– Николай Максимович, говорят, что люди, которые работают на телевидении в эфире, которые уходят из эфира, у них бывает ломка, как и у артистов.
– Я вам сейчас объясню. Это ломка другая – и я ее прекрасно тоже видел, и я тоже знаю, что это такое, когда у тебя исчезает узнаваемость. Я ее видел, это очень тяжелая вещь. Люди сходят с ума, а многие просто спиваются.
На это был расчет, понимаете? У всех тех людей, кто делал мне гадости, у них был расчет, что я... Они меня накажут. Причем что сейчас, так как я человек откровенный, я никогда не скрываю ничего. В Петербурге открылся потрясающий музей, называется «Полторы комнаты». Это дом-музей Бродского. И у меня есть два очень близких для меня человека, которые непосредственно с Бродским очень дружили, очень много общались, и может быть, я так бы им бы не интересовался, если бы не моя любовь к этим двум людям.
И вот я из этой квартиры прямо звонил и Мариалине де Дзулиани в Венецию и говорю: Мариалиночка, я жду тебя, ты должна сюда приехать, и его очень близкому человеку Регине Чистовой. Это его друзья, это семья была друзья его по Коктебелю. Они все время там отдыхали.
Я несколько дней прожил с документальными фильмами, с какими-то статьями в интернете о Бродском. И дело в том, что те люди, которые надо мной издевались, они воспевают Бродского, они хулят ту систему, которая его уничтожала и не давала ему... как бы считая, что когда они его выдворят, что они у него отрежут крылья. И знаете, когда я стал это все читать и смотреть, я думал – представляете, какое лицемерие у всех этих людей, эта группка руководителей, которые понаехали из Питера, для которых Бродский... его они восхваляют и осуждают ту систему, а со мной они делали все то же самое, вот чтобы ударить как можно больнее, отобрать профессию и так далее.
И мне стало так смешно. Им не удалось со мной это сделать, потому что я очень объективно действительно отношусь к тому, что я делаю в профессии. Может быть, я необъективно к себе отношусь, как я выгляжу или там что-то. Но в профессии безумно объективно относился и никогда не делал не свое.
И меня это так поразило, вы знаете, им казалось, что сейчас я приползу, я упаду на колени, я буду рыдать, я буду унижаться, я буду их молить не отбирать у меня, они даже не понимали, насколько они для меня мелки и смешны и что их имена будут вспоминать только благодаря тому, что они замахнулись на одного из величайших артистов эпохи. Вот до сих пор, мне это смешно.
Но стоя в квартире у Бродского и нечаянно вдруг проведя параллель, потому что я от этих людей очень много слышал, какой они трепет испытывают и так далее, и мне так стало смешно, какое же лицемерие, господи. Какое же лицемерие, какие подлые существа... Добиваясь власти незаслуженно, как им хочется со всеми свести счеты. Это удивительная вещь.
– А среди людей, которые участвовали в вашей травле или организовывали ее, остались те, которые сейчас занимают посты?
– Да, конечно. Ну, это же коррумпированные люди. Но одного из этих главных, якобы главных, хулителей – генерального директора, через семь дней выгнали после меня. Просто с позором выгнали. У него контракт был подписан на 5 лет, а получилось, что после трех месяцев его выгнали. Ну а все остальное... Да, многих оттуда вышибли.
Но вы понимаете, время самый лучший лекарь. И недавно вышла в России книга. Перевели все письма Каллас, ее переписки с разными людьми и с театрами и, естественно, любовная лирика там. И ее же выгнали из двух театров, из Ла Скала и из Метрополитен Опера. Никто никогда не вспомнит фамилии этих людей, если бы не эта ситуация. Они самоутверждались.
Вот вы знаете, даже читаешь эту переписку, как эти мелкие людишки, которые возглавляли эти театры, как они самоутверждались тем, что они великой Каллас «ввинчивали в позвоночник эти болты». Но страдал-то кто на самом деле? Только публика. Только зритель, который был лишен доступа к величайшему искусству.
– Ну, для балета это в каком-то смысле не уникальная история. Ваша история просто, наверное, самая громкая, потому что вы самый, наверное, медийный и узнаваемый артист балета.
– Если бы я не был медийным, меня стерли бы в порошок...
Из разговора с Надеждой Стрелец
