Немецкий импрессионизм — особое явление в рамках европейской живописи. Как минимум — недооценённое. Как максимум — претендующее на статус абсолютного культурного феномена.
Заменив сплошной контур на малые контрастные мазки, поделив цвета на первичные и вторичные, отказавшись от работы с внутренними отражениями красочного слоя в пользу внешних, «сумрачный германский гений» решил, что с него хватит заимствований. На рубеже веков целый ряд немецких мастеров импрессионизма перестал следовать в фарватере Парижа. Отказался отказываться от серьёзных сюжетов. От предметности и объектности. В конце концов — от любимого нацией чёрного цвета. Попрощался с влиянием французских родоначальников и отправился навстречу XX веку по своему особому пути.
Пока обитатели Монмартра и их мюнхенские подражатели продолжали смотреть на мир широко открытыми глазами, пытаясь уместить в своих работах как можно больше внешних проявлений переменчивости бытия, взгляд прочих немецких импрессионистов оставался пристален и сосредоточен. Им мало было попросту воспринимать красоту нашего мира и переносить на полотно игры форм и оттенков. Им требовалось понимать, осмысливать, интерпретировать...
Как говаривал один не в меру энергичный французский император: «...если они (т.е. немцы*) не утопили мир в крови — они утопят его в слезах». И был прав. Удивительный факт: именно немецкие, а не французские художники подарили миру экспрессионизм. Стали теми, кто сделал следующий логический шаг. Подарил субъективным эмоциям художника право на существование. Помог самовыражению автора возобладать над формой подачи.
Давайте признаемся друг-другу, дорогой читатель: всем нам, привыкшим с одной стороны восхищаться дерзостью замыслов и свободой эстетики французских импрессионистов, а с другой — воспринимать немецкую живопись как вечную жертву консервативных общественных и академических воззрений, — рождение революционного модернистского течения на берегах Эльбы кажется чем-то из ряда вон выходящим. Неочевидным (и до некоторой степени нелогичным) явлением. Но так происходит лишь до тех пор, пока выраженная сентиментальность немецкого импрессионизма не расставляет всё по местам. Пока не принимаемся вдумчиво рассматривать творчество таких замечательных художников, как Ловис Коринт.
Обратите, пожалуйста, Ваше внимание на работу под названием «Утреннее солнце». Какие ассоциации вызывает у Вас эта композиция? Ощущаете ли Вы радость, лёгкость, душевный подъём, исходящие от этого произведения? Вполне возможно. А между тем, данная картина вовсе не так проста, как хочет казаться на первый взгляд. За чередой крупных и плотных мазков кроется нечто куда более серьёзное, чем милый сюжет о радостном пробуждении...
Давайте не будем забывать: импрессионизм как таковой — это всегда ставка на свежесть впечатления. На непосредственность первого взгляда. Однако, на картине изображена супруга художника, которой давно минуло тридцать. За время супружества, то есть более чем за десять лет совместной жизни, она подарила мастеру двух очаровательных детей. Супруги редко расставались, их жизнь проходила друг у друга на виду. И всё же мастер намеренно прибегает к типично импрессионистским приёмам, дабы убедить нас в том, что буквально в этот самый миг по- новому увидел красоту своей Шарлотты. И залюбовался ею, как первый раз в жизни.
А между тем героиню полотна трудно назвать красавицей в классическом понимании этого слова. Более того: художник совершенно не стремится укрыть этот факт от нашего взгляда, честно «прописывая» облик Шарлотты. Вместо этого он акцентирует внимание на том, как много тепла и радости в её искренней улыбке. Как много женственной мягкости заключается в её образе. В эту секунду мы видим её глазами самого живописца, и в этом взгляде сильное и нежное чувство превалирует над сиюминутным восхищением. А сама героиня отвечает художнику — а значит и нам с Вами — спокойным и светлым взглядом женщины, осознающей себя любимой, хранимой, ценимой. Взглядом, в котором сияет Счастье.
Автор: Лёля Городная
