Найти тему
Войны рассказы.

Последний бой роты.

Командир полка осматривал пополнение, чувствовалось, что он с трудом сдерживает себя. На его лице читалась радость (наконец-то), разочарование (мало), и не желание мириться с таким распределением бойцов (одни азиаты). Завтра бой, да ещё какой, данные разведки могли, кого угодно вогнать в уныние. Противник шёл такой силой, что даже их точное число никак не радовало, одним словом – много! Перед ним стояли люди со смуглыми лицами, кто-то жевал что-то, кто-то просто смотрел в сторону, ну как, скажите, как удержать врага с таким пополнением, однозначно во вторую линию, нет им места в первой, разбегутся, как только танк увидят?! Комполка развернулся к замполиту:
- Что думаете?
- Посмотрим. Этот человек, замполит, удивлял командира полка своим спокойствием, из железа, что ли сделан, или ему всё равно?!
- Русские есть среди них?
- Есть, - замполит хранил каменное лицо, и было видно, что ничего больше он сообщать не хочет. Списав это на его недовольство прибывшими, командир полка, перекрикивая вьюгу, спросил, обратившись к строю:
- Кто хорошо говорит по-русски? Вышло около десятка человек, половина славяне.
- Поговорите с ними, если толковые, то к командирам взводов прикрепите, - это он уже обращался к командиру роты, который ожидал в стороне, - язык знают, будут приказы переводить.

К вечеру нас разместили в большом сарае, было, похоже, что конюшня здесь была. Много сена, которое бойцы приняли с большой радостью, а главное ветер не так продувал одну на одну наложенные доски обшивки, под Ташкентом и не в таких условиях жили люди. Уже готовились ко сну, как открылась большая дверь, ворота, можно сказать, вошли три автоматчика, а впереди них командир, вот только форма его была мне неизвестна.
- Командирам взводов построить личный состав с личными вещами. Я перевёл приказ вошедшего лейтенанта, с большой неохотой бойцы освободились от приставшего к форме сена, выстроились возле прохода.
- Вещмешки их где?! Я был первым к кому он обратился.
- Под сеном.
- Приказ слышали?
- Слышал, только ничего они вам показывать не будут.
- Что значит, не будут, невыполнение приказа в военное…!
- Ничего они вам показывать не будут, - я перебил лейтенанта, настаивая на своём, мой взводный сник.
- Вот и на расстрел с ними пойдёшь!
- Пойду.
- Товарищ лейтенант, на пару слов, - вошедший следом политрук, взял под локоть кричавшего лейтенанта, автоматчики застыли в нерешительности. О чём они там за воротами говорили неизвестно, люди в конюшне стали настаивать закрыть их, еле набравшееся тепло от человеческих тел уходило в морозную ночь. Автоматчики и кричавший на меня лейтенант ушли, в сарае остался политрук, поманил меня к себе:
- Русский?
- Да. Так точно, - я поправился, ругая себя за ошибку.
- Чего у них там?
- Настои, травы, ножи.
- Что за ножи, откуда?
- Их когда на фронт провожали, старики, они очень их уважают, вручили каждому нож, там по сто лет клинку, для них он дорог, нельзя чужому к нему прикасаться.
- Спать сильно хочешь?
- Устал, но потерплю.
- Тогда пошли, расскажешь.
Политрук не торопил, не задавая вопросов, позволил выпить кружку чая. Не тот это был чай, к которому я привык.
- Что о взводе своём скажешь, да и вообще о пополнении? Ты из русской семьи, чего туда занесло?
- Отец инженер, воду из земли достаёт, в начале тридцатых его под Ташкент командировали, собрались семьёй, поехали.
- Как местные?
- Всяко бывало, и камни кидали, ругались по своему, а когда пользу увидели – уважать стали. Старейшины их даже вставали, когда с отцом здоровались. Взвод хороший, половина мои одноклассники, хотя там как, разница и в пять лет, может быть.
- Приказа не ослушаются, не струсят, много нового здесь для них? Язык хорошо их знаешь?
- Трусость для каждого – это презрение окружающих, родственники разговаривать с ними не будут, если узнают, нет, хорошие ребята. Да, язык знаю хорошо.
- Чего они от нижнего белья отказались?
- Оно белое, это саван для умершего, по их обычаю, а умирать они не собираются.
- Вот что я тебе скажу, Александр, будет завтра бой, страшный и беспощадный, сил у нас мало, подмога будет, но не скоро, нужно стоять, и стоять насмерть! Сдюжат?
- Они? Сдюжат! Вернувшись в свой сарай, упал на сено, тело начинало отдыхать, расслабляя мышцы.
- Что, Саша, плохо из-за нас было? - это, придвинувшись ко мне, говорил боец старше меня лет на десять.
- Нет, сказал, что вы все храбрые, сказал, что в завтрашнем бою не подведёте свой народ, что даже если будет трудно, останетесь на месте, не отступите.
- Плохой бой будет?
- Тяжёлый, много врага на нас движется, очень много. Закрывая глаза, слышал шуршания сена, пошёл по людям человек, не даст им поспать.

Утро началось с построения, замполит прошёл вдоль строя, внимательно всматриваясь в лицо каждого, командиры взводов доложили, что все на месте, дезертиров и больных нет.
- Час, может два, и начнётся атака противника, занимайте траншеи и ждите. Ни один немецкий солдат не должен пройти мимо вас, умрите, но остановите его. Видел, как к командиру роты подбежал наш старшина, что-то прошептал на ухо, тот кивнул. Возле нашего сарая из телеги выгружали добро, в холщовых мешках было чистое, наверное, новое, солдатское нательное бельё. Перекладывая винтовку из одной руки в другую, бойцы разбирали имущество, я был удивлён. Подошёл к бойцу, который ночью расспрашивал меня:
- Брать не хотели, а тут?!
- Плохой бой будет, сам сказал. Мёртвый в белом должен быть, чистым, у русский не так?
- Всё так, только живыми надо остаться, что с мёртвого толку? Понял он меня, его во взводе слушались, уважали возраст. Через час мы были на позиции. Полуразрушенные окопы, много раненых, которые не уходили, ждали подкрепления, в отводах груды мёртвых. Расчистили что, смогли, помогли раненых отправить, о мёртвых никто и не думал, ждали врага.

Началось, взрывы вокруг нас, в траншее тоже, никто не кричал, помогали раненым подняться, кого-то неумело перевязывали, кого оттаскивали, рота стояла на месте. В утренней дымке показались немецкие танки, страшные, чёрные от грязи и копоти, свистели пули их пулемётов, приказа на открытие огня не было, мы молчали. По траншее прошлись бойцы, из ящика раздавали бутылки с зажигательной смесью, кто бы ещё объяснил, как ими пользоваться?! Остановил одного раздатчика, спросил.
- Вы что, вчера родились? Поджигай фитиль и кидай! Поджигай, чем, бойцы не курят, спичек нет, что делать?! Прошёл по траншеи к командиру взвода, объяснил, нервничал он, даже сказал, что знал, что от нас будут неожиданности. Сошлись на том, что кого смогу, научу, а там как будет, мы же во второй линии, может до нас мало чего дойдёт. Не угадал, почти все до нас дошли, видел, как первая линия окопов кидала гранаты, которые отскакивали от танков и взрывались в стороне. Сообразили несколько факелов, посыльные с ними разбежались в разные стороны по траншее, бойцы шептали молитвы при виде железного чудовища, но их пальцы впивались в бруствер, нет, они не думали отходить! Все танки подожгли, все! Лишь три танка, правее меня, прошли над траншеей, но развернувшись, решили уничтожить людей в них, это было ошибкой, и они горели, а мы радовались, обнимались, целовались. Наша первая победа!

Только успели разобраться с ранеными и погибшими, навалив из них большую кучу во всех проходах, как послышалось – немцы! В небе гудела стая ос, больших, я таких никогда не видел, это были самолёты. Снижаясь чуть ли не до протянутой руки, они расстреливали нас из пулемётов, не забывая кинуть бомбу. Не привыкшие прятаться люди, гибли, что только я не кричал на их языке, призывая пригнуться, как ни просил! Снова танки, но теперь за ними шла пехота, мы ждали, когда подойдут поближе. Не дождались приказа, сначала одиночными выстрелами, а потом чуть не залпом, взвод открыл огонь по противнику, к нам присоединились все. В голове стояла мысль, что патронов у нас почти нет! За спиной послышались глухие «бух», что это? Один танк горит, потом второй, чуть приостановилась немецкая атака, а потом пошла с новой силой. Я понял, что за нами наши пушки, значит пехота на нашей совести. По траншее прошёл приказ прекратить стрельбу, подпустить врага ближе. Как объяснить этим людям, что надо, чтобы враг близко подошёл?! Они смотрели на меня как предателя, слышались угрозы, не понимали люди, почему не надо стрелять?!

Один танк, что перед нами, горел, всего пару десятков метров не доехал, те, что по бокам разворачивались. Немецкая пехота замерла, они не понимали что делать, солдаты легли на землю и стреляли из своего оружия, оставалось то пятьдесят метров! Неожиданно увидел, что бойцы раздеваются, оставшись в нательном, белоснежном белье, приготовили ножи, по траншее раздался возглас, который не перебить ни каким шумом, минуты не прошло, как люди в белом понеслись на врага! Как друг друга поняли, душой, или сердцем?! Сколько их добежало до немецких солдат, из-за дыма было не видно, но зато было слышно, как кричат немцы, которых режут ножами. Третий и четвёртый взвод подключились к атаке, армейский приказ здесь не работал. Возвращавшиеся несли раненых и трофейное оружие, я знал, что они сделали то, что были обязаны сделать. Час, целый час, мы были в тишине, на нас не наступали, мы были живы, а потом такой налёт был, что от роты осталось десять человек, раненых, обездвиженных, как смог уцелеть - не знаю.