Митька схватил горячую картошку из золы, засунул запазуху, озираясь по сторонам, и побежал только пятки сверкали. Он чувствовал сильную боль, но терпел... так хотел накормить голодную сестренку. Но когда бежал по мосту, все же не выдержал...
Когда началась война Митьке было всего четыре. Отца забрали на фронт в первые месяцы войны. Смутно помнит, как его провожали.
Его отец и ещё несколько деревенских мужиков сели в телегу, погрузили туда же вещмешки. Бабы выли. Митька наблюдал за этим и не понимал, почему. Ну уезжают и уезжают, чего ж такого. Мамка ж рядом.
Мама Мити не так давно родила. Сестрёнка смешная, пахла молочком. Присосется к мамкиной титьке и смешно посапывает. Митька то и дело с завистью поглядывал на Катюшку. Сладкое, небось, молочко-то? Но он уже большой, взрослый мужик. Когда его спрашивали, сколько годочков исполнилось, важно отгибал четыре пальца.
– Теперь ты за старшего остаёшься, – как-то сказала ему мама. – Я работать в колхоз пойду. Ты за Катюшкой приглядывай, у коровы в хлеву почисти, картошки свари к вечеру.
Митька забылся, заигрался, про картошку вспомнил, когда проголодался. А хлев и вовсе не почистил. Мама вернулась к вечеру, вичкой с досады отхлестала, чтоб не повадно было от работы отлынивать.
Так и закрепились за ним эти обязанности, пока Катюшка не подросла. Вставал ранехонько. Мать в четыре утра уходила на работу. Он тут же – в хлев бежал. Хлев был общий на несколько домов, так что бежать приходилось дольше своего двора. Валенки отцовские большущие ещё для него, постоянно вываливался из них, поэтому до хлева добегал босыми ногами. А потом прыгал в теплую вонючую жижу в хлеву по самую щиколотку. Тепло…
... Шел третий год войны. От отца никаких вестей. Мама работала на благо фронта в колхозе. Корову к тому времени у них давно забрали. Раньше хоть молоко прямо из под коровы попить можно было. А теперь … лепешки из лебеды и сухого мха, гнилая картошка, ту что забыли при сборке урожая в земле. Летом можно было ягодами, грибами полакомиться. Всю рожь да пшеницу отправляли на фронт. Самое острое чувство, которое испытывал в те годы Митька, – голод. Засыпал с мыслью о еде, просыпался с такой же мыслью.
К тому времени его определили помощником на кухню. Мать подсуетилась. Может, где чего и перехватит. Хоть не такой голодный. И, правда, то и дело чего-то перепадало. Но каждый раз его начинала грызть совесть. Катюшка-то дома голоднючая.
В октябре женщины убирали картофель в поле. Обедали там же. Разожгли костер, а картофель в золе запекли. Как все ушли обратно на поле, Митька разворошил золу и нашел пять-шесть картофелин. Оглянулся по сторонам – никого нет. Схватил картошку и запазуху напихал, чтоб никто не видел. Иначе страшное дело: одну женщину в деревне под суд отдали за то что горсть зерна взяла детям своим.
А картошка горячая, жжет кожу под рубахой. Невыносимо так жжет. Митька со всей дури припустил домой. Пока перебегал через мост небольшой речушки, выронил. Не было мочи терпеть, на коже волдыри появились. Картошка рассыпалась по берегу. Митька спустился, немного остудил ее в воде все так же озираясь по сторонам, и обратно за пазуху положил.
Домой прибежал и вывалил перед Катюшкой добычу. Довольный. Сам пару картошек вместе с горелой корочкой съел. Остальное – сестрёнке.
С голоду живот от неожиданности к вечеру невыносимо закрутило. Но юный организм справился.
Всю войну так и прожили. Голодно, холодно. Отец с фронта так и не вернулся. Остались Митька с Катькой сиротами. Но мама вырастила и подняла их сама.
Митька пошел служить в милицию. Не пенсию вышел уже совсем в другой стране, сотрудником МВД.
Когда появляются свои дети, начинаешь остро ощущать их возраст. Вот четыре года… Ну что он может? Малыш же совсем. А Митька готовил, за сестрёнкой ухаживал, скот кормил. Чем не герой? И подвиги они даже в таких простых вещах, как тот случай с картошкой.
