Наступает лето 1832 года. Чем оно запоминается Пушкину?
Метрическая запись:
«Сергиевский всей артиллерии собор.
Рождена 19 мая, крещена 7 июня 1832 г.
№ 50. Мая девятнадцатого числа у Титулярного Советника Александра Сергеевича Пушкина и законной жены его Натальи Николаевны от первого их брака родилась дочь Мария.
Восприемники. Чиновник 5-го Класса Сергей Львович Пушкин и Коллежская Советница Наталья Ивановна Гончарова. Надворный Советник Афанасий Николаевич Гончаров и Двора Его Императорского Величества фрейлина Екатерина Ивановна Загряжская» (Наталья Ивановна на крестинах не присутствовала).
Затем был праздничный обед, где были ещё Н.О.Пушкина, О.С.Павлищева и Д.Н.Гончаров. Очередная пометка в записной книжке А.Н.Гончарова: «Июня 9 Мите на крестины к Пушкиной дано 100...».
Наталья Николаевна после рождения дочери долго болеет («нарывы на груди»), только в середине июня Вяземский напишет жене, что «Пушкиной лучше», но до августа она никуда не выезжает.
Рождение Машеньки отмечают, наверное, все друзья поэта. Вяземский пишет жене: «Спрошу у Пушкина, на кого походит дочь его?» Отвечая, Пушкин сам расскажет Вере Фёдоровне: «Представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей персоны. Я в отчаянии, несмотря на всё моё самодовольство». Рождение первой внучки, видимо, окончательно примиряет поэта с родителями: судя по письмам, дед и бабушка «Машку» обожали. Их письма, помимо всего, полны и тревоги за болезненную малышку. Никто в то время не предполагал, что слабенькая некрасивая девочка вырастет в признанную красавицу и проживёт 86 лет…
Конечно, было и злословие. К примеру, Е.А.Энгельгардт сообщит Ф.Ф.Матюшкину: «Пушкин нажил себе дочь, но стихотворство его что-то идет на попятную».
Сам же Пушкин в это лето мечтает об издании своей газеты. В самом конце мая он получает от Бенкендорфа «предварительное разрешение», собирается привлечь к работе опытного журналиста Н.И.Греча, что очень обеспокоило Ф.В.Булгарина, с Гречем сотрудничавшего. Газету очень ждут, в середине августа московская газета«Молва» сообщает: «Пушкин написал, говорят, несколько народных сказок, из коих одна с рифмами, вольными стихами и без всяких стоп: новый опыт в русской версификации! Вероятно мы увидим его в газете, литературной и политической, которую, слышно, он получил позволение издавать. Итак, монополия гг. Булгарина и Греча, ко благу русской словесности — пала!.. Сердечно радуемся и желаем всякого успеха новому достойнейшему конкуренту».
В черновом письме М.П.Погодину Пушкин пишет о предполагаемом своём издании: «Газета моя будет немного похуже “Северной пчелы”. Угождать публике я не намерен; браниться с журналами хорошо раз в пять лет, и то Косичкину, а не мне. Стихотворений помещать не намерен, ибо и Христос запретил метать бисер перед публикой; на то проза-мякина. Одно меня задирает: хочется мне уничтожить, показать всю отвратительную подлость нынешней французской литературы». О таком издании мечтали друзья Пушкина. По воспоминаниям П.П.Вяземского, на одном из вечеров у его отца шёл разговор о том, чтобы «положить предел монополии Греча и Булгарина и защитить честь Русской литературы, униженной под гнётом Булгарина, возбуждавшего ненависть всего Пушкинского кружка более, чем его приятель: за Греча прорывались изредка и сочувственные отзывы».
Эти начинания Пушкина успеха не имели. Греч, действовавший по принципу «и вашим, и нашим», ещё летом доложил Булгарину: «Журнал Пушкина вероятно не состоится: сказывают, он расчёл, что не из чего биться», - а осенью порадовал: «Всё обстоит благополучно: Пушкин образумился и ни журнала, ни газеты издавать не будет».
Не хватало Пушкину, видимо, и практической хватки. Недаром О.С.Павлищева писала мужу: «Мой бедный брат готов осквернить свой поэтический гений и осквернить его единственно для того, чтобы удовлетворить насущным материальным потребностям… Но куда ему с его высокой созерцательной, идеальной душой окунуться в самую обыденную прозу, возиться с будничным вздором, прочитывать всякий день полицейские известия, кто приехал, кто уехал, кто на улице невзначай разбил себе нос, кого потащили за уличные беспорядки в часть, сколько публики было в театрах, какая актриса или актёр там восторгался, болтать всякий день о дожде и солнце, а что всего хуже, печатать да разбирать бесчисленные побасёнки иностранных лгунов, претендующих на политические сведения, чёрт с ними! Гораздо лучше предоставить все эти пошлости Булгарину и Гречу».
В конце лета Наталья Николаевна начинает опять выезжать в свет, и 3 сентября Вяземский сообщит жене: «Наша поэтша Пушкина в большой славе и очень хороша».
Но тут опять наступает разлука. Снова хочу сделать отступление. К одной из предыдущих статей я получила, по-моему, пошловатый комментарий (привожу его полностью, убрав только нелепые смайлики): «письма, письма, письма...))) И что это был за такой брак у Пушкина с Наташенькой Гончаровой, когда в их общении в основном имели место письма ~ он там, она здесь
Странно как-то ... он и она, состоявшие в браке, общались в основном через письма ... Если ты вступаешь в брак, то должен быть рядышком, вместе со своей половиночкой, как единое целое ~ МОНОЛИТ».
Кого-то и без пошлостей смущают письма и разлуки. Что можно тут сказать? Наверное, и обычаи того времени (Вяземские, к примеру, жили врозь куда больше Пушкиных), и необходимость выезжать для решения своих дел. Именно такой необходимостью вызван отъезд Пушкина в Москву в сентябре 1832 года: 8-го умер дед Натали А.Н.Гончаров, который с февраля жил в Петербурге. И теперь поэту приходится хлопотать о разрешении перевезти тело умершего в Полотняный Завод для захоронения.
10 сентября подаётся прошение «в Департамент Хозяйственных и Счётных дел от состоящего в ведомстве Министерства Иностранных дел Титулярного Советника Александра Пушкина»: «По домашним моим обстоятельствам, имея необходимую нужду отлучится из С. Петербурга в разные губернии на двадцать восемь дней, покорнейше прошу оный Департамент снабдить меня для свободного в оных губерниях проезда и прожития надлежащим свидетельством».
Отпуск поэту нужен, чтобы сопровождать в Москву тело умершего А.Н.Гончарова, а кроме того, решить некоторые финансовые проблемы с заложенным имением. 12 сентября, было заведено дело Министерства иностранных дел № 56 «об увольнении титулярного советника Александра Пушкина в отпуск», и в тот же день Пушкин получил разрешение на отпуск и свидетельство на свободный проезд до Москвы, а также разрешение министра внутренних дел Д.Н.Блудова на перевоз тела Гончарова из Петербурга в Калужскую губернию для погребения.
Поэт выезжает в Москву «поспешным дилижансом» (впрочем, жене он напишет, что оный дилижанс «поспешал как черепаха, а иногда даже как рак», поэтому в пути поэт провёл четыре дня), возможно, отправив раньше тело умершего А.Н.Гончарова. Как всегда - секретный рапорт полицеймейстера: «Чиновник 10 класса Александр Сергеев Пушкин из С.-Петербурга прибыл ныне сюда в Москву и остановился Тверской части в доме Обера в гостинице “Англия”, за коим и учреждён надзор» (22 сентября 1832 г. Из Москвы в Петербург).
Снова будут письма – их пять. Судя по ним, Натали писала ему не меньше, а возможно, и больше (по моим подсчётам, упомянуто восемь её писем).
Любопытно, что в письмах жене поэт не будет ничего писать о похоронах её деда, ограничившись рассказом о хлопотах Дмитрия Николаевича о введении в управление имением ввиду «болезненного состояния отца».
О чём ещё пишет? О своих делах, встречах с московскими друзьями («Здесь я живу смирно и порядочно; хлопочу по делам, слушаю Нащокина и читаю Mémoires de Diderot. Был вечор у Вяземской», «Кто тебе говорит, что я у Баратынского не бываю? Я и сегодня провожу у него вечер, и вчера был у него», «С Нащокиным вижусь всякий день. У него в домике был пир: подали на стол мышонка в сметане под хреном в виде поросенка. Жаль, не было гостей»).
Вопреки расхожему мнению, сообщает ей о своих планах: «Мне пришел в голову роман, и я, вероятно, за него примусь; но покамест голова моя кругом идет при мысли о газете». Роман – это «Дубровский», основанный на рассказах П.В.Нащокина. О «газете» же – интересный факт: пока поэт в Москве, Натали, видимо, занимается какими-то делами, связанными с ней. 1 октября, к примеру, А.Х.Бенкендорф отправил ей французскую записку, что готов назавтра принять Н.И.Тарасенко-Отрешкова, который должен был стать редактором разрешённой Пушкину газеты «Дневник». И не с хлопотами ли о газете (или с другими издательскими делами?) связаны строки из письма от 25 сентября: «Твоё намерение съездить к Плетнёву похвально, но соберёшься ли ты? съезди, жёнка, спасибо скажу»?
Не один раз поэт оправдывается, получая или предвосхищая упрёки за неаккуратность в отправке писем: «Четверг. Не сердись, женка; дай слово сказать. Я приехал в Москву, вчера, в середу…. Насилу дотащился в Москву… Приехав в Москву, поскакал отыскивать Нащокина… Он ездил со мною в баню, обедал у меня. Завёз меня к княгине Вяземской, княгиня завезла меня во Французский театр, где я чуть было не заснул от скуки и усталости. Приехал к Оберу и заснул в 10 часов вечера. Вот тебе весь мой день; писать не было мне ни времени, ни возможности физической». Письмо явно супругу не удовлетворило. И – великолепный ответ (на, увы, неизвестное нам письмо), датированный 3 октября: «По пунктам отвечаю на твои обвинения. 1) Русский человек в дороге не переодевается и, доехав до места свинья свиньёю, идёт в баню, которая наша вторая мать. Ты разве не крещёная, что всего этого не знаешь? 2) В Москве письма принимаются до 12 часов — а я въехал в Тверскую заставу ровно в 11, следственно, и отложил писать к тебе до другого дня. Видишь ли, что я прав, а что ты кругом виновата?»
А подчас и удивляется, что упрёков нет: «Я ждал от тебя грозы, ибо, по моему расчёту, прежде воскресенья ты письма от меня не получила; а ты так тиха, так снисходительна, так забавна, что чудо. Что это значит? Уж не кокю [рогоносец] ли я? Смотри!» Правда, это письмо написано раньше приведённого выше, где поэт оправдывается.
Видимо, за прошедший ход Наталья Николаевна стала более умелой хозяйкой. В первом письме Пушкина мы видим его обеспокоенность: «Я же всё беспокоюсь, на кого покинул я тебя! на Петра, сонного пьяницу, который спит, не проспится, ибо он и пьяница и дурак; на Ирину Кузьминичну, которая с тобою воюет; на Ненилу Ануфриевну, которая тебя грабит. А Маша-то? что её золотуха и что Спасский? Ах, жёнка душа! что с тобою будет?» Однако в последующих - похвалы ей: «Какая ты умненькая, какая ты миленькая! какое длинное письмо! как оно дельно! благодарствуй, жёнка. Продолжай, как начала, и я век за тебя буду Бога молить. Заключай с поваром какие хочешь условия», «Ты, мне кажется, воюешь без меня дома, сменяешь людей, ломаешь кареты, сверяешь счёты, доишь кормилицу. Ай-да хват баба! что хорошо, то хорошо», «Благодарю, душа моя, за то, что в шахматы учишься. Это непременно нужно во всяком благоустроенном семействе; докажу после».
Конечно, есть и упрёки: в отсутствие мужа Натали принимала дома своего дальнего родственника Ф.М.Мусина-Пушкина, и теперь супруг выговаривает: «Принимать Пушкина тебе не следовало, во-первых, потому, что при мне он у нас ни разу не был, а во-вторых, хоть я в тебе и уверен, но не должно свету подавать повод к сплетням. Вследствие сего деру тебя за ухо и целую нежно, как будто ни в чём не бывало».
Есть, конечно, и наставления: «Ради Бога, Машу не пачкай ни сливками, ни мазью. Я твоей Уткиной плохо верю. Кстати: смотри, не брюхата ли ты, а в таком случае береги себя на первых порах. Верхом не езди, а кокетничай как-нибудь иначе». И, конечно же, - «Не можешь вообразить, какая тоска без тебя».
12 октября Пушкин снова «поспешным дилижансом» вернулся из Москвы в Петербург (за ним вслед, разумеется, полетел полицейский рапорт с уже традиционным «предосудительного в поведении его ничего замечено не было»).
Конец года поэт проведёт с семьёй в Петербурге.
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь
