У Михаила Зощенко есть много замечательных произведений, в том числе написанный им в 1926 году рассказ «Обезьяний язык». Начинается он словами: «Трудный этот русский язык, дорогие граждане! Беда, какой трудный. Главная причина в том, что иностранных слов в нём до чёрта». Вся речь, по мнению героя-рассказчика, пересыпана словами с иностранным, туманным значением, отчего у него затрудняется речь, нарушается дыхание и треплются нервы.
Ой, как я его понимаю... Послушаешь, как говорят наши политики, чиновники, дипломаты, журналисты и некоторые другие «дорогие граждане», — заругаешься. На каком языке они разговаривают?.. Почему его так трудно понять? Попробуем разобраться. Начнём с того, почему в современном русском языке так много заимствований.
Лингвисты считают, что популярность иностранных слов связана с экспансией англо-американизмов (расширением области их применения) и рекламизацией современного русского языка. Подростки и молодёжь положительно относятся к англоориентированной рекламе, а вот отношение самих учёных к засилью англо-американизмов в русском языке различно: от бесстрастной констатации факта[1] до раздражения по поводу потока иноязычных названий[2] и утверждения о ненужных, избыточных заимствованиях[3] или (другой полюс) до положительного отношения к заимствованию лексики из английского языка[4].
Наиболее взвешенной представляется точка зрения тех лингвистов, которые, стремясь к максимальной объективности, стараются выделить в заимствуемой лексике и «в определённой мере полезные слова», и «явно неоправданные»[5].
Представители среднего и старшего поколений говорят, если можно так сказать, более по-русски, чем молодёжь, то есть активно используют фразеологизмы, синонимы, книжную и устаревшую лексику, даже разговорные и просторечные слова знают лучше, а новейших англоязычных заимствований в их речи меньше или вообще нет, что характеризует их негативное отношение к иностранщине.
Я не ругаю молодёжь. Какой в этом смысл? Дети, подростки, молодые люди — продукт современного общества. Если они с рождения оказываются в агрессивной информационной среде, то из них может вырасти только потребитель, который не в состоянии критически осмысливать то, что ему предлагают. Более того, рекламные призывы (слоганы), бесконечная череда клипов, роликов, картинок и примитивная музыка становятся частью их сознания, и иное они уже затрудняются воспринимать и понимать.
Охватить весь массив англицизмов в русском языке затруднительно, но можно ограничиться группой слов со значением деятеля, которые заимствованы из английского языка. Они так быстро входят в употребление и так широко распространяются, что вытесняют исконно русские соответствия (аналоги). Какой смысл в использовании слова «киллер», если можно сказать «наёмный убийца»? Наверное, это слово понравилось тем, кто хотел облагородить столь презренное занятие, ведь «убийца» звучит слишком некрасиво, отталкивающе, слишком оценочно, а «киллер» не так уж вроде бы и плохо.
И вот полезли все эти блогеры, влогеры, мейкеры, мейкаперы, райтеры, фикрайтеры, комик-райтеры, копирайтеры, рерайтеры, абьюзеры, геймеры, кодеры, брейдеры, майнеры, сталкеры, диггеры, руферы, стримеры, драммеры, ледсплееры, тиктокеры, ютуберы, не говоря уже о релайтерах, трейдерах, тренд-вотчерах, фактчекерах, рокерах, рэперах, байкерах, бутлегерах, хакерах, менеджерах, дилерах и прочих брокерах.
Смешно, что есть неологизмы с русской основой, но с английским суффиксом -er, например зацепер ʽлюбитель ездить на элекричкахʼ. То есть подросток зацепляется за что-то между вагонами, под вагоном, на крыше вагона и едет, испытывая острые ощущения; такой кураж часто оканчивается травмами, но давно травмированное сознание не даёт возможности вовремя остановиться, одуматься. Пишу об этом, так как знаю некоторых зацеперов.
Но зачем останавливаться на достигнутом? Давайте пополним русский язык (пока ещё русский) новыми «ерами» (кто знает, что такое «ер» в старославянском алфавите, уже посмеивается). Почему мы до сих пор не называем учителей тичерами? Это упущение! Почему строителей не обзываем билдерами, продавцов — селлерами, уборщиков — клинерами, рабочих — вокерами, токарей — тёрнерами, слесарей — фиттерами, горняков — майнерами, кузнецов — фарриерами, маляров — пэйнтерами, плотников — карпентерами, сварщиков — вэлдерами, официантов — вэйтерами? Непорядок.
И если бы только эта тематическая группа... А то ведь куда ни кинь взор (куда ни плюнь), везде эти англицизмы. Казалось бы, речь дипломатов должна быть особенно чистой, гладкой, ясной, красивой, ведь профессия обязывает. Ан нет, там наблюдается стойкая тенденция заменять русские слова новейшими ненужными заимствованиями.
Можно ведь просто и ясно сказать «устранение конфликтов», да, используя старые иностранные слова, такие как «конфликт», которые уже давно стали русскими, но вместо этого мы читаем и слышим царапающий слух, зрение и сознание неологизм «деконфликтинг»: «Посольство России в США заявило, что присутствие военных США в Сирии незаконно. Так диппредставительство ответило Вашингтону на обвинение в нарушении механизма деконфликтинга».
Первая ступень освоения англицизмов в русском языке — передача их латиницей. Такой способ введения письменной формы заимствованного слова в родной язык называется трансплантацией (от лат. trans — через и planta — росток, рассадное растение), иначе — пересадкой. То есть взяли и пересадили английское слово на русскую почву, в русский текст — авось приживётся. Само такое чужеродное слово называется вкраплением, или варваризмом[6]. Охотники до таких вкраплений выдают себя с головой: сразу чувствуется их пристрастие к языковой «нерусскости», нелюбовь или равнодушие к родному языку и любовь к иностранщине.
Вторая ступень освоения иноязычных слов называется транслитерацией (от лат. trans — через и litera — буква), это передача букв одной письменности буквами другой письменности. Буквы-то русского алфавита, а само слово нерусское. И есть ли в нём нужда? Заимствование слова правомерно, когда оно обозначает заимствованное понятие и заимствованный же предмет, в противном случае в нём нет необходимости, но транслитерированные английские слова постоянно вторгаются в современный русский язык.
Например, из-за распространения мобильных телефонов в русском языке стало активно использоваться слово «трафик» (англ. traffic — движение, транспорт, перевозки) — сначала в рекламных текстах и речи продавцов-консультантов в салонах связи, потом в речи молодёжи и людей других возрастных групп. Толковые словари до сих пор не фиксируют это слово, потому что оно является неологизмом, однако наши дипломаты впереди планеты всей, им мало «трафика»: это слишком по-русски, поэтому они используют слово с английским окончанием -ing — трафикинг. Как хотите, но мне это кажется совершенно ненужным.
В обзоре внешнеполитической деятельности Российской Федерации в 2018 году можно прочитать следующее: «На СМИД (Милан, декабрь) поддержали решения по защите журналистов, борьбе с детским трафикингом и насилием в отношении женщин». Детский трафикинг (или траффикинг — от англ. trafficking) — это торговля детьми. Ну ведь можно же сказать по-русски, а не слепо подражать Западу.
Наверное, нужно поблагодарить авторов этого мидовского обзора, потому что они написали критикуемое мною слово кириллицей, а не латиницей. Большое спасибо! Понятно, что дипломаты знают иностранные языки, но нельзя же из-за этого так безбожно относиться к родному языку: он вовсе не нуждается в транслитерированных англицизмах, то есть словах английского языка, написанных русскими буквами.
Дипломаты в своём пристрастии к иностранщине не одиноки. С 90-х годов ХХ века иноязычные вкрапления активно используются в коммерческой рекламе, чтобы придать названиям товаров иностранный имидж. Такое увлечение всем заграничным, особенно западным, характерно для верхушки русского общества, по крайней мере, с конца XVII века: цари и придворные интересовались европейской модой, которая стала влиять на русский дворянский костюм, выписывали (привозили) из-за границы разные вещицы, украшали свои покои немецкой и польской мебелью, нанимали на воинскую службу иностранцев, копили талеры... Всё чужое им казалось более красивым, желанным, лучшим, чем своё, родное. Откуда в людях это желание подражать чужестранному? Откуда столько обезьянничанья?
Но вернёмся к современным реалиям.
Можно просто и ясно сказать об открытой, незамаскированной, не содержащей секретов, то есть прозрачной деятельности, однако вместо этого наши дипломаты, политики, депутаты и иже с ними предпочитают говорить «транспарентный». Как вам такой перл Министерства иностранных дел Российской Федерации? «Считаем принципиально важным обеспечить непрерывность дискуссии по МИБ в ООН в рамках созданной по нашей инициативе Рабочей группы по МИБ открытого состава (РГОС) — первого подлинно демократичного, транспарентного, инклюзивного переговорного механизма». Как говорил профессор Преображенский, «воздержитесь от употребления самого этого слова», не используйте прилагательное «транспарентный», ведь в русском языке есть слово «прозрачный», что является переводом английского transparent. Ну, или ясный, явный, открытый, понятный, очевидный, доступный, не содержащий секретов и недомолвок.
Вы заметили, что в мидовском перле рядом с «транспарентным» стоит ещё один уродец — «инклюзивный»? Это слово тоже в чести у определённой части нашего общества. Услышав его, незабвенный Филипп Филиппович сказал бы так: «Кстати, вот ещё слово, которое я совершенно не выношу. Абсолютно неизвестно — что под ним скрывается? Чёрт его знает!» Действительно, когда дипломаты и вслед за ними политики произносят сочетание «инклюзивные переговоры», то подразумевают либо то, что круг их участников шире, чем можно предполагать, либо то, что в переговорах будут особые, сложные участники. Зачем же использовать слово «инклюзивный»? Чтобы затемнить картину? Чтобы никто ничего не понял? Может, они сами не понимают, что хотят сказать? Не лучше ли назвать вещи своими именами? Назвать переговоры всеобъемлющими, широкими, открытыми для новых участников? Ведь всё можно передать исконно русскими понятными словами, а не словами «с иностранным, туманным значением». И если у слушающих и читающих от этих слов не треплются нервы и не нарушается дыхание, то может возникнуть не(до)понимание, а ведь речь предназначена как раз для того, чтобы адресат понял её смысл.
Или нет? Или страшно далеки от народа все эти товарищи? И все их речи отражают такую особенность менталитета наших политиков и дипломатов, как преклонение перед всем западным, особенно англо-американским? Или речь дипломатов не для всех людей, а только для избранных? Или товарищам международникам представляется, что, используя иностранные слова, они выглядят умнее?
Попробуйте «перевести» на нормальный русский язык слово «антагонизировать»: «Полагаем недопустимым политизировать тему распространения коронавируса, антагонизировать отдельные государства либо организации системы ООН». Его нет в словарях. Понятно, что этот глагол родствен слову «антагонизм». Вот значения этого существительного, зафиксированные в словарной статье из «Большого толкового словаря русского языка» под редакцией С.А. Кузнецова:
АНТАГОНИЗМ, -а; м. [от греч. antagōnisma — спор, борьба]. 1. Непримиримое противоречие, характеризующееся обычно острой борьбой противоположных сил, тенденций. Расовый, социальный антагонизм. // Непримиримость во взглядах; враждебность позиций, мнений и т.п. Антагонизм партий. 2. Биол., зоол. Борьба за существование, основанная на стремлении организмов к самосохранению и сохранению своих видов. Антагонизм микробов.
У глагольного суффикса -ИРОВА- есть значение «приводить в состояние, названное мотивирующим словом», значит, антагонизировать — приводить к антагонизму. Ну можно же сказать по-русски: «полагаем недопустимым вовлекать в борьбу отдельные государства» или «полагаем недопустимым приводить к столкновениям отдельные государства». Слов чуть больше, зато смысл ясен каждому.
А теперь прошу вас «перевести» такую фразу: «Поддерживаем реалистичные инициативы по ревитализации деятельности ГА ООН». Общий смысл вроде бы ясен: латинская приставка re- привносит значение возобновления, повторения (с целью получения нового результата); латинский корень vita означает «жизнь». Что из этого следует? Ревитализация — возвращение жизни, восстановление. Так не проще ли было сказать (написать) более по-русски: «Поддерживаем реалистичные инициативы по восстановлению деятельности Генеральной Ассамблеи ООН»?
Я не противница иностранных слов, но ими нужно пользоваться умеренно, особенно если есть русские аналоги. А главное — нужно исходить из позиции речевого сотрудничества: говорить (писать) так, чтобы собеседник понял говорящего (пишущего), чтобы не испытывал затруднений при восприятии речевой информации, чтобы общение было эффективным.
Но разве дипломатами учитывается предполагаемый адресат? Или они говорят только для своей братии? Ну, в местах для неофициальных встреч (кулуарах) можно говорить как угодно, если позволяет ситуация, однако официальные речи предназначены самой широкой аудитории, а значит, должны строиться так, чтобы были понятны массовому адресату.
Поэтому штрафовать нужно за такие предложения: «Исходим из того, что дальнейшее развитие системы гарантий отвечает интересам укрепления режима ядерного нераспространения при том понимании, что будут оставаться незыблемыми базовые принципы осуществления верификации — объективность, техническая обоснованность и транспарентность». Если человек это слушает, то может к концу фразы забыть её начало, а иноязычные слова «верификация» и «транспарентность» ещё более затрудняют понимание предложения.
У меня уже нарушается дыхание и треплются нервы, срочно требуется словарная помощь! Где ты, палочка-выручалочка? Вот она — толковый словарь. Прочитаем словарную статью:
ВЕРИФИЦИРОВАТЬ, -рую, -руешь; св. и нсв. [франц. verication] Книжн. Установить - устанавливать истинность теоретических положений на практике, подтвердить - подтверждать достоверность чего-л. опытным путём. Верифицировать теоретические предположения. // Проверить - проверять правильность чего-л. Верифицировать результаты голосования.
Слова с суффиксом -АЦИJ- означают процесс или результат действия, следовательно, «верификация» — это установление истинности, подтверждение достоверности, проверка. Значит, можно было сказать проще и понятнее: «Исходим из того, что будут оставаться незыблемыми основные принципы осуществления проверки режима ядерного нераспространения: объективность, техническая обоснованность и открытость». Можно и проще, конечно.
А вот ещё один «шедевр» дипломатов, который нуждается в «переводе» на русский язык: «Добиваемся распространения института омбудсмена, который действует в интересах лиц, листированных в „алькаидовском” и „антиталибском” комитетах, на другие санкционные комитеты СБ ООН».
Во-первых, «омбудсмен»... Вот всё нужно было заимствовать у Запада: и суть, и форму, и должность, и слово. Как же раньше без этого обходились? Неужели нельзя без обезьянничанья? В толковом словаре этого слова нет, придётся обратиться к нелюбимой мною Википедии, в которой много неточностей и искажений: «Омбудсмен (от древнескандинавского umboð «полномочие», «поручение») — гражданское или в некоторых государствах должностное лицо, на которое возлагаются функции контроля соблюдения справедливости и интересов определённых граждан в деятельности органов исполнительной власти и должностных лиц».
Во-вторых, слово «листированный». Ни его, ни глагола «листировать», ни существительного «листирование» вы не найдёте в словарях, но можете встретить в речах дипломатов и некоторых научных статьях, посвящённых анализу мировой политики. Английское list как существительное означает ʽсписок, переченьʼ, как глагол — ʽперечислятьʼ. В речи дипломатов «листирование» подразумевает включение в санкционные списки физических лиц и организаций.
Слово «санкция» уже вошло в разговорный обиход, поэтому носители русского языка понимают, что это некая мера, применяемая государством (государствами) против стороны, нарушившей договор, соглашение. Значит, санкционные списки — перечень тех, кто попал под санкции, а санкционный комитет — орган в Совете Безопасности ООН, ведающий санкциями.
Неудобоваримая фраза, процитированная выше, выражает следующий смысл: необходим законодательно закреплённый общественный контроль над всеми санкциями. Можно добавить: чтобы они не стали способом недобросовестного давления на неугодных.
Оказывается, ясно, понятно и просто говорить и писать совсем не просто, по крайней мере, об этом нам ежедневно напоминают разные лица, которые выступают с речами на собраниях и заседаниях, общаются с журналистами и избирателями.
А ещё в речи данных товарищей проявляется склонность к сокращениям того, что вовсе не нужно сокращать. Вот пример с того же сайта МИД России: «Последовательно проводим линию на содействие процессу нацпримирения в Афганистане, а также построения государства, свободного от терроризма, наркопреступности и иностранного военного присутствия. Россия продолжит прилагать усилия для скорейшего запуска инклюзивных межафганских переговоров». Неужели трудно было написать «национального примирения»? Зачем уродовать русские слова?
Если бы это был единственный пример, но нет, сложносокращёнными словами речь дипломатов просто изобилует: фининституты, экономоператоры, экономкоридор, политконсультации, политдиалог, межправсоглашения[7], межправкомиссия, межгоспрограмма, техсодействие, нарковызов, наркоугроза, химвещества, химоружие, химпровокация, химинцидент, спецпосланник, теругроза, терактивность, политпереход, политсоглашение, кибернеделя, кибербезопасность, информпространство, инфофорум и так далее. Выговорить полностью слова наши международные переговорщики (да не оскорбятся они тем, как я их называю), видимо, не в состоянии.
Особенно неприятными мне показались слова с первым компонентом «гум»: гумсодействие, гумобстановка, гумреагирование, гумпомощь.
Само слово «гуманитарный» несёт высокий смысл человечности, любви к людям. Нельзя его сокращать: некрасиво и неэтично это. Просто режет глаза слово-уродец «гумпомощь». Неужели непонятно, что форма тоже значима, что само понятие гуманитарной помощи, заботы о тех, кто терпит лишения и бедствия, нуждается в достойной лексической форме? И слово «гуманитарный» этому требованию соответствует, но никак не «гум» — то, что осталось от слова «гуманитарный» в сложносокращённом новообразовании.
Прочитайте и ужаснитесь: «Полагаем, что государствам-членам ООН следует совместно работать над тем, чтобы обеспечивать соблюдение принципов оказания гумпомощи, закрепленных в резолюции ГА ООН 46/182 и других многократно подтверждённых решениях Генассамблеи и ЭКОСОС»; «Поддерживаем укрепление международной системы гумреагирования. Обеспокоены политизацией проблематики гумпомощи и попытками использовать бедственное положение людей в странах, столкнувшихся с кризисами, в качестве предлога для навязывания внутриполитических изменений».
Впору говорить о бедственном положении русского языка. Странно, что ещё мало таких новообразований, надо больше: вместо «маленькие дети» — малдети, вместо «универсальные нормы» — уннормы, вместо «центральная роль» — центроль, вместо «международные дела» — междела, не суверенитет государств, а сувгос, не добрые услуги, а добруслуги или добрус, не Латинская Америка, а Латамерика или Латамер, не совместная ответственность, а совответственность или совответ, не надзорный орган, а надзорган, не торговая система, а торгсис, и так далее.
Просмотрев обзор внешнеполитической деятельности Российской Федерации за 2020 год, размещённый на сайте МИД России, я содрогнулась. Неприятно видеть такое сокращение, как «мининдел» (министр иностранных дел), но раз уж дипломатам не стыдно себя так называть, пусть это останется на их совести. На фоне безобразного «мининдела» такие слова, как дипмиссия, дипкорпус, Дипакадемия, Исполсовет, замгенсекретарь, Техсекретариат, относящиеся к деятельности Министерства иностранных дел, выглядят вполне невинными.
Но вот аббревиатура «БиГ» коробит: так на сайте названы Босния и Герцеговина. Особенно же возмущает совершенно неуместное, вызывающее, оскорбительное сокращение «росграждане». Это что такое? Господам чиновникам от дипломатии трудно выговорить «российские граждане» или «граждане России»? Это что за «росграждане»? И это омерзительное усечение неоднократно встречается на сайте, например в таком предложении: «В рамках усилий по возвращению на Родину детей росграждан, вовлечённых в деятельность международных террористических организаций, из Сирии в Россию вывезено 140 несовершеннолетних россиян».
Росгражданка, роспосольство, росзагранпаспорт, росзагранучреждения, загранаппарат, политконтакты, спецмиссия, терорганизация, исполдиректор, инкор[8], интеррег[9], краснокрестники[10]...
Что-то мне это напоминает... Да, после Октябрьской революции 1917 года в русском языке появилось множество сокращений. Вообще говоря, образование сокращённых слов используется человечеством давно в разных языках, но, согласитесь, во всём нужна мера. В эпохи социальных изменений словарный состав обогащается особенно интенсивно, ну, или лучше сказать, не обогащается (так как это слово выражает положительную оценку), а пополняется новыми словами, притом не всегда удачными и нужными. Жизнь людей в такие периоды быстро изменяется — и количественно, и качественно, и эти изменения отражаются в языке, не сразу находя наилучшую форму.
Анекдотическими стали такие сокращения, как Даздраперма (да здравствует Первое мая), Заклимена (вставай, проклятьем заклеймённый), Праздносвета (праздник Советской власти), Долонеграма (долой неграмотность), Оюшминальд (Отто Юльевич Шмидт на льдине), Пофистал (победитель фашизма Иосиф Сталин), а ведь это женские и мужские имена, рождённые революцией и другими общественными переломами и переворотами. Сложносокращённые имена Вилен (Владимир Ильич Ленин), Ким (коммунистический интернационал молодёжи), Владлен (Владимир Ленин) звучат уже не так страшно и до сих пор употребляются.
Языковеды называют подобные сокращения аббревиатурами, лаконизированными лексическими единицами. Конечно, звуковые и графические усечения всегда были и будут в языке: трафаретные выражения требуют своего сокращения. Например, в 1927 году отечественный учёный Евгений Дмитриевич Поливанов заметил: «Ни одно учреждение не может успокоиться, пока не найдёт себе сокращённого названия».
А известный русский лингвист Александр Матвеевич Пешковский в 1925 году писал: «Язык по природе экономен в средствах». Эта тенденция к языковой экономии проявляется и при образовании новых слов. Однако необходима золотая середина между формой и содержанием: краткие формы удобнее для использования, чем длинные, потому что физиологически и психически экономнее, но они должны быть понятны и эстетически приемлемы.
Странно, но в речи дипломатов и других государственных служащих одновременно бытуют и ненужные сокращения, и громоздкий официально-деловой синтаксис, нарушающий принцип экономии языковых усилий. Многословие и суесловие являются бесцельной тратой времени, но речь чиновников изобилует длинными сочетаниями слов, которые используются без коммуникативной необходимости, то есть не нужны для общения.
Некоторые исследователи подчёркивают, что русских раздражают пространные рассуждения о том, что можно выразить коротко и ясно: «В дискуссии, в поисках аргумента русского убедит не столько грамотный и изящный оборот речи, сколько лаконичная и экспрессивная форма изложения»[11]. Ах, если бы чиновничьи словеса были грамотными и изящными... Но они так же корявы, как речь героев зощенковского рассказа «Обезьяний язык».
Персонажи эти любят «надменные» иностранные слова, считают себя умными и даже интеллигентными, хотя их разговор изобилует просторечием, а сами они малограмотны, неотёсанны, вульгарны. Заседание у них «сильно пленарное», «кворум такой подобрался — только держись», в заседаниях всё «минимально по существу дня», относятся они к собраниям «довольно перманентно», потому что это «индустрия из пустого в порожнее». Да, трудно говорить по-русски, если вставлять в свою речь иностранные слова, значения которых не понимаешь.
Бескультурные городские мещане выхолащивают язык, имитируют осмысленный разговор, а между тем их речь бессодержательна, это всего лишь набор слов и фраз при отсутствии смысла. Михаил Михайлович Зощенко в своей записной книжке писал про «рожи кривые», которые являются следствием «уродливой социальной действительности». Рассказы писателя смешны и страшны, потому что отражают мир неразберихи, фальши, уродства, абсурда, идиотизма.
Своим творчеством Зощенко боролся и с безграмотным мещанским жаргоном, и с языковыми штампами, которые становились всё более популярными в советской административной системе. Чиновники нового мира были в большинстве своём косноязычны, их речь изобиловала неправильными грамматическими конструкциями, словесными клише, ненужными повторами.
Такой язык можно назвать канцелярским. Для него характерны невразумительные, громоздкие фразы, неестественные, невозможные в обычной речи. Это серый и убогий казённый язык, языковые клише и повторы, и чем запутаннее предложение, тем, по мнению чиновников, оно лучше, поэтому вместо простого они предпочитают сложное, вместо короткого — длинное, вместо живых образов — мёртвые штампы. Предложения часто неправильно построены, слова в них не согласованы, но даже если фразы грамматически верны, то в них слишком много заменителей глагола, ненужные формальные и смысловые повторы, неоправданное использование иностранных слов.
Довелось мне послушать начало выступления министра здравоохранения Российской Федерации Вероники Скворцовой на форуме «Общественный иммунитет». Долго слушать я не смогла: к такой речи нужно выработать иммунитет, которого у меня нет.
Вот первая цитата: «В последние годы Министерство здравоохранения Российской Федерации последовательно, шаг за шагом, выстраивает такую систему с привлечением каждого человека, с привлечением социальных групп, с привлечением крупных бизнесменов и производств для большого количества работающих для того, чтобы всех включить в рамку информирования и мотивирования к ведению здорового образа жизни».
Это по-русски? Это по-канцелярски!
Конечно, в официальной ситуации говорят иначе, чем в непринуждённом разговоре, но это не значит, что нужно выражаться настолько безлично и громоздко. Всегда можно вместо одной длинной и корявой фразы использовать две или три, чтобы слушателям было проще понять «блестящего оратора». Даже сохранив основные черты официально-делового стиля, можно было сказать более просто и внятно, например: «В последние годы Министерство здравоохранения Российской Федерации последовательно, шаг за шагом, выстраивает новую систему работы. Она заключается в том, чтобы мотивировать каждого человека вести здоровый образ жизни».
Вместо этого, как вы поняли, нас всех собираются «включить в рамку», в «рамку информирования и мотивирования к ведению здорового образа жизни». Что это такое — рамка информирования? А рамка мотивирования?
Толковый словарь предполагает использование слова РАМКА в переносном значении «пределы, границы», но только в форме множественного числа: действовать в рамках закона; выйти за рамки приличия. Сочетание В РАМКАХ стало производным предлогом и означает «ограничиваясь (только этим), охватывая (только это)»: договорённость в рамках международных соглашений.
Но при чём здесь литературные нормы, спросите вы. Где литературные нормы и где чиновники? «Государевы люди» почему-то любят усложнять свою речь, делать её длинной, заковыристой, неудобоваримой, малопонятной. И втягивают в орбиту канцелярита обычных людей, которые вынуждены с ними общаться.
Началось это давно. Вот текст челобитной (прошения) как образчик московской деловой письменности XVIII века. Обратите внимание: текст воспроизведён в точности, орфография автора сохранена, пунктуация отсутствует, употреблены нормативные сокращения того времени («гсдрня» вместо «государыня», «мнстре» вместо «монастыре» и другие).
Челобитная М. Протопопова (7 марта 1747 г.)
Всепресветлеишая державнеишая / великая гсдрня императрица / Елисаветъ Петровна самодержица / всероссiиская гсдрня всемлстивеишая /
Бьет челомъ Солянои канторы подканцеляристъ / Михаило Алексеевъ снъ Протопоповъ а в чем / мое прошение тому следуютъ пункты /
Имею я имянованныi двор меж Никицкои / и Арбацкои улицъ в приходе церкви Димитрия Се/лунского что в Никицком мнстре /
И сего марта 7 г дня усмотрено домашними / моими во оном моем доме что покрадено / у меня именованного из житницы воровскими / людми а имянно оловяникъ ценою один рубль / кулган меднои один рубль пятдесят копеекъ / ендова медная два рубли потсвешникъ / меднои пятдесят копеекъ шуискова мыла / восем пуд на дватцат рублев рубахъ муских / тринатцат в том числе полотняных пят ценою / осмнатцат рублевъ женских четыре ценою / восемь рублевъ /
И дабы высочаишимъ вашего / императорскаго величества / указомъ повелено было сие мое прошение / в Московскую полицеместерскую канцелярию / принят и записат в кнге явочных челобитен /
Всемлстивеишая гсдрня прошу вашего / императорскаго величества / о семъ моемъ прошениi решение учинить / марта дня 1747 году к поданию над/лежит в Московскую полицеместерскую кан/целярию
Прошение писал я Михаило Протопопов / и руку приложилъ
ЦГАДА. Ф. 931. Оп. 1. Ч. 2. № 227. Л. 97‒97 об.
Вы уже, наверное, обратили внимание на реквизиты (обязательные элементы) в начале челобитной — наименование адресата и адресанта. Адресатом является императрица Елизавета Петровна, а адресантом (автором челобитной) — подканцелярист Михайло Протопопов. Императрица, конечно, формальный (фиктивный) адресат, так как таких прошений она не читала. Реальным адресатом был чиновник из Московской полицмейстерской канцелярии. Подканцелярист тоже чиновник, то есть государственный служащий. Так вот, пишет чиновник чиновнику (извините за вставную конструкцию, но возникла ассоциация «чиновник чиновнику глаз не выклюет»), и каждый знает, по каким правилам нужно составлять подобный текст, чтобы он имел юридическую силу.
Ключевое выражение челобитной — «бьет челом», то есть кланяется, просит. Аналогом этого прошения сейчас является жанр личного заявления, в котором обязательно должен быть глагол «прошу».
Кстати, вы заметили, что в тексте нет буквы ё? Она появилась позже, в конце XVIII века. Считается, что её автором является Николай Михайлович Карамзин, хотя есть данные, что букву ё предложила княгиня Екатерина Дашкова, став директором Петербургской Академии наук.
Ещё проявление делового стандарта — фраза «а в чем мое прошение тому следуютъ пункты» (а в чём моё прошение, тому следуют пункты). Предложения в челобитной длинные, используются отглагольные существительные: прошение, решение, подание; причастия: именованный, покрадено, повелено; иноязычные слова: императрица, императорский, контора, пункт, канцелярия, подканцелярист, полицеймейстерский.
Прошло почти триста лет со времени написания этой челобитной. Что же изменилось в языке нынешних чиновников? Да почти ничего. Всё те же корявые длинные предложения, иноязычная лексика, обилие причастий и отглагольных существительных.
Вы скажете: что же плохого в причастиях и этих самых существительных? Ничего, плохо то, что если они постоянно заменяют собой глагол, то смысл становится затемнённым. Без глагола нет движения мысли, он, по мнению многих лингвистов, является грамматическим центром предложения. А теперь посмотрите, как часто в официальной речи появляются заменители глагола: причастия, деепричастия и отглагольные существительные. Вместо простоты и ясности возникает ненужная сложность и запутанность.
Одним из признаков канцелярита является расщепление сказуемого. Под ним понимается замена простого глагольного сказуемого составным именным, то есть сочетанием однокоренного существительного с полузнаменательным глаголом (потерявшим своё первоначальное значение). Расщеплённое сказуемое придаёт высказыванию канцелярский характер. Вместо «цены снижаются» чиновник скажет «идёт снижение цен», вместо «инфляция нарастает» — «идёт нарастание инфляции», вместо «детали отбраковываются» — «происходит отбраковка деталей». Не «пересматривается», а «пересмотр» (производится пересмотр), не «применяется», а «применение» (используется применение), не «участвуют», а «участие» (принимают участие), не «осматривают», а «осмотр» (производят осмотр), не «ограничивают», а «ограничения» (вводят ограничения), не «руководят», а «руководство» (осуществляют руководство) и так далее.
Получается такая картина: время идёт, а ничего нового (хорошего нового) в казённом языке не возникает. Современные «государевы люди» копируют всё дурное у своих предшественников и друг у друга.
Вторая цитата из речи В. Скворцовой: «Начиная с двенадцатого года создана нормативно-правовая база, которая позволяет регламентировать ограничения и продажи и потребление алкогольных продуктов и качество алкогольных продуктов, ограничивать табакопотребление».
Срочно нужен переводчик с канцелярского на русский! Опять расщеплённое сказуемое. Вместо «позволяет регламентировать ограничения» можно сказать просто «ограничивает». И как это понять: «регламентировать ограничения... алкогольных продуктов»? У глагола «регламентировать» уже есть значение ʽограничиватьʼ, и сочетание «ограничение алкогольных продуктов» — это не по-русски. И неужели нельзя было сказать проще — потребление табака? Зачем использовать ненужное сложное слово «табакопотребление»? Ну тогда будьте последовательными и вместо «потребление алкогольных продуктов» говорите «алкопотребление».
Опять потребление. Потребители, потребительство... Не люди, а потребители. А я вот не хочу быть потребителем, я хочу быть человеком. И призываю вас не использовать канцелярит, выражать себя живой понятной речью, а не чем-то застывшим, застойным и неподвижным. Меньше инфинитивов (глаголов в неопределённой форме), отглагольных существительных, причастий и деепричастий, меньше иностранных слов и громоздких конструкций, больше глаголов, коротких предложений и исконно русских слов!
Характерная для канцелярита черта — цепочки существительных в косвенных падежах: «процесс развития движения за укрепление сотрудничества», «участие в борьбе за повышение производительности труда», «функции программных средств управления процессом производства изделий народного потребления», «в целях решения задачи ускорения подъёма сельского хозяйства» и тому подобное. Особенно много в таких цепочках форм родительного падежа.
Вот один из многочисленных примеров в речи дипломатов: «Выступаем за наращивание взаимодействия в области уменьшения опасности бедствий в рамках реализации Сендайской рамочной программы действий на 2015—2030 гг.». Выступаем (за что? В.п.) за наращивание (чего? Р.п.) взаимодействия (в чём? П.п.) в области (чего? Р.п.) уменьшения (чего? Р.п.) опасности (чего? Р.п.) бедствий (в чём? П.п.) в рамках[12] (чего? Р.п.) реализации (чего? Р.п.) программы (чего? Р.п.) действий. В одном предложении цепочка из восьми существительных и двух слов, образованных от существительных[13].
Следующее за ним предложение не уступает в канцелярщине: «Готовы к партнерству со всеми участниками этого процесса в целях результативного проведения заседания высокого уровня «Путь Самоа» по оказанию содействия малым островным развивающимся государствам (27 сентября с.г.)». Готовы (к чему? Д.п.) к партнёрству (с кем? Т.п.) с участниками (чего? Р.п.) процесса (в чём? П.п.) в целях (чего? Р.п.) проведения (чего? Р.п.) заседания (чего? Р.п.) уровня (по чему? Д.п.) по оказанию (чего? Р.п.) содействия (чему? Д.п.) государствам. Такое же громоздкое предложение с нанизыванием существительных[14].
Ещё в канцелярской речи много почти бессодержательных сочетаний слов, лишних слов, слов с «выветрившимся» значением: в данный момент, в данное время, в настоящий момент, в настоящее время, иметь дело с, в более конкретном разрезе, по культурной части, выражать благодарность, провести линию, ставить вопрос, что касается, в данном случае, в данном конкретном случае, в данной ситуации, взять на контроль, по существу дела имею сообщить следующее, взять в разработку, поставить в известность... Эти штампы не несут никакой полезной информации, не выражают живых мыслей и чувств, засоряют наш язык. А ведь их часто используют не только в официальных, но и других речевых ситуациях, даже в непринуждённом разговоре.
Если кто-то говорит, постоянно используя речевые штампы, значит, у него скудный словарный запас. Речь не должна быть стереотипной, она должна быть индивидуальной, неповторимой, выразительной; речь — это «зеркало» внутренней жизни человека, его сознания, мышления, чувствования. Недаром лингвисты и психолингвисты изучают речевой портрет человека, пишут о языковой личности.
К сожалению, у многих наших современников, особенно когда они говорят публично, получается безграмотно, однако с претензией на высокий культурный уровень, почти как в рассказе Михаила Зощенко «Обезьяний язык»:
— Это кто ж там такой вышедши?
— Это? Да это президиум вышедши. Очень острый мужчина. И оратор первейший. Завсегда остро говорит по существу дня.
Ещё вспоминается написанная почти в это же время (в 1925 году) повесть Михаила Афанасьевича Булгакова «Собачье сердце», потому что персонажи-пролетарии, которых так не любил писатель, изъясняются ужасным казённым языком: «Мы к вам, профессор, вот по какому делу...»; «Мы — новое домоуправление нашего дома...»; «Мы, управление дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома…» Не случайно после этих образцов речевой мертвечины Филипп Филиппович спрашивает: «Кто на ком стоял?» — и просит излагать свои мысли яснее. А когда товарищ Вяземская называет себя заведующим культотделом дома, профессор её поправляет: «За-ве-дующая». Булгаков пародирует речевую безграмотность пролетариев, претендующих на роль народных просветителей.
Увы, «народные просветители» не перевелись и спустя столетие: современные чиновники говорят ничуть не лучше, чем швондеры. Беда в том, что если век назад было много дворян, разночинцев, интеллигентов, отличавшихся красивой литературной речью, то теперь образование совсем не является условием большой внутренней культуры, отражающейся в том числе в манере говорить.
Если бы казённая речь должностных лиц не влияла на языковое сознание наших современников, можно было бы и не тревожиться о канцелярите: не так уж он был бы опасен. Но нет, влияет, и ещё как влияет. Чиновники слепо или осознанно подражают друг другу и своим предшественникам-швондерам, а те, кто их слушает, невольно испытывают воздействие этой искажённой, неправильной, вульгарной, топорной речи.
Кто читал роман Лиона Фейхтвангера «Изгнание», может вспомнить впечатление, которое произвела на главного героя речь германского министра, которую он слушал по радио. Тут важно не то, что он германский, а то, что он министр. Назойливый голос принадлежал лицу, наделённому властью, в речи повторялись клише «трудовой фронт», «бои за производство» и другие речевые стереотипы того времени. Внутренний протест композитора Зеппа Траутвейна выразился в риторических вопросах: «Разве фабрики — это поля сражений? Разве труд — военная деятельность?» и в иронии: «Скоро о германском министре, сходившем в уборную, газеты будут сообщать, что он выдержал „опорожнительную битву”».
Лавина слов, извергаемая нашими министрами и прочими «просветителями», лавина слов, несущаяся с экрана телевизора, из Интернета, радиостанций, газет и других средств массовой информации, сокрушает многое на своём пути, в том числе зачатки правильной речи, формирующейся у детей и подростков, и остатки литературной речи, когда-то сформированной у взрослых. Эта неудержимо движущаяся словесная масса обладает огромной разрушительной силой, она очень опасна, потому что убивает всё живое в нашем языке и насаждает мёртвые шаблоны, застывшие формы, железобетонные громоздкие конструкции, уродливые заимствования.
Голос германского министра, по Фейхтвангеру, раззадоривал то подлое, что было в слушателях, и главный герой (подлинный интеллигент) «в тяжёлом безнадёжном молчании» слушал эти речи, а когда резким движением выключил радио, «внезапно наступила благодатная тишина». Иногда лучше ничего не слушать, чем слушать такое.
Лучше бы наши чиновники молча выполняли свои служебные обязанности, потому что то, как они говорят, извращает саму суть языка. Язык является средством общения, а настоящее общение предполагает деловые и дружественные связи, взаимную пользу, обмен знаниями, нужной информацией, движение и развитие. Что-нибудь из перечисленного есть в казённой речи? Вопрос риторический.
Давайте попробуем изжить это уродливое явление — обезьяний язык. Давайте не будет слепо подражать вездесущему канцеляриту. Противопоставим казённым речам живой народный язык — выразительный, образный, яркий, живую литературную речь — правильную, чистую, ясную. Не будем обезьянами, будем людьми.
______________________
[1] Смородин А.Ю. Социолингвистическая природа заимствованной лексики: На основе публицистических материалов по компьютерной технике: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2006. С. 4.; Павленко Г.В. Проблема освоения иноязычных заимствований: Языковой и речевой аспекты: На материале англицизмов конца ХХ века: Дис. канд. филол. наук. Таганрог, 1999.
[2] Корнилова Е.Е. Язык телевизионной рекламы: функция воздействия и функция сообщения: Дис. канд. филол. наук . Ростов-на-Дону, 1997. С. 50.
[3] Веренич Т.К. Деэкзотизация современных заимствований в русском научно-лингвистическом и обыденном языковом сознании: На материале англицизмов: Дис. канд. филол. наук. Красноярск, 2004. С. 21.
[4] Тимофеева Г.Г. Новые английские заимствования в русском языке. Написание. Произношение. СПб.: Юна, 1995.
С. 79; Линь Е. Новая заимствованная лексика в русском языке как фактор динамики языковой картины мира: Дис. канд. филол. наук. Тамбов, 2018.
[5] Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. СПб.: Златоуст, 1999. С. 86.
[6] От греч. βάρβαρος ʽварварский, иноземный, чужойʼ.
[7] Международные правовые соглашения.
[8] Иностранный корреспондент.
[9] Межрегиональное сотрудничество.
[10] Представители Красного Креста.
[11] Сергеева А.В. Русские. Стереотипы поведения, традиции, ментальность. М.: Флинта, Наука, 2004. С. 85.
[12] К предложно-падежному сочетанию «в рамках реализации» (в рамках реализации программы) вопрос задаётся от существительного «взаимодействия»: выступаем за наращивание взаимодействия (в чём? П.п.) в рамках реализации программы.
[13] Существительные в предложно-падежных сочетаниях «в области», «в рамках» почти утратили значение предметности, а потому стали производными предлогами.
[14] Сочетания «в целях», «по оказанию» являются производными предлогами, образованными от существительных.
