Самый удивительный музей изобразительных искусств создал американский химик. Как ему это удалось, откуда деньги, и причём тут антисептики?
Когда я смотрела фильм о докторе Барнсе, я не удержалась и показала мужу тизер — первую минуту фильма. Муж констатировал: «Жизнь надо прожить так, чтобы о тебе сняли такое кино». Мне остаётся только согласиться и рассказать вам историю этого удивительного человека. Барнс был нищим и стал миллионером, он был химиком и стал коллекционером, он создал, на мой вкус, лучший в мире музей, он ненавидел американских искусствоведов, любил собак и на полвека опережал время.
Как он сколотил состояние? Почему одержимо покупал картины? Почему не всех пускал в свой музей? Кому вместо него писала его собака? Как обычно, ответы на многие вопросы кроются в детстве.
Глава 1. Из грязи в князи. Трущобы и первые миллионы
Малыш Альберт родился в 1872 году в отнюдь не благополучной семье. Его отец Джон Барнс был когда-то мясником, но в Гражданской войне 1861–1865 (той самой, о которой писала в «Унесённых ветром» Маргарет Митчелл) потерял руку и после войны уже не смог вернуться к прежней работе. К тому же, он, по-видимому, стал алкоголиком.
Семья жила на пособие Джона (8$ в месяц) и те скромные доходы, которые приносила временная подработка разносчиком газет или ночным сторожем. После нескольких побегов от арендодателей, семейство Барнс осело в белых трущобах, известных как «перешеек» или «свалка». Последнее название исчерпывающе описывает это злачное место, где всюду сновали крысы и нестерпимо пахло помоями.
Альберт был, кажется, обречён на нищенскую жизнь пьющего по-чёрному разнорабочего, но он с детства стремился вырваться из этого порочного круга, а упорства ему было не занимать. Он закончил Central High School, одну из лучших школ штата, а затем поступил на медицинский факультет университета Пенсильвании.
Всего через три года Альберт получил диплом врача — ему не было и двадцати лет. Вскоре он отправился в Берлин, чтобы учиться фармакологии и химии — самым перспективным областям медицины. Ведь в то время активно применялись морфин, аспирин, героин и хинин. И, в общем-то, всё.
Вернувшись в Филадельфию, Альберт попробовал себя в трёх областях, каждая из которых ему очень скоро пригодится: в фармакологии, рекламе и торговле. В 1900 году совместно с Германом Хилле Барнс разработал антисептик аргирол, а в 1902 партнёры открыли для его производства фабрику в Филадельфии. Тут-то обретённые за последние годы навыки и пригодились.
Вместо традиционной рекламы в СМИ, Барнс сделал ставку на сотрудничество с врачами Старого и Нового Света, на демонстрацию эффективности аргирола во врачебной практике. Такая маркетинговая стратегия оказалась настолько успешной, что в 1907 году Барнс выкупил долю своего партнёра Германа Хилле.
Метод Барнса в начале XX века стал прорывом, а к XXI веку превратился в норму. Вспомните любую рекламу зубной пасты: я стоматолог, и всем своим пациентам я рекомендую...
О популярности аргирола красноречиво говорит тот факт, что он был в аптечке каждого американского солдата в обе мировые войны — его использовали для профилактики венерических заболеваний. А о международном успехе предприятия свидетельствует то, что A.C. Barnes Company в дополнение к фабрике открыла три штаб-квартиры — в США, Британии и Австралии.
Глава 2. Искусство видеть. От непонимания к любви
В школьные годы Барнс подумывал стать художником, но его однокашник заклевал его и убедил в том, что Альберт лишён даже намёка на талант. Однокашника звали Уильям Джеймс Глакенс.
Прошли годы. Альберт Барнс стал преуспевающим бизнесменом с собственной фабрикой и всемирно известным изобретением. А Уильям Глакенс стал художником, одним из крупнейших представителей американской реалистической школы. Альберт забыл старые обиды и привлёк Глакенса в союзники: в нём зудела жажда приобщиться к миру искусства, не через творчество так через коллекционирование.
В феврале 1912 года 42-летний Глакенс отправился в Париж с 20 000$ и поручением Барнса купить для него передовых произведений французского модернизма на всю сумму. Спустя три недели Глакенс привёз 33 картины, включая четырёх ренуаров, одного писсарро, «Почтальона» Ван Гога, «Девушку с сигаретой» Пикассо, а также работы Сезанна, Мане и Матисса. Пройдёт время, Барнс войдёт во вкус и приобретёт 71 картину Глакенса, по большей части позднего, вдохновлённого Ренуаром. Но пока...
Пока Барнсу понравилось отнюдь не всё, что тот привёз из Парижа. Однако вместо того, чтобы избавиться от неприятных глазу картин или устроить разнос непутёвому закупщику, Барнс решил разобраться: что такого видит в этих работах Глакенс, чего не видит он? Альберт читал книги об искусстве, всматривался в новообретённые картины, даже менял рамы в попытке выяснить, влияют ли они на восприятие.
Спустя полгода напряжённой работы над собой Барнс научился любить и ценить картины в собственной коллекции, а заодно уяснил, что глаз можно воспитать, что искусство — великое орудие просвещения. Теперь он сам ездил в Париж, чтобы расширить своё собрание — и своё сознание. Коллекционирование стало для него способом учиться. Позже Барнс напишет:
«Я так много читал и думал об искусстве последние три года, что это стало практически одержимостью. ... Я жил со своими картинами как с постоянными спутниками и объектами исследования. ... Они и есть моя повседневная жизнь. Я не могу прожить без них и месяца так же, как не могу прожить месяц без еды».
Барнс был эдаким американским Сергеем Щукиным: русский меценат в те же годы собирал свою коллекцию с той же одержимостью и так же учился видеть — если картина его шокировала и отталкивала, он проводил перед ней по много часов, пока не начинал любить её. Однако, в отличие от Щукина, Барнс был не только страстным собирателем и выдающимся дельцом: он был учёным.
Как человек науки Барнс понимал, что всё возникает не из ниоткуда, и стремился выявить в искусстве взаимосвязи, как в химических соединениях. Для начала — связь с традицией. Она особенно явно прослеживалась в творчестве Ренуара, и к 1918 году у Барнса было больше сотни его работ, а к концу жизни собрание насчитывало 180 Ренуаров. Но если бы Барнс ограничил свой интерес связью с традицией, он не стал бы революционером в восприятии искусства.
3. Беззвучные диалоги. Смешать, но не взбалтывать
Есть взаимосвязи и посложнее преемственности гениям прошлого. Во-первых, родство можно обнаружить между картинами разных художников, которые объединяет страна, эпоха, сюжет, настроение, форма, цвет или иной признак. Во-вторых, искусство вступает в диалог с предметным миром: форма дверных петель может походить на округлые ягодицы «Обнажённой» Ренуара, широкий стул, поставленный под картиной, может добавить этой «Обнажённой» телесности, весомости, а напольные подсвечники могут вторить вертикальным ритмам на картинах Прендергаста.
Наконец, искусство Европы существует не в вакууме: оно развивается под влиянием Египта и Африки, да и если даже художники Франции и Америки веками творили, не подозревая о существовании друг друга, разве не могут и их работы вступить в диалог? Диалог вообще лежит в основе метода Барнса. Он писал:
«Я могу разговаривать, не произнося ни слова, с Сезанном, с Прендергастом, с Домье, с Ренуаром... И они, по-своему, разговаривают со мной».
С 1912 до своей гибели в 1951 году Альберт Барнс неустанно расширял коллекцию, в которую за четыре десятка лет вошло больше 4000 предметов. Именно предметов, а не картин: ведь, кроме живописи европейского модернизма (69 сезаннов, 59 матиссов, 46 пикассо), Барнс собирал керамику, украшения и текстиль коренных американцев; искусство Древней Греции, Рима и Египта, а также Африки и Китая. Более того, в его собрание вошло 887 кованых предметов.
Однако удивителен не столько состав коллекции, сколько то, что Барнс не организовывал своё собрание по географическому или временнóму принципу, как это сделано в большинстве музеев. Вместо этого, он неустанно перемешивал всё со всем, выявляя те самые неочевидные взаимосвязи. Такой тип развески Барнс называл «ансамблями».
В течение всей жизни Барнс менял состав своих «ансамблей», заставляя их всякий раз звучать по-новому, однако с момента его смерти, вот уже 70 лет, они хранятся в том виде, в каком он их оставил.
4. Просветить Америку. Искусство и демократия
Конечно, прорывные идеи Барнса возникли не на пустом месте. Получив диплом врача, он поступил в резидентуру в психиатрической клинике, что пробудило интерес к психологии, мотивации поведения человека и его образу мысли. А занявшись коллекционированием, как я писала выше, Барнс погрузился в чтение книг об искусстве, и в их числе стоит особенно выделить книги Джона Дьюи, американского философа и педагога. Барнс писал:
«Философия образования Джона Дьюи основана на аксиоме, согласно которой обязательные элементы демократического образа жизни — научный метод ..., искусство, образование — связаны в ЕДИНОЕ ОРГАНИЧЕСКОЕ ЦЕЛОЕ. Другими словами, любой подлинный опыт — это интеллектуальный опыт, опыт, управляемый научными открытиями, освещённый искусством и ставший общим достоянием посредством образования».
Барнс был так вдохновлён книгой Дьюи «Как мы думаем» (1910), что в возрасте 45 он вернулся на ученическую скамью и записался на семинары Дьюи. Именно Джон Дьюи вселил в Барнса мысль, что искусство может быть инструментом для духовного обогащения, интеллектуального роста и просвещения рядовых людей. А Барнс к моменту их знакомства уже пять лет собирал коллекцию этих «инструментов».
Просвещение через искусство стало для Барнса и Дьюи сверхзадачей национального масштаба: ведь какая может быть демократия без просвещения широких народных масс? И разве можно себе представить Америку без демократии? Проблема же заключалась в том, что качественное образование в начале XX века было преимущественно элитарным, а для развития демократического общества его нужно было принести всем — в особенности беднякам. Вы ведь помните, что в детстве Барнс жил в нищенском «перешейке»?
Теперь же у него были в руках все козыри: деньги, миссия и коллекция. Своё собрание Барнс намеревался превратить в учебную лабораторию, где с помощью «ансамблей» и его уникальной методики студенты смогут осваивать самые важные для развития личности и общества навыки: умение видеть закономерности и выявлять взаимосвязи, а самое главное — критически мыслить. Теперь у Барнса-коллекционера была высокая цель, и ничто не могло остановить его на пути к ней. Хотя попытки были.
Глава 5. Лучшая защита — это нападение
Барнс писал: «Перемены, а не постоянство — вот фундаментальное свойство вселенной. Жизнь стоит того, чтобы жить, покуда в ней есть борьба». А борьба в его жизни была с детства.
Уже к десяти годам Альберт научился боксировать, чтобы не дать себя в обиду уличным хулиганам. Но как быть, если тебе за 40, а твои оппоненты — не дворовая шпана, а журналисты или вовсе руководство твоей альма-матер, университета Пенсильвании? Барнс оставался мальчишкой из подворотни и в 40, и в 70, правда, кулачные бои он заменил словесным боксом. Но обо всём по порядку.
Первое большое столкновение случилось в 1923 году. Барнс провёл в Париже три недели января, бегая между салонами, мастерскими и галереями. Его главным партнёром в той поездке стал маршан Поль Гийом, который перед отбытием Барнса в США организовал в Париже выставку его свежих приобретений — 75 картин. Барнс впервые демонстрировал широкой общественности часть своей коллекции, и публика рукоплескала. Но то была парижская публика, давно распробовавшая искусство модернизма...
Барнс договорился с Академией изящных искусств Филадельфии о том, чтобы повторить парижскую выставку, очевидно, ожидая такого же успеха. Однако дело кончилось скандалом.
Пока Барнс носился по мастерским Парижа, газеты пестрели публикациями о том, какие сокровища он везёт в Мерион, но стоило открыть выставку, как публика пришла в священное негодование, и выставку закрыли раньше времени. Теперь газеты писали, что помещение Академии наводнила «страшная зараза», что храм искусств испачкали в грязи, что Барнс привёз «аморальные картинки», «дегенеративное искусство».
Статья от 29 апреля 1923 года источала яд: «Довольно сложно понять, почему Академия должна спонсировать такой мусор».
Отступился ли Барнс? Конечно, нет. Ведь он так и остался мальчишкой из подворотни, который может дать сдачи и не утруждает себя выбором слов. В ответной статье он писал: «Ваш донос, в котором вы описываете [мою коллекцию] как дегенерацию и непристойность, всего лишь прикрывает то, что вы получили [от выставки] сексуальное удовлетворение. ... Сублимируйте свои сексуальные импульсы в интеллектуальное общение или удовлетворяйте их естественным путём».
Доктор Барнс и впредь не будет жалеть низкопробных слов в адрес своих врагов. В официальной корреспонденции он будет обзывать не только журналистов, но и представителей ведущих университетов Америки «сосунками», «олухами», «болванами», «умственными калеками», называть их аргументы «способными рассмешить лошадь», писать, что они застряли в «заношенных и грязных интеллектуальных трусиках». Поведение, недостойное автора книг об искусстве и педагогике? А чего они задираются!
Глава 6. Мохнатый секретарь. Фидель, жена, авария
В оправдание доктора Барнса стоит сказать, что гневные отповеди врагам писал не он, а его собака с благородной кличкой Fidel de Port Manache. А собаке такая низкая лексика вполне простительна. Именно её именем подписаны самые гадкие послания недоброжелателям Барнса.
Фидель был с Альбертом до самого конца: 24 июля 1951 года они оба разбились на машине, проехав под кирпич. Грузовик смял автомобиль прицепом, и 79-летний Альберт погиб на месте. Раненого Фиделя застрелил прибывший на место трагедии полицейский.
Жена пережила Барнса на 15 лет. Да, этот неуживчивый индивидуалист полвека прожил в счастливом браке. В 28 лет он женился на красавице Лоре Леггетт, которая стала его боевым товарищем и вторым человеком в Фонде Барнса. Когда Альберта не стало, Лора заняла кресло президента фонда.
В 1923 году Барнс купил в Мерионе 12 акров земли, и к 1924 году на ней выросло здание фонда и дендрарий впридачу. В 1929 году Барнс продал фабрику по производству аргирола, чтобы отдать всё внимание фонду.
Фонд Барнса распахнул свои двери в 1925 году. Он ставил перед собой две основных задачи: развитие демократического общества через обучение восприятию искусства и развитие модернизма в Америке. Беспрецедентный педагогический эксперимент начался.
Глава 7. Кандидат от народа. Бедные студенты, жёсткий отбор
Одним из любимых слов Альберта Барнса было слово «инерция»: он считал, что проблема большинства людей в лености. Свой фонд он создал для активных и любознательных. И таких же бедных, каким был он сам. Он писал:
«Мы предпочитаем, чтобы наши студенты были бедными, и они должны быть серьёзны. Престиж нас не интересует. Доктор философии или выпускник Гарварда — для нас это ничего не значит. Если студент лишён интереса и способностей, он мёртв в нашем понимании, и мы укажем ему на дверь».
Сурово? Пожалуй. Барнс не пускал недостойных не только на уроки, но и в фонд вообще — он собирал свою коллекцию не для чопорных искусствоведов и выпускников престижных вузов, которые уже всё заранее для себя решили, а для тех, кто хотел научиться думать самостоятельно. Для них, избранных, обучение было бесплатным. Более того, Барнс оплачивал их путешествия в музеи Европы и Англии.
Не знаю, какое влияние эта учебная программа оказала на развитие демократических институтов в США, но знаю, что некоторые выпускники Барнса стали его соратниками и принимали деятельное участие в работе фонда, в том числе методической.
Глава 8, последняя. Уроки эстетики для чёрных рабочих
Я уже писала выше о том, что Барнс практиковал научный подход и особое внимание уделял взаимосвязям. В его «ансамблях» соседствовали работы старых мастеров и модернистов, художников Африки и Европы. Если произведения искусства такое соседство обогащает, с людьми это должно работать так же. Барнс был деятельным противником сегрегации — как в искусстве, так и в жизни. Во многом за это стоит благодарить его маму.
Мама Альберта Лидия А. Шаффер была прихожанкой протестантской Методистской церкви. Когда сыну было 8 лет, она привела его на богослужение под открытым небом Нью Джерси. Тогда чёрные прихожане молились за алтарём, скрытые перегородкой, но малыш Альберт преодолел преграду и с удивлением обнаружил, что рядом с ним, оставаясь невидимыми, молятся люди, которых от него отличает только цвет кожи. Это открытие его потрясло.
Больше 40 лет спустя, в начале 1920-х, Барнс первым в США стал покупать африканские скульптуры и маски — не как этнографические причуды, а как произведения, достойные соседства с Эль Греко и Моне. В собрание Барнса вошло больше 100 произведений искусства Африки. Кроме того, он приобрёл несколько картин афроамериканского художника-самоучки Хораса Пиппина.
Далее, вспомним, что до 1929 года Барнс был единоличным владельцем фабрики по производству аргирола. За полвека до того, как в Америке заговорили о равных возможностях при трудоустройстве, Барнс сделал его нормой в своей компании: у него работали преимущественно афроамериканцы, в том числе женщины, и получали они, разумеется, такие же зарплаты, как их белые коллеги.
Чтобы понять, насколько Барнс опережал время, достаточно посмотреть на даты: он управлял фабрикой с 1902 по 1929 год, а практика линчевания чёрных в США была распространена с 1830-х по 1950-е, и особого размаха суды Линча достигали в 1890-е–1920-е.
Барнс был новатором и в организации труда: вместо восьмичасового рабочего дня он установил график с шестью часами работы и двумя часами обучения эстетике и философии. Каждый день производство останавливалось на 120 минут, и простые трудяги превращались в студентов, которые горячо обсуждали искусство и философию. Именно на своих сотрудниках Барнс обкатывал свои педагогические идеи до того, как открыл фонд.
Вдохновлённые уроками и чтением рекомендованной Барнсом литературы рабочие попросили его принести на фабрику часть своей коллекции, и он сделал из производственных цехов свой первый музей. С этого и начался его педагогический эксперимент по использованию искусства как инструмента для развития личности вообще и критического мышления в частности.
В 1927 году Барнс учредил стипендиальную программу для поддержки молодых темнокожих художников, писателей и музыкантов. А в своём завещании Барнс дал право университету Линкольна выдвинуть четырёх человек в члены консультационного совета фонда. Университет Линкольна в те времена был учебным заведением только для чёрных.
Сегодня руководство и попечительский совет Фонда Барнса насчитывают 23 человека. Из них 13 — женщины, 6 — афроамериканцы. Каждый год через учебные классы фонда проходит 12 000 школьников. Коллекцию Альберта Барнса в 2010 году оценили в 25 000 000 000$.
