(книга "Больше, чем тире")
О, Боже! Вот она – долгожданная общага пятого курса! Сбылась хрустальная мечта каждого курсанта с первого по четвёртый курс! Все эти года курсанты, сцепив зубами ленточки своих бескозырок, упорно шли к заветной цели! Через каждую сессию, каждый экзамен, морские походы, катерные стажировки и шлюпочные практики, строевые смотры и прочие курсантские тернии приближали нас к заветным звёздам! И вот оно - свершилось! Мы стали пятаками!
Первым делом пятаки начали обживать камеры – так мы называли свои четырехместные комнаты. Покупались по дешёвке в комиссионках старенькие ламповые тяжелые телевизоры: других-то в то время не было и в помине. С муравьиным усердием и тщательностью в камеры тащились различные предметы гражданского быта, среди которых особой популярностью пользовались настольные лампы и радиоприемники, кассетные магнитофоны и электрочайники. На стенах развешивались различные плакаты с киношными и эстрадными красотками и популярными певцами того времени: «аквариумного» Гребенщикова, Виктора Цоя, Клауса Майне, Кости Кинчева, «миражной» крутобёдрой и размалёванной эстрадно-боевой штукатуркой Тани Овсиенко, бородатенького Юрика Шевчука и многих-многих других.
Буквально через неделю после новоселья наш пятый курс уже принял вид демократически-разгильдяйской общаги Калининградского ГосУниверситета с замашками феодальной деревни. В тумбочках и в письменных столах уже хранились не только мыльно-бритвенные принадлежности и гроссбухи общевоинских уставов, но и чайные разномастные кружки, граненые стаканы, штопоры, ножи, вилки, ложки и, конечно же, специи.
Такое положение дел, когда военное общежитие всего за неделю превратилось в запущенный феодальный посёлок начальство факультета конечно же не устраивало. Да и в корень оборзевшие новоявленные пятаки попросту начали терять нюх. Вместо обязательного посещения классов самоподготовки они стали нагло и цинично зависать в своих камерах «пятаковского» общежития, где, лёжа на кроватях, морскими котами и ленивыми тюленями, проводили часы самоподготовки изучая радио-инженерную специальность методом диффузии: на лицо укладывался открытый конспект, на уши надевались наушники от плейера и тело будущего лейтенанта погружалось в научный сон, в котором информация самотёком неминуемо проникала сквозь черепную коробку в головной мозг, где бродила и квасилась, пуская научные пузыри познания электронного мира.
В таких экстремальных условиях всеобщей расхлябанности и неуставного брожения начальником факультета было принято волевое решение острастить зарвавшихся «пятигалочных» нахалов и разом осушить зарождающееся разгильдяйское болото в общежитии пятого курса. Поэтому руководством факультета было разработано оперативно-розыскное мероприятие по внезапной облаве и раздракониванию лежбища молодых, но уже обнаглевших тюленей пятого курса!..
Крик дневального по пятому курсу «Смирно!» и последующий доклад начальнику факультета, что, мол, рота абсолютно вся в полном составе находится на самостоятельной подготовке в учебном корпусе, застал всех нарушителей распорядка дня врасплох. Абсолютно всех! Ну то есть практически всю полусонную роту!
Весь пятый курс внезапной густой песчаной бурей накрыли тихая паника и шумная суета. Молодые пятаки разбегались по шхерам и углам подражая «Блателла Германикам», ну или по-простому тараканам-прусакам, захваченных врасплох на ночной кухне внезапно включённым верхним светом. Шорох, шелест и матерное шипение застигнутых врасплох стоял ровный, сливаясь в общий диссонанс с хрустом закрываемых на замки комнаты.
Некоторые, слабовольные и бесхитростные выскакивали в панике в коридор прямо под карающие тапки и цепкие лапы проверяющих. Их - ополоумевших и полусонных - командир роты и помощники начальника факультета тут же совсем ещё тёпленькими отправляли в комнату отдыха (к тому времени она уже перестала носить почётно-номенклатурное название «ленинской»). Там под руководством и надзором дежурного по факультету его помощник составлял списки из пойманных неудачников! Дежурный же по факультету при виде очередной доставленной жертвы в свою очередь плотоядно потирал свои кавторанговые ладони и смачно произносил: «Ну вот и ещё одного - за пипиндр и - в острог!»
Другие, более выдержанные и с более творческой фантазией, начали искать укромные места, где можно было бы схоронить свое бренное тело и тем самым избежать неминуемого возмездия…
Но куда же тут денешься из камеры размером пять на три метров, в которой только четыре кровати, большой письменный стол, пара небольших тумбочек и один встроенный шкаф с кандейкой-антресолью высотой сантиметров восемьдесят?
Камеры вскрывались с дробным клацаньем голодных крокодиловых челюстей, ключи в руках дежурного по роте звенели погребальным звоном. Всё новые и новые жертвы доставались из-под столов, вынимались из-под кроватей и из встроенных шкафов. Одну, доведённую до отчаяния жертву даже успели снять с подоконника, он пытался, как горе-любовник повиснуть на руках снаружи, держась за подоконник на высоте третьего этажа… Не успел. Спасли!
Около одной из последних комнат стоял командир роты с торжествующей улыбкой. Рядом суетливой тёщей суетился дежурный по роте, время от времени преданно заглядывая командиру в глаза. Дежурный суетился деланно и специально, он вроде бы как в непонятном волнении (ему-то какой резон волноваться-то?) пытался попасть трясущимся ключом в замочную скважину. В то же самое время из-за двери доносились предсмертные скрипы кровати, испуганное хлопанье дверей встроенного шкафа, непонятное движение стульев и какое-то таинственное шуршание – чувствовалось, что потенциальные жертвы за дверью не паникуют, а действуют по чётко отработанной схеме аварийной тревоги.
И вдруг внутри всё разом стихло. И в эту самую минуту ключ в якобы непослушных руках дежурного по роте наконец-то попал в замочную скважину. Сухим ружейным затвором клацнул открываемый дверной замок и последний бастион из белой безликой двери пал. В комнату медленно вошёл командир. На губах его играла торжествующая и зловещая улыбка. «Ну где ты там? Выползай, отрок!» - ласково, совсем по-отечески произнес он.
Ответом ему была только цинично-гробовая тишина и упёрто-партизанское молчание! А молчало в камере абсолютно всё! Молчали койки со столом, молчали стулья с люстрой, и даже легкомысленные бра, висевшие на обеих стенах блестели жизнерадостными кретинами и нагло молчали.
Беглый осмотр осиротевшего подкоечного пространства и пустующего потаённого места под столом немного расстроили командира, но он с ловкостью фокусника и со снисходительной улыбкой быстро подошел к встроенному стенному шкафу, и резким рывком открыл дверь в надежде встретиться там с поверженным подчиненным. Но вместо этого из шкафа, заполненного черными бушлатами, на командира выскочила ужасно агрессивная моль, которая стала описывать вокруг ротного фигуры высшего пилотажа, стараясь непременно его ужалить.
«Странно», - в удивлении протянул командир, закрывая дверь шкафа. И цитируя Высоцкого: «Удивительное рядом, но оно запрещено» - подошел к окну и с последней надеждой осмотрел его. Осмотр оконной инфраструктуры также не принёс положительных результатов – рама была наглухо задраена изнутри.
Тут командир решил всё-таки не поверить своим глазам и снова приблизился к открытому настежь стенному шкафу. В нём как-то неестественно сгрудились чёрными беспомощными тощими овечками бушлаты. На полу лежали стопки каких-то книг и журналов, на которых стояло несколько пар обуви. Командир победоносно раздвинул обеими руками бушлаты, но и в этот раз его ожидало разочарование. Нарушитель испарился, дематериализовался, рассыпавшись на молекулы и атомы…
Немного помедлив, он в недоумении развернулся спиной к шкафу, и тут его взгляд случайно опять упал под койку, где в самом дальнем пыльном углу что-то чернелось мохнатым квадратом. Он не поленился присесть на корточки, наклониться под койку и осмотреть это нечто. Приглядевшись, он обнаружил там аккуратно сложенные вчетверо и перетянутые серой тонкой бечёвкой четыре шинели, место которым по штату определено в кандейке – небольшой шхерке над стенным шкафом – сантиметров восемьдесят.
До этой самой минуты, командир роты был точно уверен в том, что за четверть века службы на флоте он многое повидал. Теперь же командир стал смутно догадываться, что в жизни есть ещё много интересного и не познанного! Он медленно встал, вновь подошёл к стенному шкафу и открыл верхнюю кандейку, расположенную на высоте почти двух метров и высотой сантиметров восемьдесят!
Помните знаменитую немую сцену в пьесе Гоголя «Ревизор»? Так вот - в ту самую секунду, когда командир открыл верхнюю кандейку, сцена в этой камере пятого курса стала ещё немее «гоголевской» в сотни раз!
На командира смотрели два свежее начищенных хромовых флотских ботинка, из которых ввысь устремлялась пара флотских суконных черных брюк, колени в этих брюках упирались в потолок. Но самое страшное было посредине - между этих коленей находилась голова спрятавшегося непобежденного подчинённого с выпученными глазами какающей мышки. От неожиданности командир даже немного отпрянул со словами: «Ух ёптыть!».
Помните, как красиво было сказано великим русским поэтом Сергеем Есениным в стихотворении «Письмо к женщине»?
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь,
Корабль в плачевном состоянье.
И действительно всё прекрасное и большое хорошо видать только с расстояния. Командир, немного помедлив, отошел к окну и еще раз взглянул на содержимое верхней кандейки. Дааа! С такого расстояния эпическая картина выглядела совсем по-иному и очень впечатляюще! В кандейке (в третий раз я позволю напомнить высотой сантиметров восемьдесят и которая располагалась на высоте 170 – 180 сантиметров) в сложенном состоянии – с головой между коленями - сидел не сдавшийся курсанта в позе грифа, сидящего на скале, и презрительно опустившего свой хвост в пропасть. Глупо улыбаясь, грифообразный курсант водил своими выпученными иллюминаторами поочерёдно, то на ошарашенного командира, то на давящегося от смеха дежурного по роте.
Командир оторвался взглядом от попавшегося и вновь осмотрелся. Стула поблизости не оказалось! Каким образом туда забрался его подчинённый и как довольно-таки быстро он смог так компактно сложиться до сих пор остается загадкой КВВМУшной цивилизации и по наши дни.
Неимоверным усилием воли командир взял себя в руки и, сдерживая одновременно появившиеся удивление и смех, спросил гуттаперчевого подчиненного: «Лишкевич! Павел! Как Вы здесь оказались?»
Ответ был те же – таким же гениальным и простым до безобразия, впрочем, как всё истинно гениальное: «Бес попутал, товарищ командир!»
Командир молча протянул руку к сложившемуся вчетверо Паше Лишкевичу и аккуратно прикрыл дверь обратно, закрыв её на щеколду. Потом, молча взяв за руку дежурного по роте, вышел вместе с ним из камеры и сам закрыл дверь на ключ!
Потом также молча отдал ключ дежурному по роте и, что-то бормоча себе под нос подошел к начальнику факультета и спокойно доложил: «В остальных комнатах пусто!». После этого он в глубокой задумчивости прошёл к себе в кабинет, присел за стол и в задумчивости густо и смачно закурил.
«А что же дальше-то было?» - спросите Вы. Да как всегда - ничего особенного!
Всех пойманных собрали в общий строй и отправили в учебный корпус по классам на самостоятельную подготовку. В дальнейшем из них – всех переписанных и запротоколированных - на ближайшим месяц составили и откорректировали графики дежурств по роте, помощниками дежурных по камбузу, по факультету и по системе.
И жизнь опять вошла в свое спокойное привычное дисциплинированное русло. Лишние неуставные плакаты в приказном порядке были со стен ликвидированы, кипятильники изъяты, чайники уничтожены, а радиотехника поставлена на инвентарный учёт… Пятаки стали адекватными, послушными и способными кормиться с руки факультетского командования…
А-а-а? Так Вы Пашей Лишкевичем интересуетесь? Так его сначала долго вытаскивали из этой треклятой кандейки чуть ли не всем взводом. Всё его тело страшно затекло и поэтому с верхней полки его вынимали и выковыривали по частям под общий хохот и неистовое матерщину виновника торжества. После этого Пашу никто не наказал – он был заслуженным старослужащим, словно ботик Петра Великого, и поэтому его никто не хотел тревожить и беспокоить понапрасну. А потом было вечернее увольнение в город из расположения училища. И всех пятаков, невзирая на «всеобщую перепись» отпустили в город… Да, чуть не забыл. Из увольнения в тот вечер все пятаки прибыли без опозданий и без замечаний!
Вот и всё! Но вот именно с той поры в нашей роте появилась стандартная присказка на все случаи жизни: «Бес попутал, товарищ командир!»…
© Алексей Сафронкин 2021
Другие истории из книги «БОЛЬШЕ, ЧЕМ ТИРЕ» Вы найдёте здесь.
Если Вам понравилась история, то не забывайте ставить лайки и делиться ссылкой с друзьями. Подписывайтесь на мой канал, чтобы узнать ещё много интересного.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.
