В истории прусско-баварских отношений немало весьма противоречивых моментов. Ведь изначально Баварское королевство упорно не воспринимало все более усиливающуюся Пруссию в качестве петуха в германском курятнике. И даже выступила в Семинедельной войне 1866 года на стороне Австрийской империи. Правда, в итоге жестоко за это поплатившись: победившим пруссакам пришлось отдать некоторые территории и выплатить внушительную контрибуцию. Кроме того, баварцам было отказано во вступлении в Северогерманский союз, и страна оказалась в политической изоляции.
Сделав для себя должные выводы, всего четыре года спустя Бавария стала надежным союзником Пруссии в ее войне с Францией. А 30 ноября 1870 года именно баварский король Людвиг II, заручившись согласием других коронованных особ раздробленной Германии, обратился к прусскому королю cписьмом, в котором просил Вильгельма Iпринять титул императора. (За что и получил от хитроумного Бисмарка изрядно деньжат из специального фонда.)
В другой раз пути Баварии и Пруссии разошлись в 1919-м, когда на территории южной провинции образовалась Баварская советская Республика. И хотя просуществовала она меньше месяца, местная Красная армия успела изрядно потрепать правительственные войска и отряды Фрайкора, основу которых составляли, все-таки, прусские вояки. Кстати, в рядах фрайкоровцев тогда активно проявил себя ветеран Первой мировой, обладатель трех боевых ранений и двух Железных крестов (а кроме того, баварского ордена «За военные заслуги» 4-го класса с мечами) небезызвестный Эрнст Рём.
Конечно, революционным брожением тогда была охваченная вся страна, однако ввиду того, что именно в Мюнхене «красная идея» получила наивысшее воплощение, во времена Веймарской республики Бавария находилась у центральной власти на особом контроле. Надо сказать, для таких подозрений у правительства имелись веские основания, хотя, как вскоре выяснилось, беспокоиться стоило уже насчет политических сил, избравших для себя несколько иной цвет.
Подтверждением этого можно считать рассказ Винценца Мюллера, генерал-лейтенанта вермахта, а затем – Национальной народной армии ГДР. В 1921 году он был направлен на т. н. курсы подготовки помощников командиров. Фактически данная структура представляла собой военную академию, но подобная подготовка офицерских кадров в Германии была запрещена Версальским договором, поэтому приходилось маскироваться. Так вот, по ходу учебы слушателей, как и положено, направляли для прохождения летней трехмесячной практики в войска. Сначала Мюллеру довелось служить в 1-м дивизионе 7-го артиллерийского полка, дислоцировавшегося в городе Вюрцбург.
«Служба проходила нормально, отношения офицеров между собой и с солдатами были хорошие, - пишет офицер. - Тем более удивляло меня то, что я увидел в южнобаварских войсковых частях. В служебные часы там, казалось, все идет нормально. Но вне службы, в офицерском собрании, там творилось черт знает что».
Заводилой неизменно выступал вышеупомянутый Рём, который на тот момент имел звание капитана и занимал должность в штабе начальника пехоты 7-й дивизии генерала Риттера фон Эппа. К слову, и сам комдив был еще тем реваншистом, активно распространяя требовавшие ликвидации республики «патриотические письма», которые одно за другим строчил еще один будущий видный нацист – Вильгельм Вайс, позднее дослужившийся до поста главного редактора газеты «Völkischer Beobachter», официального печатного органа Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei. Ну а фон Эпп после прихода Гитлера к власти стал имперским наместником Баварии.
Первое, что удивило Мюллера – это красовавшиеся на всех столах в офицерском собрании маленькие копии вообще-то официально запрещенного в стране флага Кайзерлихмарине – военно-морского флота Второго рейха. Государственный же флаг офицеры презрительно именовали «черно-красно-горчичиным», приветствовали друг друга не иначе как возгласом «Хайль!», обожали после рюмки-другой шнапса горланить военные песни и неистово кляли Novemberverbrecher’ов, то бишь, «ноябрьских преступников», как называли политиков, заключивших 11 ноября 1918 года Компьенское перемирие.
«Можно было услышать и антисемитские лозунги, вроде: «Германия, пробудись! Евреи, околейте!», - продолжает свои воспоминания Мюллер. - Многие знакомые мне баварские офицеры резко осуждали такое поведение хотя бы с точки зрения военного распорядка и дисциплины и квалифицировали его как «скотское».
Но молодые лейтенанты Рёма просто-таки боготворили. Впрочем, как и некоторые капитаны, люди с уже вполне сложившимся мировоззрением (по принятой в то время системе, данное звание нельзя было получить в возрасте моложе 35 лет).
Летнюю практику 1922 года Мюллер проходил в 19-м пехотном полку, обосновавшееся в самом Мюнхене. И сначала обратил внимание на некоторых фрондирующих унтеров, во время тактических занятий таскавших за голенищами своих сапог сигнальные флажки имперской черно-бело-красной расцветки. А затем узнал, что немало представителей младшего и старшего командного состава после службы по вечерам учат военному делу настоящим образом членов многочисленных националистических организаций.
Откровенно связанным с НСДАП офицерам полка пытался противостоять штабной Oberstleutnant, барон фон Венц цу Нидерланштейн. Как и полагается родовитому аристократу, подполковник был монархистом до мозга костей и презирал плебеев-нацистов. Поэтому своих сослуживцев голубой крови именовал полностью, с указанием воинского звания и дворянского титула, а выскочек из рядов буржуазии – исключительно по фамилии. Собственно, этим антинацистская деятельность барона и ограничивалась, за что, по словам Мюллера, он снискал себе в офицерском корпусе репутацию бестактного дурака.
На исходе лета, когда военные перебрались в учебный лагерь Графенвер подальше от баварской столицы, Рём и его приспешники распоясались окончательно. Как пишет Мюллер, на лагерных линейках единомышленников приветствовали словами: «Германия, пробудись!», а в ответ должно было прозвучать: «Евреи, околейте!» Почти не таясь рассуждали о предстоящей «ночи длинных ножей», когда с «ноябрьскими преступниками» наконец-то удастся рассчитаться за все. Мог ли Рём предположить, что такая ночь и в самом деле наступит, вот только жертвами ее станут уже не пресловутые Novemberverbrecher’ы, а «коричневорубашечники» вместе со своим предводителем? Но до этого было еще достаточно далеко. А вот до «Пивного путча» (на заглавном фото) оставался всего-то год с небольшим. И хотя один из его самых активных участников – Эрнст Рём после провала попытки госпереворота был арестован, за решеткой чалился недолго, будучи отпущен на поруки. И успел сделать еще много чего полезного для нацистов, прежде чем получить от них же четыре пули в тюремной камере.
Продолжая наши аналогии, можно заметить, что в 1920-е годы в Пруссии превалировали несколько иные настроения, чем в Баварии. Нет, мечтающих о реванше, безусловно, и там хватало. И в размещенных на территории провинции дивизиях и полках рейхсвера служило немало поклонников нацистской идеологии.
Но если сравнивать результаты выборов в ландтаги (местные парламенты), то в Свободном государстве Пруссия НСДАП в 1928 году довольствовалась всего 6 депутатскими креслами (1, 8 % от общего числа), в то время как в Баварии получила 9 мест (6, 1%).
Поправить свои дела – причем существенно - «коричневым» удалось 4 года спустя. Баварские наци увеличили свое представительство до 43 депутатов (32, 5 % мест), а прусские – аж до 162 (36,3%). Так что, в конечном счете, Кёнигсберг и Мюнхен друг друга стоили. И если первый в советской идеологии именовали не иначе как «гнездом прусского милитаризма», то второй по праву заслужил название колыбели германского нацизма.
