Проснулся я от солнечного света, он светил прямо в глаза, осмотрелся, девочка умывалась из тазика.
- Я долго спал? – спросил я.
- Да.
- Уже обед? Мне сейчас надо идти, можно я потом приду? Мама не будет ругаться? - я торопился, засыпая девочку вопросами.
- Нет, не будет, приходи.
- Покажи, как я могу выйти на улицу.
Девочка провела меня по почти разрушенной лестнице, по шатающимся доскам.
- Вот, эту дверь открой и выйдешь во двор.
Я надавил плечом на дверь, она с тихим скрипом поддалась, в лицо ударил дневной свет и запах улицы. В комнате воздух был удушающий, сырой, а тут солнце, снег. Я закрыл за собой дверь, опёрся на неё спиной, так простоял с минуту. Когда глаза и лёгкие привыкли к смене обстановки, огляделся, сообразил, как выйти на улицу. Оглянувшись, постарался запомнить тот дом, из которого вышел. Когда-то он был двухэтажный, первый этаж из кирпича, а второй бревенчатый. Второй этаж был разрушен, остались наваленные брёвна и чудом сохранившиеся печные трубы. Покрутив головой, понял, что заблудился, я совершенно не понимал, куда мне идти. Людей не было, дорогу спросить не у кого. Вдруг, я увидел, что в мою сторону едут сани, в качестве возницы на санях сидела пожилая женщина. Я двинулся ей навстречу, поздоровался, она внимательно на меня посмотрела, прежде чем ответить.
- Здравствуй, - тихо и без эмоций сказала она, - чего хотел?
- Скажите, как мне пройти в сторону школы, там ещё большой перекрёсток есть?
Услышав «школа», она как будто сжалась.
- Я еду в ту сторону. Тебе туда зачем?
- Просто надо.
- Садись в сани.
Я не стал спорить и со всего размаху бухнулся на сено. Что-то твёрдое, лежащее в санях, портило удовольствие от поездки.
- Надень, замёрз уже, - она протянула мне полушубок с красивым белым воротником.
Я с удовольствием его надел, действительно замёрз.
- Моему парню уже не понадобится, - как бы сама себе сказала женщина, – а тебе ещё сгодится.
Я стал пристраиваться поудобнее и рукой нащупал что-то, что заставило меня вздрогнуть и отсесть на край саней. Под сеном я увидел человеческое тело, замотанное в материю.
- Кто это у вас здесь? - спросил я с дрожью в голосе.
- Сын, - ответила женщина.
Мы ехали минут десять, она остановила сани возле деревянного дома и показала рукой в сторону высокой трубы.
- Иди на неё по этой улице, только прячься, если кого увидишь. Ночью у немцев склад подожгли, лютуют они, а я на погост.
Я слез с саней, поблагодарил за обновку и спросил сколько времени. Со слов женщины было около одиннадцати. "Как раз успею" – подумал я и пошёл в сторону указанную женщиной, внимательно смотря по сторонам. Пока шёл, не встретил ни одного человека. Окна в домах были закрыты ставнями, лишь изредка где-то тявкала собака. Так я дошёл до перекрёстка, оглядевшись, приметил подворотню из которой хорошо был виден весь перекрёсток и просматривалась улица ведущая к школе. Там было какое-то движение, но из-за большого расстояния я не смог разобрать, что там происходит. Я занял место для наблюдения за большими воротами, соорудив себе из больших книг, которые откопал из-под снега, что-то вроде стула. Укутавшись в полушубок, приготовился ждать. Всё бы ничего, но нога, обутая в ботинок с оторванной подошвой, уже порядочно замёрзла, я подумал, что надо найти какую-то обновку .
Создавалось впечатление, что в посёлке никто не смотрит за временем. Вот и сейчас, уже почти обед, а улицы пустынны. Нет того движения, которое я помнил в населённых пунктах до войны. Взять хотя бы бабкину деревню, там уже бы давно люди куда-то шли, что-то делали, встречались, передавали друг другу новости и сплетни, а тут – тишина. Вот что делает война с людьми, она запирает их в своих домах-убежищах, заставляет бояться выйти на улицу, не зря все окна закрыты ставнями. Это было выражением испуга местных жителей, да и много ли их осталось в посёлке? Крутя головой в разные стороны, я искал следы человеческой жизнедеятельности, напрасно. Вокруг только обломки, присыпанные снегом. Такое ощущение, что с начала зимы здесь никого не было.
Несмотря на замёрзшую ногу, я стал даже дремать, как вдруг звук мотора грузового автомобиля заставил меня быть внимательней к происходящему на перекрёстке. Приехавший со стороны школы грузовой автомобиль со свастикой на дверях кабины, остановился на перекрёстке. Из кабины вышел офицер и что-то громко скомандовал. Из кузова выпрыгнули два полицая, один из них ответил на немецком языке офицеру, тот сел в кабину, автомобиль уехал в сторону, откуда пришёл я. Приглядевшись к полицаям, в том, что стоял ко мне лицом, я узнал Валентина. «Вот оно как! На немцев работает! Гад такой! Хотя если бы он действительно был полицаем и, по-настоящему, работал на немцев, его бы никогда не пустили в отряд. Значит, он наш разведчик, просто прикрывается этой ненавистной повязкой!» - обдумывал я увиденное. Очень хорошо, что я не опоздал на встречу, но как выйти, как показаться ему? Женщина предупредила о том, что после пожара на складе немцы лютуют, советовала прятаться, а тут надо выйти из убежища. Пока я думал, как мне поступить, второй полицай повернулся. Я чуть не упал со своего книжного стула! Это был тот самый полицай, с которым я ночью ходил на склад и тот, что хотел меня убить. Вот дела! И как же мне быть? С той стороны улицы, куда уехал автомобиль немцев, послышались крики. К перекрёстку подъехали три мотоцикла с солдатами.
Выстроившись в ряд, они приготовились кого-то или чего-то ждать, солдаты, сидящие за пулемётами, прижали их приклады к плечу. Валентин повернулся в мою сторону, расстояние между нами было около пяти метров, боясь, что меня могут услышать немцы или второй полицай, я не стал звать его голосом. Мучительно думал, как привлечь его внимание, и тут меня осенило! Я быстро скатал шарик из снега, легонько толкнув, выкатил его под ворота. Валентин заметил, но выражение его лица не изменилось, казалось, что он ничего не видел. Пока он не отвернулся, я выкатил второй снежок, стараясь, что бы он прокатился чуть дальше первого. Вот тут Валентин понял, что это за снежки! Он чуть заметно кивнул в мою сторону, повернувшись ко второму полицаю, что-то со смехом тому сказал. Тот заржал в ответ уже знакомым мне лошадиным смехом. Валентин перекинул карабин с одного плеча на другое, и пошёл к подворотне, на ходу растягивая ширинку. Один из пулемётчиков что-то ему сказал, и все громко засмеялись, смеялся и Валентин. Зайдя в ворота, он встал лицом ко мне и стал справлять малую нужду, внимательно глядя на меня.
- Ты где обосновался?
- Дом с двумя высокими трубами.
Я назвал ему приметы дома, где встретился с девочкой.
- Понял, знаю, вечером приду, а теперь беги, быстро!
Я вскочил, перепрыгнув через гору из книг, рванул вглубь двора, пригнувшись, юркнул под большую деревянную балку. Присев на корточки за большой дверью видел, как Валентин затоптал мои следы, и ударом ноги разрушил моё седалище. Как только Валентин вышел из ворот, во двор сразу же зашёл тот самый полицай. Он тоже расстёгивал ширинку, делал вид, что собирается справить нужду. Как только Валентин зашёл ему за спину, прекратил свои действия и внимательно посмотрел на землю, где стоял Валентин и ещё несколько секунд назад сидел я. «Проверяет Валентина» – подумал я. Тут на улице послышались приближающиеся крики и команды на немецком языке, я увидел, что на перекрёсток выходят люди. Одеты были кто как, кто-то в верхней одежде, кто-то в одних штанах и рубашках. Это были дети, женщины и старики, редкие мужчины поддерживали родных. «Облава!» – я вспомнил рассказы тех из отряда, кто ходил в посёлок. Местные полицаи называли это «провести собрание»! Я решил уходить подальше от этого места, боялся, что и сюда могут прийти с проверкой. Стараясь идти как можно тише, прошёл через весь двор, прячась в сараях и постройках. Выйдя за забор дома, я пошёл в сторону подвала, где была девочка. «Может, её мама не выгонит?» – тешил я себя мыслью. Идя, видел людей, которые прятались от полицаев и немцев за полуразрушенными стенами домов, стараясь не попасться им на глаза, крался, тщательно укрываясь за остатками строений.
Пробравшись к знакомому дому, я прислушался. После того как я ушёл от перекрёстка, я слышал пулемётную очередь и несколько одиночных выстрелов. «Неужели, кого-то расстреляли за склад?» - спрашивал я себя и представлял, как тот полицай добивает раненых. «А потом ведь будут сидеть, есть продукты со склада и ржать, вспоминая, как умирали неповинные люди! Хоть бы тот полицай был в тот день, когда я поведу немцев к месту схрона. Там ему и пуля будет, а может даже я сам, изловчившись, пристрелю этого фашистского холуя!". Вокруг было тихо. «Наверное их на перекрёсток выгнали, а может даже - расстреляли» - гадал я. Отворив дверь, через которую всего несколько часов назад выходил, я снова прислушался. Тишина! Аккуратно прошёл по доскам, прокрался по ветхой лестнице, которая и так хотела упасть под собственным весом, вышел к двери, за ней была та самая комната.
- Ты кто такой? – слова, сказанные тихим голосом, почти шёпотом, напугали меня как выстрел, пошатнувшись, я чуть не упал с лестницы.
Внизу под ней было много досок, видны торчащие гвозди. «Точно бы в ёжика превратился!» - подумал я, повернув голову на звук. Напротив, направив мне в грудь ствол пистолета, стояла женщина. Её одежда бросалась в глаза в той обстановке в которой мы сейчас находились. Она была в красивом платье, распахнутое пальто было вышито рисунком, на голове причёска, блестящие сапожки и самое главное – она была чистая, ни пылинки.
- Мама, это, наверное, тот мальчик пришёл. Посмотри на его ботинки, если у него оторвана подошва, то это он, - голос девочки был добрым и спокойным, - проводи его к нам, он мне понравился!
Указав стволом пистолета на дверь, женщина скомандовала:
- Иди!
Я послушно прошёл в комнату, там стояла девочка.
- Здравствуй, мальчик, - девочка подошла ближе, - я даже не спросила, как тебя зовут. Мама пришла, а я и рассказать ничего не могу, как зовут тебя, не знаю!
Она протянула ручку, присев немножко в коленях.
- Оля, - подумав, девочка добавила, - Александровна, - и жестом указала мне на стул.
- Юра, - я даже не понял, как назвал своё имя, настолько был очарован поведением маленькой девочки.
- Вы простите меня, что пришёл вот так, без приглашения. Просто мне некуда больше идти, а там, - я указал на улицу, - облава. Людей на перекрёсток согнали, я выстрелы слышал.
- Это они мстят за то, что ты ночью натворил, - женщина указала пистолетом на стену, за которой был склад.
- Это не я, ну, не совсем я, - замялся я при ответе, - если хотите, расскажу, как всё было?
- Расскажешь, обязательно! Ты один пришёл или всю банду привёл?
- Один, и банда совсем не моя, я там случайно оказался и сам чуть не погиб. Они хотели меня убить!
Женщина вызывала у меня доверие и я готов был ей всё рассказать. Она ещё целых пять минут, не меньше, стояла и смотрела мне в глаза, не отводя от меня ствол пистолета.
- Есть хочешь? – только после этих слов я понял, как вкусно пахнет в комнате, - голодный?
- Хочу, очень хочу, - отбросив все приличия, сказал я и сглотнул слюну.
Мне даже показалось, что у меня закружилась голова от стоявшего в комнате запаха.
- Вон там вымой руки и садись за стол, хотя подожди пока с едой. Снимай свою обувку, - командирским голосом, сказала она!
Пока я скрипел зубами, снимая ботинки, а особенно долго провозился с тем ботинком, у которого подошва была привязана проволокой, она налила в тазик тёплой воды и поставила его передо мной.
- Ноги в тазик, а то их отрезать придётся, - опять скомандовала женщина!
Я послушно опустил ноги в таз с водой прямо в обмотках. Снять их я просто не смог, местами они смёрзлись, а местами слиплись, так что оторвать слой от слоя было сложно.
- Давно ты в посёлке?
- Со вчерашнего дня.
- Тебя здесь кто видел?
Я перечислил ей всех, с кем столкнулся за два дня в посёлке. Умолчал про Валентина и еврейских мальчиков.
- Это хорошо, что тебя так мало людей видело, тут все друг друга знают. Беженцев в посёлке почти не было, а многие местные уехали или ушли накануне прихода немцев. Теперь каждый человек на виду ещё больше. Она присела на корточки и стала ножом срезать обмотки с моих ног.
- Давайте я сам, - попросил я, - мне неудобно!
- Сиди смирно, тут ещё смотреть надо, а ты руками грязными лезешь.
Сняв, вернее срезав, обмотки с моих ног, она укоризненно покачала головой.
- Дней пять тебе вообще обуваться нельзя, лучше десять.
Достав из шкафа какие-то баночки, она, предварительно высушив мои ноги, стала их обильно смазывать вонючим кремом, Оля даже отвернулась от нас, сморщив и зажав свой маленький носик пальцами. Закончив процедуры, она аккуратно, стараясь не причинять мне боль, повязала мне на ноги портянки. Чистые, мягкие и тёплые портянки, хотя ноги у меня и так горели после мазей, но это было приятно.
- Теперь мыть руки и за стол, - скомандовала она нам с девочкой.
Мы вымыли руки с мылом! Мыло! Я непроизвольно понюхал свои руки, чем вызвал задорный смех у Оли. Сев за стол, на котором уже стояла кастрюлька, я невольно, поймал себя на мысли, что я бы один съел всё, что в ней было. Но собрался, стараясь не брать много еды в ложку, стал есть. Это была картошка с мясом, да, именно с мясом. Я видел его маленькие кусочки, которые плавали в жирном бульоне. Это было настолько вкусно, что я стал издавать звуки, напоминающие урчание кошки, слыша эти звуки, Оля улыбалась, но мамин взгляд возвращал на её лицо серьёзность, впрочем потом, она опять улыбалась, глядя на меня. После того как ложки застучали о стенки и дно кастрюльки, женщина встала со своего места и налила нам в кружки чай. Это был настоящий чай, я уже стал забывать его вкус. Мне казалось, что вкуснее я не ел и не пил уже давно. И ничего что чай был без сахара, так даже вкуснее, счастью моему не было предела. Наевшись и напившись, я обвёл комнату взглядом, соображая, где можно было прилечь. Это было настолько сильное желание, что сопротивляться я ему не мог, совсем не мог. Не увидев ничего подходящего, я повернулся к женщине:
- Простите, а как вас зовут?
- Зови тётей Машей, так проще.
- Хорошо, а где мне можно лечь?
Она посмотрела на меня и в первый раз улыбнулась.
- Сейчас.
Она вынула из-за шкафа раскладушку. Наполовину деревянная, на половину железная, с натянутым брезентом.
- Подойдёт? - спросила она и опять улыбнулась.
Расправив её где-то с пятого раза, я вытянулся в полный рост. Наверное, так выглядит - блаженство! Это слово я услышал от одного из разведчиков отряда, он до войны работал в настоящем театре, знал и говорил много слов, значение которых я не знал. По моей просьбе он объяснял значение некоторых из них, вот я и запомнил, что такое блаженство - это когда тебе очень хорошо.
Продолжение следует.
