Исход
Это февральское утро 1943 года выдалось таким же морозным, как и предыдущее. Ветер с переменной силой гнал белую поземку, подвывая и постоянно норовя забить глаза тысячами маленьких снежинок. Промышленный район на севере города напоминал одну сплошную мешанину кирпича и бетона, местами разделяемую возвышавшимися громадинами гигантских цехов, которые еще не успели разрушить. Впрочем, и те зияли широченными проломами, а их стены испещрялись многочисленными пулевыми отметинами и следами орудийного огня. Стекол нигде не было, навигация давно осуществлялась по вырытым ходам сообщения – где-то ходить не давали завалы, а где-то – вездесущие снайперы.
Все было присыпано слоем сверкающего снега, что до некоторой степени скрывало масштаб разрушений, но обитатели этого места в массе своей пребывали тут уже не первый и не второй месяц и иллюзий не испытывали.
После того, как русские разбили котел и принудили фельдмаршала Паулюса к сдаче, единственным очагом сопротивления сил вермахта в городе являлась группировка под командованием генерала Штрекера. Заняв северную часть города, изобилующую удобными для обороны циклопическими промышленными сооружениями, остатки шести дивизий некогда могучей армии держались до сих пор, но и их время было уже на исходе.
Было ровно 8:29 утра. Русская сторона затаила дыхание. Артиллеристы сжимали в подрагивающих пальцах шнуры тысячи орудий. К последнему рывку изготовились бойцы четырех советских армий. Командиры в блиндажах приникли к линзам стереотруб, а штабные работники сосредоточенно склонились над картами.
Наконец, минутные стрелки на командирских часах дернулись, и по позициям советской артиллерии пробежалась быстрая череда коротких, но решительных команд. Пространство вокруг тут же заполнилось иерихонским грохотом тысяч стволов – работали и тяжелые орудия, и минометы. Спустя несколько мгновений к бушующей гамме звуков добавилось и пронзительное подвывание – это заговорили реактивные установки. Артиллеристы скидывали полушубки – они работали так интенсивно, что даже на морозе становилось нестерпимо жарко. Снарядов никто не жалел.
Сокрушительный налет длился всего 15 минут. Такой концентрации огня и стали вполне хватило занимающим передовые позиции бойцам вермахта – едва орудия перестали стрелять, как к русским позициям потекли вереницы сдающихся с поднятыми руками. Мимо них уже неслась лавина советской пехоты – ей предстояло добить остатки отдельных, все еще сопротивляющихся подразделений противника. И это был конец армии Паулюса.
Но этот замечательный результат был получен не просто так: развернувшаяся на берегах Волги упорная борьба не на жизнь, а на смерть была лишь частью грандиозного сражения, растянувшегося как во времени, так и в пространстве. Все началось в мае 1942 года, когда наспех организованное наступление РККА вылилось в грандиозную (хотя и не дотягивающую до провалов прошлого года) катастрофу под Харьковом. Эти события вновь передавали утерянную было инициативу в руки потрепанного, но по-прежнему опасного и уверенного в своих силах вермахта.
Предпосылки
В прошлом году Рейх приходил на территорию СССР, вооруженный стратегией сокрушения. Сразу три мощных группировки двигались вперед по широкому фронту от Балтики до Черного моря, и главный удар был нацелен на сердце страны – Москву, Взятие столицы, представлявшей из себя главный коммуникационный узел страны, могло если не закончить войну, то, по крайней мере, отбросить русских на уровень воюющего с японцами Китая. Мы бы стали огромной, вязкой и всепоглощающей массой, причиняющей врагу довольно сильные неудобства, но о марше на Берлин и решении общеевропейских вопросов можно было бы смело забыть.
Стратегия сокрушения не принесла ожидаемых плодов. Если она не сработала в 1941 году, когда вермахт был на пике формы, то не стоило ждать успехов и в следующем году, когда насыщенность немецких войск умелыми людьми и вооружениями стала пожиже. Гитлеру следовало сменить цели и направление удара, и он был достаточно умен, чтобы это понять. Теперь следовало применить стратегию удушения – и реализовать ее планировалось на юге. Отнять у русских бакинскую нефть – и войне конец. Сибирские месторождения тогда еще не открыли, и природные ресурсы Кавказского региона были критически важны для дальнейших боевых действий. Их потеря могла привести к непредсказуемым для Союза последствиям – танки на марксизме-ленинизме не ездят.
План по захвату кавказской нефти получил название «Блау» – его зачатки начали зарождаться в немецких высших штабах еще в марте. Он предполагал мощные удары из Курска на севере и Таганрога на юге. Планировалось взять Воронеж и Ростов, после чего две атакующих группировки должны были соединиться в районе Калача. Это значило, что все советские войска к западу от Дона попадут в гигантскую мышеловку, что открыло бы дорогу на юг, к манящим кавказским горам. Позже, в конце июня, план дополнят операцией «Брауншвейг» – попыткой рывка к Батуми по черноморскому побережью. Захват Сталинграда пока что не считался обязательным, и фюрер планировал ограничиться разрушением заводов, находившихся в городской черте.
Группу армий «Юг» предполагалось разделить на группы «А» и «Б». Первую предполагалось бросить на Кавказ, а второй отвести окружение советских войск, охватив их клещами вдоль западной границы реки Дон. Помимо всего этого, группе армий «Б» придавались союзнические силы – итальянцы, венгры и румыны. Армия генерала Паулюса, которую впереди ждали невообразимые приключения, также попала в группу «Б».
Операция «Блау»
Весь июнь больно побитые под Харьковом советские войска стремились организовать хоть какую-то оборону. Вермахт, в свою очередь, готовился наступать, и 28 июня 4-я танковая и 2-я армии были, наконец, спущены с поводка. Массы техники и людей устремились на Воронеж. С воздуха наступающих поддерживал 8-й воздушный корпус люфтваффе под командованием Вольфрама фон Рихтгофена, родственника сразу двух прославленных асов-истребителей прошлой войны.
Немцы в первый же день прорвали хлипкую оборону советских 13-й и 40-й армий, и танковые части генерала Гота вырвались на оперативный простор. Это был классический блицкриг, уже неоднократно опробованный в деле и регулярно дававший богатейшие результаты. «Панцеры» неслись вперед, поднимая океаны пыли, пикирующие «Штуки» уничтожали опорные пункты и бомбили скопления войск, а Красная армия лихорадочно предпринимала все мыслимые и немыслимые меры, чтобы хоть как-то на это повлиять.
30 июня пришла в движение и 6-я армия Паулюса – самое сильное соединение такого уровня во всем вермахте и, возможно, даже в мире. Она выдвигалась из района Харькова – на правом фланге действовала уже группа армий «А», а слева шли венгры (2-я армия). Войска Паулюса встретили более упорное сопротивление, чем части Гота – на этом участке русские попытались усилить оборону, закапывая и тщательно маскируя свои танки. Увы, это давало преимущество лишь на первых этапах сражения – как только такие огневые точки вскрывались, оказывалось, что лишенные маневра Т-34 очень легко обойти с флангов. Советским танкистам приходилось выбирать между боем в окружении и попыткой удрать в последний момент. «Тридцатьчетверки» выползали из укрытий, подымая столбы земли и волны пыли, и пытались отступать зигзагами, но под сосредоточенным огнем это удавалось далеко не всем.
На следующий день советское командование попыталось нанести контрудар силами двух танковых бригад, но возникшая из-за внезапного продвижения Гота суматоха не позволяла его нормально подготовить. Танкисты толком не знали местонахождение и численность противника, не было организовано взаимодействие ни с пехотой, ни с авиацией. Бригады попали в артиллерийскую засаду и под бомбежку, после чего оказались втянуты в бой со свежей танковой дивизией, имевшей в несколько раз больше бронетехники. Потеряв более половины машин, советские бригады были вынуждены отойти за реку Оскол – контрудар провалился. 21-я армия понесла серьезные потери, а 28-я была отброшена далеко на восток.
Неприятель угрожал Воронежу. Город являлся крупным транспортным узлом и не мог быть оставлен без боя. Уже 3 июля немцы овладели переправами через Дон и открыли себе дорогу на город. Тем не менее, противника сгубила боязнь упустить советские армии, которые, как он не без причин боялся, смогут выскользнуть из готовящейся им западни к западу от изгибающегося на восток Дона. Чтобы этого не произошло, немцы отвлекли от штурма города значительные силы, развернув их на юг.
Эта ошибка стоила вермахту 212 дней напряженных городских боев – все это до боли напоминало будущий Сталинград. Линия фронта в Воронеже проходила по одноименной реке (за исключением советских плацдармов на правом берегу), а битва превратилась в долговременную, но сосредоточенную и кровавую грызню за каждый дом. Все кончилось только в январе следующего, 1943 года. При этом было разрушено 92 процента жилого фонда, а вопрос о судьбе города (восстанавливать вообще или нет) какое-то время серьезно обсуждался государственной комиссией.
Тем временем советские армии к западу от Дона продолжали отход. Еще тогда по силе удара и успехом неприятеля было понятно, насколько далеко продвинутся немцы. 12 июля Юго-Западный фронт был переименован в Сталинградский.
Немцы, тем временем, мчались на восток – советское командование отвело побитые и разгромленные части, чтобы организовать оборону на новом месте. Какое-то время маршевые колонны и моторизованные части вермахта не встречали никакого сопротивления – группировки противоборствующих сторон разошлись на десятки километров. Тимошенко обнаружил, что, прежде чем воевать с врагом, его необходимо сперва обнаружить.
Эта задача легла на плечи так называемых «передовых отрядов», целью которых было установление контакта с противником и изматывание его до подхода основных сил. Их предпочитали формировать из курсантов, досрочно присылаемых из училищ – как и осенью 1941 года, страна была вынуждена пойти на такие сомнительные меры из-за катастрофы под Харьковом. Курсант являлся единицей по определению более ценной, нежели простой солдат, но и действовать в составе передовых отрядов несостоявшиеся командиры должны были более умело. Им придавались танки, артиллерия и авиационная поддержка.
Первый бой такого отряда с передовыми частями противника произошел в восемь часов вечера 16 июля. Три Т-34 и рота легких Т-60 были обстреляны противотанковой артиллерией противника при разведке хутора Морозов. Уничтожив орудия, танки отступили. Сталинградское сражение началось.
Передовые отряды не смогли серьезно повлиять на ход боев. Разведку можно было с теми же результатами поручить авиации, а задержать они никого не сумели. Но «в главном он был прав» – Тимошенко начал отвод основных сил за Дон еще 13 июля. Войска переправлялись и концентрировались под Сталинградом. Разыграть сражение на окружении в степи, в местности, идеально подходящей для танков вермахта, у немцев не получилось.
На какое-то время немцы вновь были предоставлены сами себе. Серые колонны двигались через степь. Подобные места по-прежнему были в новинку для привыкших к западноевропейскому ландшафту германцев, и абсолютно безлюдная степь производила на них сильнейшее впечатление. Генерал Штрекер в письмах домой описывал степь, как грандиозный океан, «способный поглотить любого, кто осмелится в него войти». Возвышенности и низины он уподоблял сильным волнам, а редкие села по пути – островам.
Пользовались этими «островами» части вермахта с удовольствием и безо всякого стеснения. Небольшие поселения были единственными местам на множество километров вокруг, где имелся источник пресной воды. С удовольствием поглощали они и скот, птицу, а также любые запасы, которые могли найти – а искали, надо сказать, со знанием дела. «Яйки, млеко и курка» закрепились в народном сознании не просто так. Единственным объектом питания, которым немцы откровенно брезговали, был подсолнечник, который они презрительно называли «русским шоколадом». Лишь через полгода частям 6-й армии будет суждено понять, от какого деликатеса они тогда отказывались – все познается в сравнении.
А пока они продвигались дальше. 17 июля частям 40-го танкового корпуса удалось устроить небольшой котел в районе деревни Миллерово. Некоторые части смогли вырваться в последний момент, но внутри кольца погибли 5 советских дивизий. Немцы, если им верить, взяли более 70 тысяч пленных, хотя, учитывая количество попавших в окружение соединений, цифра смотрится изрядно завышенной.
Спустя пару дней, 19 июля, Сталин уже отдавал приказы Сталинградскому комитету обороны приказы относительно подготовки города к войне. Начали спешно сооружаться баррикады, партийные органы приступили к формированию отрядов ополчения.
И вовремя – уже 23 июля началось сражение за Ростов. Две танковых дивизии и моторизованные гренадерские части дивизии СС «Викинг» нанесли удар в самое сердце города – их целью был большой мост через Дон. Бои длились всего лишь три дня. Несмотря на упорное сопротивление (особенно отличились части НКВД, запертые в своем здании), Ростов-на-Дону был взят.
Ни шагу назад!
Дела становились все хуже и хуже. Красная армия уже претерпела сильное поражение под Харьковом, неприятель грозил выйти к Волге, а в Баренцевом море был уничтожен конвой PQ-17. Поставки по ленд-лизу играли весьма значительную роль в поддержании боеспособности РККА, и речь шла не столько о военной технике или питании – наиболее ценными являлись поставки, восполнявшие последствия «перекосов» советской экономики, вызванных форсированной индустриализацией или потерей западных регионов в первые месяцы войны.
Стране отчаянно требовался автотранспорт (массовая автомобилизация могла усилить маневренность пехотных дивизий), дорогие металлы и высокооктановый бензин. Без всего этого Союз оказывался перед лицом сложно преодолимых трудностей. И, разумеется, Сталин был в высшей степени заинтересован, чтобы получить все это великолепие в как можно большем объеме.
Тем не менее, с арктическими конвоями случилась пауза (порожденная сугубо объективными причинами войны на море), и оставалось надеяться только на путь через Иран, который мог быть легко перерезан в случае долгосрочного закрепления противника на Волге, являвшейся важнейшей транспортной артерией. Наступало время решительных мер.
28 июля увидел свет знаменитый приказ №227 – директива «Ни шагу назад!» Отныне за самовольный отход частей командиров и комиссаров ждал безоговорочный военный трибунал. Появились заградотряды. В том или ином виде они существовали и ранее, но теперь их формирование приняло массовый и систематический характер.
Вопреки расхожему заблуждению, в своей массе эти отряды занимались вовсе не стрельбой из пулеметов «Максим» в спину недостаточно ретиво наступающих частей. На период с августа по октябрь военнослужащими таких отрядов было задержано 140 755 человек, из них санкции (арест, расстрел или штрафные части) применены были к 9661 человеку, а 131 094 человека (то есть, подавляющее большинство) были всего лишь отправлены обратно в свои части.
Реакция на Приказ 227 была разнообразной. Красноармеец 1034-го стрелкового полка по фамилии Найман говорил: «Если бы этот приказ был издан в начале июня, наша дивизия не оказалась бы в Сталинградской области, а крепко дралась за Украину».
Эта точка зрения не была единодушной. К примеру, красноармеец пулеметного батальона 1-й стрелковой дивизии по фамилии Живяков при командире и бойцах заявил: «…вы хотите установить дисциплину по приказу Ставки, но с такими, как вы, мы справимся на линии огня». За подобные угрозы разошедшегося Живякова, разумеется, арестовали.
Поход через степи не был для немцев легкой прогулкой. Многие из попавших в окружение частей оказывали отчаянное сопротивление, что случалось относительно редко в «европейских» кампаниях вермахта. Имелось и отличие от прошлого, 1941 года: тогда группа армий «Юг» наступала по богатой на сёла и вкусную домашнюю еду Украине. Теперь же перед немцами раскинулся суровый, неприветливый край – пустота, палящая жара и паразиты.
Повысились заболевания дизентерией, тифом и инфекциями желудка. Вокруг полевых кухонь и госпиталей постоянно роились полчища мух, переносивших заразу. Особенно опасны они были для солдат, получивших ранения, и первыми кандидатами на очередное опасное заболевание в тяжкой форме были танкисты, получившие ожоги. Впрочем, не стоит обманываться относительно влияния этих условий на обстановку – ровно те же самые лишения терпели и отступающие через степь советские войска.
Последним также приходилось думать о том, чтобы не оставить врагу ничего полезного из того, что имелось в редких населенных пунктах. Уходя, русские отравляли колодцы, разрушали дома, угоняли домашний скот и вывозили технику. Что не могли взять с собой, приводили в негодность. Какой-то находчивый командир одновременно уничтожил запасы горючего и зерно в амбаре, просто вылив одно на другое. Если где-то имелись поля с вот-вот подоспевшим урожаем, то по ночам туда наведывались самолеты и сбрасывали зажигательные бомбы. Это была тотальная война во всей своей суровости и непреклонности – время решительных мер, стиснутых зубов и упорного, напряженного несения тягот.
Советские армии не успевали переправиться через Дон – слишком большая масса войск, слишком длинные обозы индустриальной войны, слишком много техники и предметов снабжения. Вся эта громадина должна была просачиваться в относительно небольшое количество имеющихся «игольных ушек», течь несколькими тоненькими ручейками. Нельзя было организованно отступать всей массой войск (где внушительную часть составляли небоевые подразделения) быстрее, чем двигались немецкие танковые и моторизованные дивизии.
Требовалось выиграть время – и русские силами 12 стрелковых дивизий и 5 танковых бригад нанесли контрудар по рвущейся вперед 6-й армии. На ровном степном пространстве между реками Чир и Дон началось упорное сражение, перелом в котором отметился только 4 августа с подходом 4-й танковой армии, которая и сорвала советское контрнаступление. Части Красной армии спешно бросились переправляться, оставив в руках неприятеля много техники и пленных – только 62-я армия потеряла 35 тысяч человек и 270 танков.
Тем, кто не успевал добраться до левого берега, приходилось несладко. К примеру, 33-я гвардейская дивизия полковника Утвенко оказалась прижата к Дону двумя дивизиями противника (насыщенность которых людьми и техникой у немцев всегда была значительно выше). Гвардейцев спасло лишь то, что они успели вырыть достаточно глубокие окопы – это помогло хоть как-то сдержать натиск.
Скоро в дивизии осталось лишь 3 тысячи человек, но это было только началом. Не было ни патронов, ни еды. Недостаток продовольствия компенсировали, варя в котелках зерно с полей неподалеку. С боеприпасами было сложнее – люди Утвенко были вынуждены постоянно контратаковать неприятеля. Не только для того, чтобы тот не успел нормально закрепиться, но и затем, чтобы разжиться оружием и патронами. Наконец, 11 августа ситуация с боезапасом стала совсем критической, и дивизия, разбившись на мелкие группки, под ураганным огнем переправилась на левый берег – при этом было потеряно до тысячи человек.
Нельзя сказать, чтобы немцы дожимали прижатые к реке части спокойно и без особых усилий. Только в одну из балок напротив позиций какого-то батальона 33-й гвардейской неприятелем было оттащено 513 трупов своих солдат и офицеров. Бойцы вермахта не могли спокойно поспать – большинство контратак следовало ночью. Записки одного из ротных командиров 384-й пехотной дивизии: «Русские ожесточенно сопротивляются. Наш саперный батальон бежал с поля боя. Какой позор!»
Постоянно меняющаяся обстановка способствовала попаданию советских частей в западню (чему благоприятствовал труднопреодолимый Дон) и наделяла русских решимостью отчаявшихся. Но если пехотные дивизии врастали в землю, то с маневренными подразделениями все было еще интереснее.
Штаб 16-й танковой дивизии генерала Ганса Хубе расположился в одной из небольших, но весьма притягательных для ценящего комфорт офицерства, деревенек. Немцы переводили дух, устроившись в крестьянских домах. Кто-то наслаждался сном в мягкой постели, кто-то, прихватив фляжку со шнапсом, отправился на поиски женщин, здоровой домашней еды и приключений. Населению предписывалось эвакуироваться вместе с отступающими войсками, но не все были готовы покинуть свой дом, так что удачливый охотник вполне мог получить искомое. Но ночь с 29 на 30 июля уже подходила к концу. Часы отдыха почти истекли, все дела были сделаны – лишь часовые лениво прохаживались по вверенным им участкам, с наслаждением втягивая приятный, пропитанный летней утренней сыростью, воздух.
Лучик еле живого фонарика светил слабо, но для чтения карты в предрассветных сумерках этого было достаточно. Угрюмый, израненный, но полный решимости командир и сгрудившиеся вокруг него танкисты обговаривали детали запланированной атаки. Уточнив последние подробности, они разошлись по выстроенным в колонну Т-34. Танки прокрались по немецким тылам, пользуясь темнотой, но теперь с каждой минутой это преимущество становилось все слабее, поэтому стоило поспешить. Взревев моторами, бронированные машины устремились вперед, на ходу перестраиваясь из колонны в боевой порядок.
Когда танки вломились в штаб Хубе, это вызвало хаос и панику, близкую к абсолютной. Т-34 стреляли, кромсали и давили все, что попадалось под гусеницы. Немцы оказались совершенно не готовы к такому повороту событий и беспорядочная метались, офицеры выскакивали из окон прямо в кальсонах, автомобили толкались, пытаясь обогнать друг друга в тщетной попытке удрать. А русские танки ездили и стреляли, ездили и стреляли.
Штабистов спасло только подкрепление от 2-го танкового полка, полностью уничтожившее атакующих. Генерал Хубе по результатам произошедшего впал в неистовство и назвал случившееся «гнусным набегом».
19 августа немецкие силы сомкнулись в районе Калача. Городок оказался, по словам военного корреспондента Клеменса фон Подевильса, «скоплением маленьких мастерских, разбитого железнодорожного вокзала и крайне примитивных лачуг». На следующий день вермахт занимался, в основном, отлавливанием советских частей, попавших в замкнувшиеся на Калаче клещи.
Последнее было не таким легким и приятным делом, как хотелось бы немцам – да, русские попали в мешок, да, они были поставлены в безвыходное положение, но их отчаянные попытки продать жизнь как можно дороже изрядно портили кровь. Один из солдат 76-й пехотной дивизии, спустя месяц попавший в плен, рассказывал, что ему с еще двумя солдатами приходилось закапывать в день по меньшей мере 70 немецких трупов. Но все же размен был выгодным – советские части были отрезаны от своих, испытывали нужду в продовольствии и боеприпасах, и никакой героизм не мог изменить их судьбу.
Тем не менее, для немецких солдат на передовой обстановка представлялась весьма нервной, и им оставалось успокаивать себя лишь мыслями о будущем отдыхе. «Единственное утешение заключается в том, – писал родным один из них, – что мы найдем мир и спокойствие в Сталинграде, где устроим зимние квартиры, и тогда, подумать только, появится надежда на отпуск». Если бедняга дожил до зимы, его, должно быть, ждало сильнейшее разочарование.
Русские активно готовились к обороне Сталинграда, который от неприятеля теперь отделяли лишь 60 километров ровной танкоопасной степи. Генерал-полковник Еременко, сменивший Тимошенко (и генерал-половника Гордова, являвшегося сугубо промежуточной фигурой) на посту командующего Сталинградским фронтом, развернул активную деятельность. Уже 25 августа в городе было объявлено осадное положение.
Все население в возрасте от 16 до 55 лет было направлено в трудовые отряды, занимавшиеся возведением укреплений. Самым частым делом для них было выкапывание противотанковых рвов – тут не требовалось глубокое инженерное понимание, и руководить подобными работами мог любой партийный комитетчик. Школьников централизованно отправили окапывать цистерны с горючим, находившиеся на берегу Волги. Время от времени на эти объекты наведывались самолеты люфтваффе, что приводило к трагичным последствиям вроде сгоревших заживо детей, но работы продолжались.
Заводы города, переориентированные на выпуск военной продукции, продолжали клепать вооружение и амуницию. Требования ОТК уже давно были снижены до минимума – все прекрасно понимали, что выпущенным на Сталинградском тракторном заводе танкам не светят тысячекилометровые марши, и надежность приносилась в жертву быстроте сборки.
Параллельно рабочие проходили боевую подготовку – каждый понимал, что настанет время, и последний выпущенный под артиллерийским обстрелом Т-34 отправится в бой прямо с завода. Кому-то надо будет им управлять.
Вся кампания 1942 года строилась вокруг идеи отрезать СССР от источников нефти. Выход к Сталинграду позволял если не решить эту задачу, то хотя бы сильно ей поспособствовать. Теперь части люфтваффе могли усилить налеты на НПЗ в дельте Волги, и упускать такую возможность авиационные начальники не собирались.
«Хейнкели» бомбили Астрахань, вызвав там знатную панику. Топливные цистерны и нефтеперерабатывающие заводы горели целыми днями – все вокруг было затянуто густыми, яркими клубами бесконечного черного дыма. Досталось и Сталинграду – ударам с воздуха подвергались, в основном, переправы на левый берег Волги. Речной порт был забит беженцами и готовящимся к эвакуации заводским оборудованием. В условиях такой скученности промахнуться было сложно – каждая бомба собирала обильную жатву. Людей рвало на части осколками, они тонули в реке и горели заживо, но в картине будущих страданий города это было лишь прологом.
Последствия харьковского поражения все еще висели над РККА дамокловым мечом, и командование использовало любую возможность для формирования новых частей. Старались привлекать незадействованных в сухопутной войне моряков, дотягиваясь даже до Тихоокеанского флота.
Приказ 227 появился не просто так – у русских и правда имелись серьезные проблемы с дисциплиной, самовольным отходом частей и перебежчиками. Но это были дни Второй мировой, время серьезнейших испытаний. Не выдерживали бойцы обеих сторон. Кампания в России шла уже второй год, а потери немцев превышали полтора миллиона. Германия уже призвала всех здоровых мужчин с 1924 по 1895 годов рождения, и, судя по всему, это было только началом. К советским войскам шел поток перебежчиков (хоть и несравнимо меньший, чем в другую сторону), а захваченная корреспонденция солдат и офицеров вермахта из дома говорила о глубокой тревоге.
21 августа немцы захватили плацдармы под хутором Вертячий и поселком Лучинский, в трех десятках километрах от Калача (по прямой). В этом предприятии им никто особо не мешал, и саперы смогли заниматься наведением понтонного моста до середины следующего дня, когда работы были завершены. Как только все было готово, началась переправа 16-й танковой дивизии, действовавшей на «острие копья».
Днем господство в воздухе было в руках летчиков люфтваффе, но ночью наступало время советской авиации. Едва приходила темнота, как на переправу набрасывались бомбардировщики русских. Им удавалось нанести серьезный ущерб и поджечь какое-то количество танков и автомашин, но сам мост не пострадал – немецкие подразделения продолжали прибывать на левый берег.
Русские пытались прогрызть плацдарм то тут, то там, – немцы отразили несколько атак, поддержанных «катюшами», но тщетно. В 4:30 утра 23 августа вермахт продолжил движение к Волге. Первыми двигались танки и моторизованная пехота на бронетранспортерах «Ханомаг». Машины мчались во весь опор, поднимая клубы пыли, а следом маршировала пехота и передвигалась артиллерия.
Бомбардировка
Танки были быстры, но их обгоняла авиация. Воздух заполнился самолетами самых разнообразных типов, и всех их было явно больше, чем обычно. «Условно-пикирующие» Ju-88, горизонтальные бомбардировщики He-111, а также вездесущие «Штуки», этот вечный символ блицкрига. Казалось, что в небе над приволжскими степями собралась вся авиация Германии, и в каком-то смысле это было так – на подмогу наступающим на Сталинград частям был переброшен весь 4-й воздушный флот генерал-полковника Рихтгофена.
Вольфрам фон Рихтгофен (родственник двух знаменитых асов Первой мировой) имел богатую репутацию. В Испании он командовал легионом «Кондор» и имел честь открыть эпоху массовых ковровых бомбардировок, нанеся воздушный удар по знаменитому городу Герника в апреле 1937 года. В результате бомбежки погибло всего лишь 200 человек, но пропагандистский шум был знатный – газеты всех демократических и коммунистических стран на все лады проклинали Рихтгофена и варварских немецких пилотов. Теперь же, в августе 1942 года, тот же человек готовил гораздо более ужасную судьбу уже для жителей Сталинграда.
Жители бывшего Царицына искренне гордились своим городом. Живописно расположенный на берегу одной из самых величественных и прекрасных рек мира, он утопал в парках и зеленых насаждениях. Это был настоящий оазис посреди раскаленной и пыльной степи, место, казавшееся усталым и измученным путникам Землей обетованной.
В годы Гражданской войны его посетил сам Сталин, и теперь город носил его имя (будущий вождь был против, но инициаторы переименования успели обо всем растрезвонить). Этот фактор в сочетании с потенциалом, промышленной значимостью и удобным положением на одной из важнейших транспортных артерий определили дальнейшее развитие города. Сталинград был своего рода «витриной» достижений – чистый, ухоженный, с красивыми высокими домами, он доживал последние часы.
Скрыть бомбардировочную армаду было невозможно. По городу тут же зазвучали сигналы воздушной тревоги, однако происходящее живо напоминало известную притчу о мальчике и волках. Сталинград уже подвергался бомбардировкам, однако тогда немцы метили точечно, и налеты не вызывали грандиозных жертв. В сознании большинства жителей это превратилось в формулу «раз мне ничего не было, значит, и впредь не будет». И сегодня, 23 августа, в день, когда их начали стирать с лица земли, горожане решили не терять замечательный воскресный вечер и проигнорировать все сигналы. В бомбоубежища спустилось лишь меньшинство – остальным предстояла встреча с тяжело гудящей моторами армадой люфтваффе, с тысячами свистящих и несущихся вниз смертей, с волнами осколков, дыма и пламени.
Немцы не утруждали себя попытками прицелиться по промышленному району или портовым сооружениям. Они твердо решили разрушить город – налет был организован так, чтобы сжечь и уничтожить все, не оставив русским ни одного целого здания.
Хуже всего пришлось тем, кто гулял в районе Мамаева кургана или толпился на широких проспектах вдоль Волги. В первом случае речь шла о полном отсутствии хоть каких-нибудь укрытий, а во втором дело было в скученности масс бегущего из города населения.
Налет проходил волнами. Деревянные дома на юго-западной стороне города подверглись полному уничтожению – сгорели дотла. Многоэтажные здания покрепче пока что держали удар – они только покрылись щербинами от взрывов и налетом серой строительной пыли. Кое-где зияли проломы, во множестве мест рухнули перекрытия. Немцы пока что не понимали своей серьезнейшей ошибки – думая, что разрушили город, они лишь превратили его в более удобное место для обороны. Одинаково пыльные остовы домов (являвшиеся плохим ориентиром), безжизненно взирающие пустыми оконными проемами, улицы, засыпанные обломками – весь этот ландшафт не сулил ничего хорошего для тех, кто решился его штурмовать.
Город горел. Пламя и густой черный дым производили, в основном, нефтехранилища на берегу Волги. Огненный столб от них достигал высоты в 600 метров и был виден через гладкую степь за 350 километров. Пылающие пятна нефти медленно, но неотвратимо расползались по водной глади. В результате налета была нарушена телефонная связь и практически уничтожен водопровод. Несколько бомб попало в переполненную городскую больницу.
Подавляющее большинство мужчин или воевали на фронте, или валились с ног на заводах города. Разгребать завалы и хоронить многочисленных погибших пришлось женщинам. Часто тела расчленяло, и было невозможно понять, где находится какой человек, не говоря уже об опознании. Последнее порождало мучительный след неизвестности – хаос от последствий бомбежки был настолько велик, что многие родственники терялись и находились лишь через три-четыре года, когда флаги РККА уже давно развевались над Рейхстагом.
Переправы на левый берег работали без передыху, но этого не хватало – к началу бомбардировок в городе оставались сотни тысяч человек. Свою роль сыграла и чрезмерная уверенность местного комитета обороны, считавшего, что вот прямо сейчас до штурма дело не дойдет. У распределявших речные суда было множество иных задач, подчас не менее важных – и, выбирая между ними, они допустили роковую ошибку. Все это, вкупе с полным отсутствием стеснительности у Вольфрама фон Рихтгофена, и привело к массовой бойне.
Страдания Сталинграда не были запечатлены на картине Пикассо, но результатом авиационных налетов первой недели стали 40 000 погибших горожан и солдат РККА, что было в 200 раз больше, чем в испанской Гернике за 5 лет до этого.
Прорыв к Волге
Тем временем 16-я танковая дивизия мчалась к городу. После тяжелого боя под Котлубанью немцы перерезали железную дорогу Фролов-Сталинград. Двигаясь на полном ходу, танкисты смогли перехватить железнодорожный состав, набитый оружием и техникой. Особенно радовались штабные офицеры (хоть и чуть позже) – им достались ленд-лизовские джипы «Виллис», по всем параметрам превосходившие штатные «Кюбельвагены».
Далее немцы не замечали особого сопротивления вплоть до аэродрома Гумрак. Кроме того, на северо-восточной окраине Сталинграда их встретил сильный огонь зенитной артиллерии. Впрочем, каких-либо существенных проблем он танкистам не принес – девушек-зенитчиц не учили стрелять по наземным целям (нехватка снарядов), и все они погибли.
К четырем часам дня 23 августа головные части подошли к Волге. 16-я танковая отрезала Сталинград с севера, тут же принявшись увлеченно палить по судам на реке. В первый же вечер танкисты потопили русский бронекатер и транспортный пароход, а всего за ближайшие несколько дней пустили на дно семь речных судов. Сами немцы после войны заявляли, что почти все были «бронекатерами», однако советской стороной отмечались случаи неоднократного потопления танкистами пароходов с эвакуирующимися жителям города.
16-я танковая дивизия расположилась в весьма живописном месте – перед ней раскинулась Волга, изобилующая объектами для стрельбы, а сзади находились поля, виноградники и фруктовые сады. Попав в этот оазис после длительного марша через степь, немцы собирали спелые фрукты, наедались ими до отвала и предавались мечтаниям. Именно отсюда было написано наибольшее количество жизнерадостных писем о продвижении вперед, о красотах Волги, о великолепных землях и о «эх, перееду сюда со своей Гретхен, и будет у нас отличная ферма».
Однако столь стремительный рывок к Волге дался неприятелю ценой сильно растянутого левого фланга, и уже через несколько дней генерал Еременко нанес контрудар. В результате угроза окружения нависла не только над дивизией, но и надо всем 14-м танковым корпусом. Немецкие маневренные части могли только занимать текущие позиции и ждать своей судьбы – у них практически закончилось горючее.
Наиболее разумным способом спасения корпуса был бы стремительный удар частей 4-й танковой армии Гота, которая могла подойти к городу с юга, но у него имелись свои проблемы – серьезнейшее сопротивление советских частей, среди которых особенно отличилась штрафная рота 91-й стрелковой дивизии. Провозившись несколько дней на озере Сарпа в нескольких десятках километрах южнее Сталинграда, Гот все же возобновил наступление и 29 августа продолжил двигаться к городу.
Тем временем на севере 14-му танковому корпусу приходилось несладко. Для снабжения имелся лишь относительно тоненький коридор шириной в шесть километров. Весь он, разумеется, простреливался артиллерией русских, которая регулярно наносила удары. Живописные сады горели, поля и виноградники быстро превратились в перепаханные участки земли, а немцы быстро забыли о романтических описаниях и занимались, в основном, упорными оборонительными боями.
Лето заканчивалось – 29 августа на улице резко похолодало и зарядил дождь. Вода заполняла окопы, люди промокали, а от лихого и бравого настроения не осталось и следа.
31 августа русские прекратили попытки разгромить 14-й танковый корпус и отошли в Сталинград – 48-й танковый корпус генерала Гота уже перерезал железнодорожную линию Сталинград-Морозовск, и у немцев появлялась реальная возможность отрезать очень сильно потрепанные 62-ю и 64-ю армии.
4-я танковая и 6-я армии соединились к западу от города. Сталинград оказался в полукольце, и единственным путем снабжения осталась беспрестанно простреливаемая противником Волга. Везде возводились баррикады (благо материала после бомбежек хватало), все население, способное держать оружие, мобилизовалось в милицейские бригады. Создавались истребительные отряды для борьбы с танками – ядром одного из них стал преподавательский состав уничтоженного под бомбежкой промышленного института. Командиром стал один из наиболее авторитетных профессоров, а комиссаром – молодая женщина-механик со Сталинградского тракторного завода, который, несмотря ни на что, продолжал выпускать танки.
Из-за транспортного хаоса в городе не имелось необходимого числа «безлошадных» танкистов, и кое-где за рычаги только что собранных Т-34 приходилось сажать любых имеющихся добровольцев. На заводе не было прицелов, поэтому танки могли стрелять только в упор, но выбирать не приходилось – на подступах к городу шли тяжелейшие бои, и РККА могла пригодиться любая помощь. Наскоро собранные, с нарушением почти всех требований, «тридцатьчетверки» отправлялись в бой прямо из цехов.
Охватившим город немцам казалось, что самое тяжелое уже позади. С 23 августа по 8 сентября части 6-й армии Паулюса взяли в плен 26 500 человек, а также уничтожили 350 артиллерийских орудий и 830 танков. Командующий армией получил письмо от полковника Вильгельма Адама, одного из своих штабных офицеров. Адам пребывал на лечении в Германии и сильно жалел, что отсутствует на фронте. «Здесь все с нетерпением ждут падения Сталинграда, – писал он Паулюсу. – Хочется надеяться, что это станет переломным моментом в войне».
Возможно, Паулюсу не было суждено претворить в жизнь первое утверждение полковника, зато второе приобрело судьбоносный характер, причем как для победоносно наступающей 6-й армии, так и для всей мрачной и неостановимой громады Рейха. Перелом был не за горами.
Перенесено силами сообщества cat_cat с сайта fakel-history.ru.
https://vk.com/fakel_history — паблик Факела в ВК.
