Полагаю, всем знакомо такое ощущение, когда кажется, что какое-то выполняемое сейчас действо уже было с тобой, было во всех деталях, только забылось за давностью. Что-то вроде дежавю. Замечу, что моя армейская служба была давненько – давно живу, через три года после дембеля развалился Советский Союз. Общественные явления того времени проявлялись и в армии. В бюрократических текстах всё было по-комсомольски, по-коммунистически, по-товарищески, дух взаимопомощи, дружба народов и так далее. На деле работали совсем другие правила, более приземленные что-ли. Побеждала зоологическая дисперсионная среда. Для рефлексирующего интроверта было понятно, что это нездоровое состояние должно закончиться, гнойный нарыв должен был прорваться.
Строительный институт предопределил мою службу в саперном взводе – он рассматривался по факту как строительный, гордое звание студента предопределило направление в учебную часть и звание сержанта.
Саперное отделение – это песня! Представьте себе, что солдата попробовали в качестве водителя грузовика – не может выполнять эту работу, попробовали в качестве солдата охраны – к примеру, три часа стоять на посту возле склада - не может эту службу нести! Нельзя ему ничего доверить. Решение остается только одно – саперный взвод. Там раствор месить, краску мазать – справится. И дело, в основном, не в умственных способностях, а в менталитете! Саперный взвод состоял из гордых кавказцев, бесшабашных чувашей, независимых таджиков, русских переростков 25-27 летних, которым удавалось длительное время косить от армии, ну и не совсем умственно полноценные тоже были, причем как этих последних какая-то «комиссия» определяла, как годных к службе – загадка. Формально эти солдаты значились сапёрами - в военных билетах так писалось. Изредка с ними нечто похожее на занятия проводилось при полном понимании, что в реальной боевой обстановке к саперному делу их подпускать нельзя.
Между строительными и ремонтными работами иногда проводились «теоретические» занятия. Вспоминаются некоторые уроки по «политической подготовке». Это занятия про долг и честь советского солдата. Учебник какой-то раздавали в духе агитационных плакатов. Преподаватель в учебной части - старший лейтенант не был многословен по этим вопросам. Помню, он спросил как-то о странах - членах НАТО. Я ему назвал 16 стран (в то время так было), все-таки в институте на 1-м курсе был отличником. После этого я был «преподаватель» по вопросам злодейских членов НАТО и проверять эти знания у других воинов было мне с честью доверено.
А вот, пример, уже из войсковой части, в которую я был направлен после учебки. Как-то неожиданно собрали сержантов на занятия по этой самой «политической подготовке». С сержантами занимался командир роты - капитан. То, что собрались на реальный урок, уже настораживало. Но быстро всё разъяснилось. Капитан сказал, что на урок должен зайти какой-то проверяющий офицер, и, обращаясь ко мне, проинструктировал: «Кожевников, у нас тема про дружбу воинов разных национальностей. Когда проверяющий зайдет, я тебя спрошу про ситуацию в нашей роте. Ты встанешь и доложишь, что в роте служат воины 14 национальностей … (далее следует перечисление этих 14 национальностей). Между ними никаких конфликтов не возникает, полное взаимопонимание и поддержка по службе …». Наверное, он меня выбрал для этого спича потому, что в группе «обучающихся» мало кто мог связно произнести более двух нематерных слов. Пока ждали проверяющего, разговаривая ни о чем, я ещё напридумал какой-то отсебятины. Проверяющий офицер только приоткрыл дверь, и звездная минута для капитана-преподавателя понеслась. Как будто всё занятие неустанно до обучающихся доносилось разумное, вечное, доброе. С полуфразы капитан заглоголил: « … высокая нравственность советского человека проявляется как нигде в нашей армии, в которой служат молодые люди всех национальностей нашей страны. Сержант Кожевников, доложите, как обстоит ситуация с солдатами разных национальностей в нашей роте». Я подскочил и отрапортовал про дружбу народов в нашей роте. Я врал, конечно, изрядно. Проверяющий выказал явное удовлетворение, играл возможно. Вероятно, догадывался, что могло твориться в казарме по вечерам и ночам, но что делать с этой реальностью – в среде бюрократов и карьеристов заведено – не высовывать.
Проверяющие время от времени бывали, довольствовались «потемкинскими» деревнями. Ремонт тех-же казарм – это «любимейшее» занятие для саперов. Кстати, это занятие одно из самых желаемых самими солдатами, нежели что-то другое на приличном морозе. В качестве именно саперов, солдаты саперного взвода никого не интересовали!
Настоящая война нервов была во время этих самых строительных работ. Совместная дружная работа с песнями и прибаутками это в советских художественных фильмах. Никаких реальных прав у командиров отделений не было. Помню решил я как-то командиру взвода на одного воина нарапортовать по поводу его сволочного поведения. В конце концов сержанты вместе с офицерами должны решать проблемы воинских коллективов - так учили армейские уставы и учебники. Я не мог даже в наряд солдата отправить, это решалось на уровне командира роты. Впрочем, наряд по роте был даже легче строительных работ, и никто не воспринимал его как наказание. Обратился я с проблемой к командиру взвода – лейтенанту. «Объяви ему выговор, - говорит, – запиши в свою командирскую книжку и воспитывай его, я ведь тебя записал как отличника боевой и политической подготовки!». На этом его командирская функция в этом вопросе закончилась. Я, наивный, сделал как велено. Перед строем отделения объявил выговор несознательному. Этот солдат в ответ ощерился издевательской улыбкой и на этом вопрос определенно оказался исчерпан. Реальность и бюрократия здесь не пересекались. Командирскую книжку, чуть позже, я выбросил в мусорный бак. Кулаком тоже нельзя было ничего решить и не только потому, что этого нельзя по уставу, а потому, что рассчитывать на победу в кулачном бою не всегда было можно.
Были и откровенные подставы от сослуживцев. Однажды я провел ночь на гауптвахте по сути за чужие дела, но ответственность выпала на меня. Но этот случай заслуживает отдельного рассказа. В передовики командирского труда я не попал и отпуск мне не дали. Мало кого из офицеров роты и сослуживцев могу вспомнить с теплотой. Но эти, что в меньшинстве, тоже были, иначе было бы совсем тоскливо.
Я находил много общего между бытиём в армии и существованием в зоне. Впрочем, последнее не из личного опыта. Трудно было себе ответить на вопрос о том, как проявила бы себя эта клоака в момент необходимости реально защищать страну. Время моей службы было давно. Хочу верить, что теперь всё же армия находится в более подобающем виде.
