в Польше, помню как спешили на выручку восставшим в Варшаве, шли и днём и ночью. А потом вдруг недельный отдых, даже не верилось. Нам всё время что-то привозили, наладилось питание, наш полк получил пополнение, мне досталось новое ружьё, теперь оно было пятизарядное, ох как же хотелось испытать его в деле! Считал себя уже бывалым солдатом, глядя на суету в хозяйстве полка, предчувствовал скорое наступление, и оно началось. Рано утром, силами двух рот мы заняли позицию на невысоком берегу реки. Нам сказали, что разведка лёд проверила, пехота пройдёт, нужно захватить и удержать плацдарм на том берегу. Пока мы там воюем, сапёры наведут переправу для тяжёлой техники. Если со льдом всё было ясно, то о силах противника на том берегу было мало чего известно, по крайней мере, нам, солдатам. Приказ к переправе был передан по цепи, никаких ракет, всё должно было быть тихо, неожиданным для немцев. Только солдаты вышли на лёд, как на немецком берегу показались два танка, Их пулемёты замолкали только на время перезарядки, пушки вели огонь, расстреливая лёд, прямо под наш берег лупили. Один из танков был как раз напротив меня, тщательно прицелившись перед первым выстрелом, пустил в него все пять пуль, теперь его пушка стреляла только по мне, правее, где был второй танк, сделали так же, кажется, два ружья вели огонь, не давая разбить лёд. Пока у нас с танками шла дуэль, наша пехоте была на том берегу, забросали гранатами те танки, не успели они скрыться. Переправились и мы, только расположился в месте, на которое мне указал мой командир, как из-под обрыва выехал третий танк, тут уж спуску я ему не дал, расстояние минимальное, снова все пять патронов были его, расстрелял его в правый борт.
Весной 1945 года я встретился со своим товарищем, оказалось, что после выздоровления Ефим попал в другой полк, с его слов он участвовал в освобождении двух городов. Обнявшись как родные братья, не могли наговориться, перебивая друг друга, рассказывали о своих подвигах, хвалились наградами. Через неделю, в течение которой полк отдыхал, получал пополнение и боеприпасы, случился бой, который снова нас чуть не разделил. Ведя бой на окраине немецкого города, наша рота получила возможность одним броском овладеть целой улицей, прозвучал приказ, рота поднялась в атаку, подхватив своё ружьё, бежали и мы. Из подвала большого каменного дома, из двух окошек, по нам ударили немецкие пулемёты. С их скорострельностью, они угрожали всей операции. Установив ружьё, я открыл беглый огонь, замолчали немцы, рота снова поднялась. Не успел я и пяти метров пробежать, как ожил один пулемёт, сразу же боль в ногах, уронив оружие, упал на землю, ударившись головой о камень, потерял сознание. Пока выносили с поля боя, пока в санбат везли, несколько раз приходил в себя, но всё было как в тумане. Открыв глаза, услышал рядом весёлый голос:
- Ты чего это, бросить меня надумал? Это был Ефим, улыбаясь, показал мне правую руку, она была перебинтована по самое плечо. С его слов второй пулемёт он всё же заставил замолчать, заняв моё место. К нашей радости ранения у обоих были не серьёзные, мы быстро выздоровели, и вскоре радовались тёплому солнышку, готовясь к штурму Берлина.
Перед самым штурмом поступил приказ сдать противотанковое ружьё и боеприпасы к нему, мы сильно удивились, нам объявили, что теперь мы танковый десант, командование посчитало, что так от нас больше пользы в условиях городского боя. Штурм был тяжёлым, стреляло каждое окно, каждая щель, немцы вооружили почти всё гражданское население города, детей. Нас предупреждали об осторожности, говорили не верить даже внешне безоружному немцу, кто знает, нет ли у него в кармане гранаты?! Продвигаясь по узкой улочке за нашим танком, мы крутили головами как совы, ожидая выстрела с любой стороны. Впереди меня шёл пожилой старшина, слышал, что он ещё в Сталинграде воевал, неожиданно перед ним выскочили три подростка, в руках у них были палки, он срезал их одной очередью. Страшно было смотреть, как, когда вокруг идёт бой, пожилой мужчина оплакивает погибших от его руки детей. Уже пал Рейхстаг, а мы никак не могли выбить из подвала дома немцев. Забаррикадировавшись и перекрыв все проходы, они патронов не жалели, опасаясь за то, что там могут быть гражданские укрывшиеся от нашей бомбардировки или от страха, гранаты не применяли. Из подъезда дома выглянула девочка, заметив, что я на неё смотрю, поманила ручкой, опасаясь подвоха, держа оружие наготове, подошёл к ней. Она показала знак идти за ней, Ефим прикрывал мне спину. Указав на еле заметную дверь, другой рукой показала на валявшуюся, на полу немецкую каску, я всё понял, отправив девочку вглубь дома, ударил ногой в дверь. Не успела она открыться, как десятки пуль сделали из неё решето, отбросив все мысли, мы Ефимом бросили в неё по гранате, из автоматов сделали длинные очереди в облако пыли, поняв, что их окружили, немцы сдались.
Поздно вечером расположились в отдельно стоящем доме, я с наслаждением улёгся на мягкую кровать, Ефим шуткой попытался меня потеснить, нашлось место обоим. Вошедший офицер сказал, что скоро всё должно кончиться, мы его слова не поняли, продолжали дурачиться. Хозяев в доме не было, с удивлением к некоторым вещам, рассматривали их, поразило, что из крана текла вода, тут же образовалась очередь из желающих помыться. Не успели смыть себя пыль и копоть, как в комнату вбежал солдат и во всё горло закричал – ПОБЕДА! Запинаясь от волнения, рассказал, что немцы подписали капитуляцию. Надо было видеть нашу радость, обнимались, целовались, смеялись как сумасшедшие. Через минуту все были на улице, даже те, кто уже почти разделся, всё, что могло стрелять, стреляло, посылая пули в тёмное немецкое небо. Наутро, почти из каждого окна, висели белые флаги, ветер колыхал материю, никогда не думал, что белый цвет вызовет у меня такую радость.
Пообедать не успели, поступил приказ занять места в американских грузовиках, совсем недалеко наши окружили большой отряд немцев, сдаваться отказались, ведут бой, окопавшись в лесу. В другое время, чуть раньше, наши артиллеристы сровняли бы этот лес с землёй, даже шустрая белка не выжила бы, но был приказ – давать немцам шанс сдаться. Доехав до разрушенного моста, вброд переправились на другой берег, большого шума боя не было, раздавались одиночные выстрелы. Проходя мимо полуразрушенного сарая, увидел двух бойцов, они с любовью чистили противотанковое ружьё, я посмотрел на Ефима и подмигнул, тот отрицательно покачал головой и показал автомат. Да уж, с ним проще. Заметил, что внимание многих обращено к небольшому выступу леса, сам посмотрел в ту сторону, прямо на нас с большой скоростью ехал немецкий танк, это был не «Тигр» или другое грозное чудище с животным именем, это был лёгкий и маневренный танк. Раздался выстрел из ПТР, я лишь отметил, что рано, далеко до него, следом второй выстрел, в танке заметили угрозу, повернув всем телом на сарай, танк выбрал себе цель, его пушка ожила, над головой бронебойщиков, где-то среди балок взорвался снаряд, всё тут же рухнуло. Не сговариваясь, мы с Ефимом бросились к ружью, откидывая доски, натыкались на острые гвозди, все руки были в крови. Потянув за ствол, вытащил ружьё, Ефим показал мне сумку для патронов, виднелся всего один. Рядом разорвался снаряд, я целился, высчитывая упреждение, пулемёт танка стрекотал без умолку, пули били по доскам, брёвнам, оттянув затвор, протянул руку, рука Ефима дрожала, я посмотрел на его лицо, изо рта шла кровь, надувались пузыри, протягивая мне последний патрон, он медленно умирал. Сейчас главное танк, доберись он до дороги, просто подавит нашу пехоту, да ещё пулемёт! Видимо танкист решил, что с нами покончено, довернув левее, устремился к бойцам, слышались автоматные очереди, да что толку, всё равно, что горох кидать! Я ждал, ждал, когда мне откроется его борт, у меня один выстрел, единственный. Наконец, снова изменив траекторию движения, танк открылся мне с выгодной для меня стороны, я нажал на спуск, сделав несколько рывков, танк встал, со всех сторон к нему бежали наши солдаты, кто-то умудрился закинуть в него гранату, грозная машина вздрогнула, приказ не нарушен, у них была возможность сдаться. Глядя на закрытые глаза своего боевого товарища, своего друга, я очень надеялся, что этот выстрел был последним в этой войне, ведь она уже закончилась. Немцы, лишившись поддержки в виде танка, стали сдаваться, выходя небольшими группами из леса, не доверяя сам себе, я закинул автомат за спину, сейчас я мог нарушить любой приказ.
