Ещё в палате были две женщины, которые появились, когда меня не было. Это тётя Лена, Наташкина мама, и баба Люба, моя ближайшая соседка, хотя какая баба, 57 лет? Но она действительно походила на женщину преклонного возраста. Волосы у неё были седые, красить она их не хотела или возможности не было, а седина сильно старит женщину, кто бы что не говорил. Поэтому на тот момент, она для меня была бабушкой, а она не сильно и сопротивлялась, ей , на тот момент все было по фигу.
Не по фигу ей было одно, муж, который остался один дома, и это её очень напрягало. То ли её муж всю жизнь пробегал по бабам, то ли она просто ему не доверяла. Правда есть ещё один вариант, все это она могла придумать для того, чтобы жизнь была не скучной. Ну так не важно, какой вариант был у неё, но она бегала домой проверять муженька три раза за день, перед обедом, перед ужином, и на ночь, и не было ей покоя, если по каким то причинам сгонять домой не удалось, а жила она метрах в пятистах от больницы.
Носилась она, как ракета, не смотря на то, что ходила на протезе. Правда у неё ноги не было по колено, но тогда, когда я ещё не столкнулась с этим вплотную, мне казалось, что это запредельное мастерство. В отделение она попала потому что у неё был сахарный диабет и потёртости под протезом не заживали, от слова совсем. Задача наших врачей и состояла в том, чтобы залечить эти потёртости и они не превратились в язвы. Врачи , конечно старались, но как было можно залечить раны под протезом, если она носится на этом протезе туда-сюда, и вместо того, чтобы бежать на физиопроцедуры, бежит домой, караулить мужа.
Тётя Лена попала в больницу с остеохондрозом. Она работала штукатуром-маляром, а у неё перестали подниматься руки. Вернее, они поднимались, но очень болезненно, до слез в глазах. Вот в нашем отделении её и лечили от этой напасти, ставили капельницы, делали физиопроцедуры, массаж, заставляли пить таблетки. Но тётя Лена, в отличие от бабы Любы , домой не бегала, хотя её дом был ещё ближе, через дорогу от больницы. У неё была задача -вылечиться, и выйти на работу, ей до пенсии оставалось года два.
Тёте Лене в больнице было скучно и грустно, поэтому она веселила себя, как могла. До обеда она бегала по процедурам и массажам, после обеда был тихий час, и целый час надо было лежать именем революции, ну а после этого никто никого ни в чем не ограничивал. И если все мы были как то ограничены в движении, то тётя Лена была свободна, как птица. Вот она и улетала до ужина. У неё были приятели и знакомые во всех отделениях, и она шла в гости туда, где было не скучно. А было не скучно там, где рассказывали анекдоты, играли в карты, нарды, домино, в общем там, где бурлила жизнь.
После ужина в другие отделения не пускали, поэтому она стимулировала еле ходячих задохликов из травматологии, и ей это удавалось, часов до восьми вечера, в холле перед телеком, весёлая компания коротала время с помощью настольных игр, это было самое весёлое место в отделении травмы, потому что тётя Лена не знала как жить скучно. Ближе к ночи она перемещалась в палату, и стимулировала нас. В итоге мы до десяти часов вечера, все, кто мог доползти до моей кровати, резались в дурака и Акулину.
Вот такие женщины были со мной рядом в этой чудесной палате, и они в какой то мере обнуляли Ларискин негатив. Одна своим задором, вторая своей бегучестью и рассказами о муже-бабнике. С ними было достаточно комфортно, так как они в основном были заняты своей жизнью, и им было некогда ныть, плакать, скандалить, да у них и в голове этого не было, не смотря на то, что они обе болели.
