...И все таки, я опять возвращаюсь к ее образу. Она носила от рождения по праву титул Первой княжны империи, но никогда этим не кичилась, пугалась полного к ней обращения «Ваше Императорское Высочество» и рдела щеками, смущалась, заливалась румянцем, когда к ней так обращались.
Задавала тон всей Империи, не будучи совсем модницею. Румынская королевская семья, была, к примеру всерьез, отчаянно смущена простым видом русской княжны, возможной невесты принца Кароля, ее блузой с простою вышивкою, до невозможности загорелою кожей.
Принцессе русской, северянке, розе Петергофа, непозволительно так загорать, право же. И иметь такую простую, сердечную манеру обращения, называть всех сестер душками, и даже – отца, императора российского – тоже как бы нельзя...
Но она имела несравненную сердечность тона и души, которую запоминал каждый, кто был с нею.
В одном из писем к отцу Татьяна Николаевна, с искренностью прямодушия, признается: « Мне так жалко, что я не с Тобой. Радуюсь за генерала Рузского, что Ты его зачислил в свиту.
Как Ты проводишь вечера в поезде? Играешь ли в кости с Дрентельном. Сестры играли вчера в кости с ранеными. Мамá просила сказать Тебе, что сегодня она перевязывала сына генерала Вестмана (Преображенец). Он ранен в ногу, но ходит и живет у себя дома, и только приходит к нам на перевязки. В среду в 2 часа дня в Зимнем дворце в Петрограде у меня будет заседание. И поганец Нейдгарт — хотел, чтобы я что- то прочла в начале комитета, но Мамá душка сказала, что не надо. Подумай, идиотство, я читаю глупые вещи в присутствии 14 людей! А!
Ну вот. До свидания, золотой мой, хороший Папá.
Да хранит Тебя Бог. Крепко и нежно целую Тебя, дорогой мой, как люблю.
Твоя всегда Тебе верная дочь Вознесенец."
Она именовала себя не княжною в годину войны, а полковым шефом. Этим гордилась более всего.
Писала отцу с трепетом, довольная: «Получила телеграмму из полка, что новые 20 Георгиевских кавалеров у меня. Ужасно радуюсь. И потом, чему я страшно довольна, это что мои Уланы были две недели с Твоими Нижегородцами и получили их хороший дух. Ужас как жду, чтобы Ты нам много рассказал про Твое интересное путешествие.
Ну, до свидания, Папá душка.
Крепко и нежно Тебя целует Твой Вознесенец."
В одно из писем был вложен акварельный рисунок Татьяны Николаевны к стихотворению Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива» Рисунок еще довоенного времени. 1909 год. Нежные, акварельно – синие цветы. Небесный цвет у нее был излюбленным. Васильки, незабудки, сирень. Она хорошо рисовала и в ее рисунках из Тобольска высота колокольни небольшого храма, часовенки, холмы.
Словно ее Душа тянулась куда то вверх. А может, напротив, мечтала о земном, замужестве и детях. Ведь было несколько претендентов на руку: принц Борис Болгарский, сербский князь Александр, ротмистр Малама симпатизировал в лазарете, подарил собачку, приходил к чаю, писал письма. Искал ее улыбки или разговора. Угадывал шаги и присутствие по аромату ее духов « Роз Жакомино», «Корсиканский жасмин». Как у Веры Холодной. Духи со смешением двух ароматов. Интересно, смотрела ли Татьяна Николаевна синема с ее участием? Наверное, да, если выбрала такие же духи, как у кинодивы. Или это кинодива подражала лишь ей, Первой Княжне империи?
Что же было в ней такого особенного, что все еще длится вокруг аромат ее имени и я пытаюсь дописать ее портрет.
Пытаюсь. Не получается.
«Итак, она звалась Татьяна»... Просто Татьяна. Татьяна Романова. Великая княжна, Ея Императорское Высочество Татьяна Николаевна. "Сестра милосердия Татьяна Романова - вторая". Так она любила сама себя называть.
Когда ей шутливо гадали в Царскосельском лазарете по руке и нагадали в 20 -ть с небольшим лет резкий поворот Судьбы, она тихо улыбнулась и лицо ее заалело от румянца....
Не стала никого разочаровывать. Посмотрела на руку. Ту самую, которая через год с небольшим будет изуродована пулями, проткнута штыками. Почти сожжена кислотою до кости и пепла.
«Молчи, грусть, молчи!» При гадании ведь этого не видно.
