3
По-хорошему от Самары до Челябинска ехать не более суток, но поезд, на котором c трудом уехал Деливрон, тащился больше двух. Несколько часов Андрею пришлось стоять у окна, потому что все места в вагоне оказались занятыми. Каппель был прав, когда засомневался, что бумага военного командования города поможет на вокзале сесть на поезд. Конечно, Андрей предъявил ее коменданту вокзала и размахивал, как билетом, когда пробивался к двери вагона, но бумага не оказывала ровно никакого впечатления. Только сила и ловкость позволили достичь цели.
Тем не менее, Андрей считал, что его разговор с Каппелем в дальнейшем поможет. Он не обсуждал такой нюанс работы, когда планировал операцию с руководством Московской ВЧК. Не сообщил Лацису и о том, что сохранил старое удостоверение офицера военно-морской контрразведки. Чувство самосохранения подсказывало ему, что об этом этапе биографии лучше не распространяться в среде чекистов. Но в Самаре у белых его удостоверение выстрелило в цель. Благодаря посещению штаба армии Комуча, он документально подтвердил собственное пребывание в их стане, что непременно будет играть на руку в ходе дальнейшей поездки. Кроме того, он установил знакомство с одним из новых руководителей белого движения. Тоже может пригодиться в будущем.
Андрей стоял у окна в вагоне и анализировал первые шаги в своем долгом и опасном путешествии. Время в дороге летело незаметно, потому что голова была занята важным делом. Пока, на его взгляд, он не совершал ошибок.
Поезд подолгу стоял на каждом полустанке, а то и просто в чистом поле. На одной из остановок сошел сосед, освободив нижнюю полку. Деливрон поспешил занять ее и, вытянувшись во весь рост, заснул.
Разбудили пассажиры, тянувшиеся по коридору на выход. Поезд стоял. В вагоне было жарко. Он поднял голову, и кто-то крикнул ему:
– Вставай! Чего разлегся! Поезд дальше не пойдет.
Плохо, что не пойдет, подумал Андрей, до Омска отсюда столько же, сколько от Самары. Проскочили бы до Омска – уже посредине Сибири оказались!
Мокрый от пота он выбрался из душного вагона на перрон, где разливалось летнее пекло, помноженное на жар раскаленных локомотивов, рельсов и стоящих на них платформ и цистерн. Захотелось пойти куда-нибудь искупаться или на худой конец сполоснуться под краном с холодной водой. Андрей отправился в город, нашел захудалую гостиницу, где снял койку и получил талончик на помывку. Вымылся и постирался – стало легче. На вокзале узнал, что на следующий день пойдет поезд до Кургана – тоже хорошо, потому что ближе к Омску.
Бесцельно слоняясь по Челябинску в ожидании поезда, Андрей остановился на площади близ вокзала. На тротуаре толпились люди и, вытягивая шеи, посматривали на мостовую, где издали слышалось бухание барабана и гудение труб играющего марши духового оркестра. Усиливался шум двигающихся войск. Вскоре воинская колонна поравнялась с тем местом, где стоял Деливрон. Возглавлял её высокий офицер с погонами полковника русской армии, подбоченись, сидевший на белом коне. За ним следовала конная группа офицеров, в составе которой были как русские, так и чехословацкие военные.
Какой-то знаток в толпе громко произнес:
– Это – полковник Войцеховский во главе полка чехословацких легионеров. Он сейчас ими командует. Смотр войск проводит, готовятся к наступлению на красных.
По подсчету Деливрона, в марше длинной колонны чехословаков участвовало шестнадцать рот, а это – без малого два полка, а не один, как говорил знаток в толпе. Две батареи орудий замыкали шествие пешей колонны, по одной у каждого полка. Силы немалые у этого полковника в отряде, полная бригада по штату военного времени, прикидывал в уме Андрей, надо бы выяснить точнее и сообщить сведения в Москву.
После прохождения маршем по городу солдаты направились на отдых в свои вагоны на вокзале, а кое-кто из офицеров прямиком из строя двинулся в ресторан. В том же ресторане решил посидеть и Андрей, который за вечер из пьяной болтовни офицеров узнал все, что требовалось для изучения обстановки.
Ночевал он в гостинице, где при свете керосиновой лампы-ночника написал небольшое письмо в Харбин, сообщая о своем скором приезде. Адрес в Харбине они с Лацисом подобрали в качестве конспиративного, то есть там действительно проживал харбинец, но письма, приходящие к нему из России, попадали в нелегальную группу загранаппарата ВЧК, созданную к тому времени в Харбине. Чекисты через своих людей на телеграфном узле КВЖД передавали закодированную телеграмму на телеграф Народного комиссариата путей сообщения в Москву.
Таким кружным путем Дзержинскому пришло донесение от «Япониста»: «Челябинск 12 июня. Отряд из двух полков чехословаков № 2 и № 3 при 12 3-дюймовых орудиях под командованием Войцеховского выдвигается на фронт в западном направлении с задачей атаковать красных и соединиться со своими в Поволжье. Я 13 июня еду в направлении Курган-Омск».
На следующий день Андрей снова был на вокзале и снова штурмом брал вагон поезда, назначенного до станции Курган. Ругань и толчея, как обычно, сопутствовали посадке пассажиров. Кое-как разместились по вагонам и часа полтора ждали отправления поезда. Вместо отправления состав дернулся и застыл на месте.
На перроне кто-то заорал:
– Смотрите! Чехи паровоз наш угоняют!
Андрей оказался в той группе людей, которая откликнулась на сообщение и выскочила из вагона разобраться с происходящим. Люди возмущались:
– Им понадобилось куда-то поехать, так они горазды чужие паровозы реквизировать!
Действительно, их состав из нескольких вагонов одиноко застыл на пути, а отцепленный от него паровоз отъехал и встал немного впереди. Рядом с локомотивом стояли вооруженные легионеры и с криками гнали прочь машиниста и его помощника. Из окошек кабины уже высовывались головы чехословаков. Увидев, что к ним бежит толпа возмущенных пассажиров, они громко закричали:
– Позор! Позор!
Деливрон не сразу понял смысл этих криков, почему эти интервенты кого-то стыдят. Лишь позже он узнал, что слово «позор» по-чешски означает «внимание». Там, на перроне, на крики «позор» сбежалось еще с десяток солдат с винтовками. Ощетинившись штыками, они встали вокруг паровоза.
Андрей подбежал к ним в числе первых. Умело поднырнув под ствол со штыком, он двумя руками схватил за винтовку и резко дернул. Не ожидавший такого приема, легионер потерял равновесие и свалился за спиной у нападавшего русского офицера. К Андрею сразу подскочили двое других чехов и схватили за руки. Остальных подбежавших пассажиров остановил строй выставленных штыков. Пока Андрей пытался отбиться от навалившихся солдат, сзади к нему с винтовкой наперевес подскочил тот, кого он свалил первым.
Сильный удар прикладом в спину сбил Деливрона с ног, он со стоном уткнулся головой в грудь одного из противников. Тот снизу стукнул его кулаком в лицо. Андрей откинул голову назад, пытаясь удержать равновесие. Но второй удар в лицо добил его, и он, окровавленный, упал навзничь. Легионеры втроем били лежачего сапогами. Сознание покинуло Андрея.
Сбежавшиеся пассажиры с возмущением наблюдали за избиением офицера и кричали, требуя от чехословаков прекратить бесчинство. Паровоз за спиной легионеров, шипя паром, покатил вперед к переводным стрелкам. Чехословаки, не опуская винтовок, организованно отступили от возбужденной толпы и пошли вслед за ушедшим локомотивом. Пассажиры поодиночке расходились, понимая, что сегодня ни в какой Курган или какую-нибудь иную станцию поезд уже не пойдет.
К лежащему на земле Деливрону подошла женщина лет около тридцати с узелком в руке, она тоже собиралась ехать на поезде, застывшем у перрона. Сочувственно присев рядом, принялась стирать кровь с лица избитого человека и приговаривала:
– Ну как же так? Ну как же так?
Потом отошла, смочила водой из водопроводной колонки белое полотенце, вернулась к Андрею и положила мокрую ткань ему на лоб.
Офицер, над которым она склонилась, с трудом разлепил заплывшие глаза и что-то промычал разбитыми губами. Женщина аккуратно, стараясь не причинить боли, провела мокрым полотенцем по его лицу. В этот момент она услышала, что сзади к ним подъехали какие-то люди на конях.
4
Деливрон очнулся, приподнялся на локтях и щелочками глаз, с трудом глядевших сквозь багрово-синие опухоли, смог рассмотреть склонившуюся над ним женщину и четырех подъехавших всадников. Один из них спешился и громко произнес:
– Штабс-капитан Мордвинов. Меня только что информировали, что здесь вооруженные чехословаки избили русского офицера. Это так?
Женщина выпрямилась, чуть отошла в сторону и показала рукой на окровавленного Андрея:
– Вот, глядите, что изверги наделали.
Деливрон, кряхтя, кое-как сел и, держась за отбитые солдатскими сапогами бока, с трудом выдавил:
–Мордвинова знаю. Не Тимофей ли Петрович вы?
Офицер, приглядываясь к пострадавшему, удивился:
– Я – Тимофей Петрович Мордвинов. А вы кто?
– Видать, трудно меня узнать сейчас. Я – Андрей Андреевич Деливрон, мы с вами встречались в японском госпитале. В лагере для русских военнопленных Мацуяма. Припоминаете?
Мордвинов удивленно замолчал и впился взглядом в сидевшего на земле человека. Потом опустился рядом на колени взял Андрея за руку и тихо сказал:
– Господи, Андрей Андреевич! Да я вас все эти годы ни на минуту не забывал, так был вам благодарен за то, что вы для меня тогда сделали. Мечтал когда-нибудь увидеться и вспомнить те далекие времена, поблагодарить. Но видеть вас в таких прискорбных обстоятельствах не ожидал, ни в коем случае! Вы сможете узнать тех негодяев, которые на вас напали? Мы их найдем и отдадим под трибунал.
– Нет, Тимофей Петрович. На меня никто не нападал. Скорее я напал на вооруженных чехов. Они отцепили паровоз от состава, в котором я собирался ехать, и несколько пассажиров, в том числе и ваш покорный слуга, рассердившись, решили отбить своё. Первым погорячился я, когда борцовским приемом бросил через себя одного из охранявших паровоз чехов. Остальных пассажиров они отогнали штыками, а меня втроем отделали кулаками и ногами. И то ладно, что не убили. Так что не буду я драму на ровном месте разыгрывать. Подумаешь, в драке участвовал…
– Андрей Андреевич! Нельзя дело так оставлять!
– Как вы себе представляете мою апелляцию? Идти к Войцеховскому и ломать шапку из-за того, что его солдатня меня побила, когда я напал на них? Накажите злодеев, ваше высокоблагородие! Аргументов у меня маловато, Тимофей Петрович. Да и ходить мне с жалобами сейчас трудно. Отлежаться бы пару дней где-нибудь.
– Куда же вы ехать хотели, Андрей Андреевич?
– До Владивостока надо добраться.
– Вот те раз! Так у меня свой вагон имеется, я с командой в Уссурийск следую. Прошу разделить со мной компанию.
– От такого предложения трудно отказаться. Пожалуй, что соглашусь.
Мордвинов встали приказал одному из сопровождавших:
– Веретенников, скачи на вокзальную площадь и организуй, чтобы сюда примчался какой-нибудь экипаж, тарантас или телега на крайний случай. Надо раненого отвезти к нам в вагон.
Посыльный обернулся быстро. Следом за ним громыхала ломовая телега с мощной лошадью и извозчиком-богатырем.
Мордвинов распорядился:
– Братцы, на доски шинели положите, чтобы господину лейтенанту полегче ехать было по ухабам.
Потом, обернувшись к женщине, спросил:
– Будете сопровождать?
– Конечно! Его же нужно держать, чтобы не скатился на колдобине. Не привязывать же веревками, словно мешки с мукой. И присмотреть нужно в дороге. Не дай Бог, кровотечение откроется…
– Хорошо, садитесь, – согласился Мордвинов, а сам с извозчиком аккуратно приподнял Андрея и положил на раскинутые шинели.
Женщина уселась на телегу боком и крепко обняла раненого за плечи. Андрей морщился от боли, но старался не стонать.
Возница, насколько было возможно, придерживал лошадь, принуждая идти тихоньким шагом, почти плестись, лишь бы не беспокоить раненого. Через полчаса кавалькада прибыла в конец грузового двора и остановилась возле одиноко стоящего на рельсах двухосного вагона-теплушки. Массивная дверь была отодвинута вбок, в открытом проеме, свесив ноги, сидели два солдата без гимнастерок из-за стоявшей жары.
Телега остановилась.
Мордвинов осмотрелся и сказал:
– Надо заносить раненого в вагон. Положим на нижние нары у двери, чтобы ему прохладнее было.
Женщина спрыгнула с телеги и неожиданно обратилась к Мордвинову:
– Господин штабс-капитан, очень прошу вас, возьмите меня с собой. Мне в Гродеково надо, это рядом с Уссурийском. По пути. В дороге я вам и стряпать буду, и обстирывать. Обузой не стану, честное слово!
– Ну и дела! Да у нас, дамочка, вы меня извините, даже нужника в вагоне нет, понимаете? А ехать долго придется…
– Так, можно досочками уголок отгородить, – со знанием дела подсказала выход из положения женщина.
– Нет! Это невозможно! Одной женщине ехать в общем вагоне с пятнадцатью мужиками! Совершенно невозможно!
– Господин штабс-капитан, миленький! Привычная я ко всему, на войне много чего повидала. Я ведь фронтовой сестрой милосердия служила. И в санитарных эшелонах в вагоне одна была среди двух десятков раненых. Бедняги из тяжелых, без сознания, обделаются под себя, а я прибираю за всеми. Ничего. И спала в вагоне среди них. Бывало выздоравливающие пытались приставать, с женщиной побаловать желали. Я всех на место ставила. Чтобы порядок был! А как же. Я – строгая. И вам помогу, за вашим другом поухаживаю, пока он на ноги не встанет. Вы что ли ведро ему станете выносить или дневальному прикажете?
– Ну и дамочка попалась. Решительная.
– Какая я вам дамочка? Ниной меня зовут. Нина Стрежевая. Из уссурийских казаков мы.
– Андрей Андреевич, ну что нам с этой Ниной Стрежевой делать?
– Ну, если у вас место есть в вагоне, что же не взять попутчицу. Тем более, ежели говорит, что на все руки горазда!
Мордвинув махнул рукой:
– Ладно! По отчеству-то вас как, Нина?
– Васильевна.
– Поехали, Нина Васильевна!
Из дверного проема выдвинули доски-аппарели, по которым в вагон обычно заводили лошадей. Солдаты осторожно занесли Деливрона внутрь и положили на свободные нары, покрытые сеном. Он устроился поудобнее и постарался уснуть. Нина опять положила ему на лоб мокрое полотенце. Потом она вместе с одним из солдат принялась за обустройство своего «плацкартного места».
5
Андрею стало легче, он сел и осмотрелся. В вагоне было довольно-таки тесно. Кроме трехъярусных деревянных нар для солдат команды Мордвинова, большое пространство занимали стойла для четырех лошадей. В дальнем углу темнел какой-то деревянный сундук, на котором солдат строгал доски для спального места Нины. В другом темном углу кто-то уже приколачивал стенку вокруг пробитой в полу дырки: общее отхожее место приобретало цивилизованный вид. Имелась печка-буржуйка с красующимся на ней самоваром, рядом стояла кадка с водой.
– Проснулись, господин лейтенант? Видать, отпустило? – поинтересовался немолодой офицер в погонах прапорщика.
– Да, прихожу в себя понемногу. А вы, должно быть, у Мордвинова в заместителях? Где же он сейчас?
– Так точно, заместитель! Прапорщик Павлов я. Тимофей Петрович с ребятами ускакали договариваться, чтобы наш вагон к эшелону какому-нибудь прицепили.
Подошла Нина, переодевшаяся в серое платье сестры милосердия.
– Разденьтесь-ка до пояса, господин лейтенант! – тоном, не допускающим возражений, обратилась она к Деливрону. – Хочу посмотреть, что эти изверги своими сапожищами наделали…
Осмотр показал, что у Андрея были сломаны два ребра. Нина плотно перебинтовала ему грудь.
– Лежать вам следует подольше, чтобы хорошенько срослись кости, – дала она рекомендации больному, потом взяла его снятый флотский китель, глянула на него критически и пошла отстирывать пятна грязи и зашивать порванные в драке места.
Мордвинов объявился за полночь и сразу приказал своими силами выкатывать вагон с грузового двора ближе к главным путям, где его подцепят к эшелону.
– До Омска поедем вместе с чехословаками, а дальше – посмотрим, кого Бог в попутчики пошлет, – сообщил он, забравшись в вагон.
Прапорщик повернулся к Деливрону и предположил:
– С вашими противниками, должно быть, поедем, Андрей Андреевич! Может, узнаете кого?
Тот вяло отмахнулся:
– Пошли они ко всем чертям! Поедем и поедем…
– Да, Павлов, не будем ворошить эту тему, – поглядев на прапорщика, твердо сказал Мордвинов.
Пока не рассвело, вагон несколько раз подцепляли и перецепляли. Мордвинов, Павлов и трое вооруженных солдат все время находились на путях, рядом с вагоном. Хрипло ругались со сцепщиками, выполнявшими неизвестно чьи приказы. Наконец, где-то впереди прогудел паровоз, состав дернулся и тихонько покатился. Мордвинов с товарищами запрыгнули на ходу.
– Кушать будете, господин штабс-капитан? – поинтересовалась Нина.
От неожиданного предложения узкие монгольские глаза Мордвинова округлились, и он удивленно спросил:
– Что?
– Кулеша казачьего наварила с салом. Самовар вскипяченный стоит, чаю можно попить с полевыми травами.
– Не ожидал, не ожидал, что вы так справно все организуете. Правильно наладили службу, Нина Васильевна. Благодарю!
Под стук колес обитатели теплушки поели горячего, попили чаю и расположились на нарах. Нина из большого темного платка устроила некое подобие ширмы и укрылась за ней на сундуке. Солдат, назначенный дежурным по вагону, сел на табурет возле двери и стал смотреть в оставленную для проветривания щелку.
Мордвинов подошел к Деливрону, который тихо сидел, откинувшись на стойку нар, и остановился рядом:
– Как себя чувствуете, Андрей Андреевич?
– Как после хорошей драки – бока болят, – кряхтя, сообщил Андрей. – Нормально. Не стоит беспокоиться. Подсаживайтесь поближе, расскажите о себе. Начиная прямо с японского плена. Если, конечно, я вас от сна не отрываю.
– Нет, спать пока не хочется. Наругался я со всем миром, пока нас не подцепили к эшелону. Надо посидеть тихонько.
– Вот тихонько и рассказывайте! Подсаживайтесь ближе!
– Извольте. Помните нашу последнюю встречу в Японии? Так вот, из лагеря Мацуяма, где мы с вами расстались, меня, когда замирились с Японией, отвезли на пароход и прямехонько в порт Владивосток доставили. Я тут же поехал в Никольск-Уссурийский, где мой 22-й Восточно-Сибирский стрелковый полк стоял. По ранению от службы меня отставили, и я, считай, девять лет там же учительствовал. Арифметику, геометрию, алгебру детям преподавал в реальном училище. В 14-м году по мобилизации меня сперва не брали: мол, тяжелое ранение в ногу, значит, не годен. Но я настоял, писал в разные инстанции, убедил, и меня вернули в армию, в мой полк.
– Вот как помогло японские ванны в горячих водах, мне бы сейчас такое же лечение, – улыбнулся Андрей.
– Оно мне вообще жизнь вернуло! Без ноги-то как бы я существовал? А после термальных вод – здоровый человек. Все на фронт поехали, и я – как все. Командиром взвода был первоначально. В ноябре четырнадцатого наш полк воевал в составе 6-й Сибирской дивизии. Первая армия Ренненкампфа, куда входила дивизия приняла участие в Лодзинском сражении.
Германец по нам свой самый тяжелый удар нанес. Это, считай, наши первые серьезные бои были. Но выдержали, не подкачали! Какой-то генерал потом в газете сказал: «Сибирские полки принесли с собой силу и мощный дух необъятной Сибири. Они несли крепость сибирского крестьянина, его положительность и опыт Японской войны».
– Хорошо сказал.
– Да. Помню слова по сей день. А в те дни ни о чем не думал. Драгуны на нас поперли, но наши пушкари их слегка рассеяли. Иначе – конец бы пришел. Германец лез вперед, несмотря на потери. Свой взвод я собрал, встали спина к спине, и ему нас не взять было.
– Вы, что же, не окапывались?
– Андрей Андреевич, наша Первая армия наступать собиралась 14 ноября, а германцы нас опередили и 11 числа ударили. Когда же там окапываться будешь? Так вот, я и говорю, один драгун лошадь потерял и передо мной оказался. Может, контуженный был после взрыва снаряда. Кто же его знает? Здоровый черт, палашом машет, орет что-то по-своему. Я шашку офицерскую наголо держу, к нему шаг делаю, а справа унтер мой его штыком решил достать. Тот на него только поворотился, и я тотчас ему плечо рассек наотмашь, с оттягом, что было силы. Драгун на колени упал, а я как безумный рубить его стал. Солдатики меня оттащили. Я после атаки посмотрел, что натворил, так, верите, нет, до сих пор тошнота подступает, как вспомню.
– Но отбились все же?
– Да. Десять дней бои не прекращались. Потом германец выдохся. Но и в нашей дивизии потери большие были убитыми, ранеными. И пленными. Мы же отходили несколько раз за эти дни, вот люди и пропадали. После сражения на отдых отвели. Командующего армией Ренненкампфа сняли с должности. А мне подпоручика присвоили и роту дали, где офицеров всех повыбило. Разные результаты оказались.
– Потом где воевали?
– В пятнадцатом году нашу дивизию в состав 5-го Сибирского стрелкового корпуса включили. С Северо-Западного фронта на Западный передали, потом на Юго-Западный. В Луцком прорыве генерала Брусилова
мы были на правом фланге и наносили главный удар. Ранило меня тогда, в госпиталь попал. Выздоровел, снова вернулся к своим. Я в то время уже батальоном командовал, штабс-капитаном стал. Участвовал в июньском наступлении 17-го года в направлении Львова, которое успешно началось, но кончилось позорным отступлением и массовым дезертирством в русской армии. Мы у города Проскурова встали и стояли до начала нынешнего года, пока не распустили всех по домам. Дисциплины уже никакой не осталось, но сибиряки еще держались. Здесь в вагоне со мной едут те, кто воевал в нашем полку с самого начала. Единогласно решили вернуться домой на Дальний Восток. Все здесь, и солдаты, и унтеры. Павлов мой фельдфебелем был, потом офицерское звание получил. Так что, 22-м Сибирским полком теперь командую я.
– Что вы в том большом сундуке везете?
– Это отдельная история. Весь пятнадцатый и почти весь шестнадцатый годы командиром полка был полковник Кудрев Владимир Сергеевич. Он, хотя и не из сибиряков сам, но к нам прикипел и традиции наши соблюдал. Я из госпиталя вернулся, меня командиром первого батальона назначили. Он со мной тогда многие вопросы обсуждал. В том числе мы говорили о том, что в канцелярии полка накопилось много документов, наград и личных вещей наших погибших дальневосточников. Владимир Сергеевич-то был убежден, что реликвии вместе с полковыми документами необходимо доставить в Никольск-Уссурийский, то есть на нашу родину. В 17-м году Кудреву генерал-майора присвоили и в штаб фронта перевели. Но задумку свою он не забыл, еще раз приехал и напомнил мне о ней. Тогда нам уже было велено полковое Георгиевское знамя с царским вензелем отправить в Петроград для того, чтобы вензель отрекшегося императора снять. Мы решили не отправлять, и спрятали знамя. Кудрева я больше не видел, не знаю, жив ли. Кто-то говорил, что его на Румынский фронт перевели, а там солдатских бунтов много случилось, офицеров и генералов убивали. Насчет него ничего сказать не могу. Но по его указанию я приказал изготовить большой сундук, куда всё и сложили. Оставшиеся сибиряки из других полков нашей Сибирской дивизии тоже реликвии приносили. Даже серебро из походной церкви в сундуке заховали. Бумагу я себе с печатью штаба дивизии вытребовал о том, что везу архив полка к месту формирования. Вагон себе нашли, да и катимся по земле русской почти полгода. С нами никто не связывается – организованная воинская команда при оружии, им самим дороже обойдется. Не хотели с большевиками сталкиваться, поэтому поехали окольными путями. С Украины на Ростов, на Кавказ, на Астрахань, а дальше через Гурьев на Оренбург и на Челябинск. Здесь мы и повстречались.
Мордвинов замолчал. Потом пробормотал, что пойдет к себе вздремнуть, и ушел. А Деливрон долго лежал с открытыми глазами, вспоминая услышанный рассказ.
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Продолжение следует.
Начало. Пролог (читайте здесь)
Все главы повести "Японист" (читайте здесь)
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк, написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
==========================
Желающим приобрести авантюрный роман "Одиссея капитан-лейтенанта Трёшникова" обращаться kornetmorskoj@gmail.com
В центре повествования — офицер подводник Дмитрий Трешников, который волею судеб попал служить военным советником в Анголу, а далее окунулся в гущу невероятных событий на Африканском континенте. Не раз ему грозила смертельная опасность, он оказался в плену у террористов, сражался с современными пиратами. Благодаря мужеству и природной смекалке он сумел преодолеть многие преграды и с честью вернулся на Родину, где встретил свою любовь и вступил на путь новых приключений.
===================================================
