С ответом на вопрос почему Тина на 28-м году рождения неожиданно стала женой Давида Тарасовича, вдовца с семилетним сыном, болтливые и любопытные соседки, небезразличные родственники и малочисленные "слегка" подруги не затруднялись. Конечно, из меркантильных соображений!
Давид Тарасович был владельцем кафе на 10 столиков и расположенной через стену пекарни с торговым прилавком. Днём в кафе подавались пицца, пирожки, чебуреки с горячими напитками на выбор, а вечером к перечисленному добавлялось жаркое и пара салатов. Горячие напитки при этом сменялись на горячительные.
Сервис был весьма ненавязчив, но цены не сильно кусались и готовили весьма недурственно. Днём сюда толпами валили студенты и старшеклассники (благо школа и колледж находись поблизости). Вечером прибывали любители культурно выпить в тепле и парочки с тощими кошельками. Последние, частенько, и скромную свадьбу свою здесь же гуляли.
Давид Тарасович проживал в обыкновенной квартирке в три комнаты даже без евроремонта, ездил на видавшей виды "Ниве," но всё равно обывателями подозревался в несметных богатствах. Быть может, из-за новенького пикапчика, доставлявшего продукты в кафе или своего имени?
Мужчина не был критически стар - тридцать девять ему исполнилось. Но некрасив, толстоват, рыхл телом и совершенно лысый. Ах, да и пацанчик! Мать мальчика никто в глаза не видел, но откуда-то прижился слух, что она умерла от пугающей всех болезни совсем молодой. На самом деле, причиной скоропалительного брака Тины с Давидом Тарасовичем стал некий Петька - мучитель и любимый в одном лице.
Тина с Петром вместе учились в школе и в выпускном классе градус их чувств стал зашкаливать. Мать Тины даже к родителям парня ходила - пугала статьёй, на случай, если Петька вздумает её дочку "испортить." Такая беспардонность очень задела мать парня и она пообещала, что только через её труп Тина войдёт в их дом невесткой.
Влюблённые держались пока Петя не получил повестку из военкомата. Тина уже стала студенткой училища культуры. И хотя из парней там маячили лишь два тощих очкарика, Пётр сходил с ума от ревности. Он требовал от невесты (так обещающе парень называл Тину) доказательства, что она всерьёз воспринимает их отношения.
Доказала. Петька вроде радостный на службу уехал и письма писал часто. А вернувшись, превратился в Фому неверующего. Мол, он не уверен, что Тина верно его ждала. Если ему уступила, то может и ещё были счастливцы? Тина, отвесив Петьке пощёчину, рыдала неделю. А потом он пришёл мириться. Встречались, но невестой он Тину больше не называл. И всё "испытательный срок" удлинял. Тина велась потому, что любила без памяти. Стали жить вдруг ставшим модным гражданским браком.
Сначала у Петьки, под презрительным взглядом его мамаши. А когда Тина, закончив училище, устроилась в библиотеку колледжа (того, что находился неподалёку от кафе Давида Тарасовича), сняли квартиру. Девушка радовалась, думая, что приближается к цели - вот уже хозяйство общее! Но промариновав её несколько лет, Пётр объявил, что уезжает заработать деньжат. Обосновал:"Ну, какой я жених, если свадьбу оплатить не могу?" Заронил, гад надежду и укатил в Москву работать на каком-то складе водителем погрузчика.
Тина вернулась к матери. Та пилила её неустанно и требовала замуж выйти "хоть за кого." С Тиной, худенькой, миловидной, глазастой флиртовали студенты, забегая в библиотеку за книгами. Но что с них, безусых взять? А серьёзные ухажёры не попадались. Так что, в какой-то степени вынужденно, ждала Петра. Он звонил, иногда пьяный и на фоне девичьих голосов, говорил: "С коллегами отдыхаем. Ничего такого. Главное - ты себя блюди."
Потом на два года, как в воду канул. Мать Тине говорила:"Женился, а как ты хотела? Надо было на пузо ловить, а теперь далёк кобелёк. Наверняка какая-то ушлая ошейник надела."Тина губы кусала, сдерживаясь, чтоб не признаться:"Да пыталась поймать Петю "на пузо," а закончилось... В общем, не будет у меня больше детей."
У неё появилось неожиданное отвлечение. В обед со "слегка" подругами - лаборанткой Светой и секретаршей Наташей, они ходили в кафе Давида Тарасовича. Правда ни имени владельца кафе, ни его самого они не знали. Обычно заказывали пирожки и какао - недорого, а вкусно. И однажды официант перед Тиной поставил прямо-таки гигантскую чашку с её любимым напитком: "Это вам комплимент от хозяина. Он для вас сам приготовил." И так повелось на зависть Наташке и Светке. Правда, пирожные им, в качестве того же "комплимента," приносили на всех.
Что греха таить, размечталась Тина, представляя себе хозяина кафешки: лет 30-ти, загорелый шатен с голубыми глазами. И с самыми серьёзными намерениями. И пусть бы Петька кусал локти! Хорошо, что не поделилась с девчонками своим богатым воображением: то-то бы поржали! Хозяин - Давид Тарасович, оказался... Читатель уже прочёл каким. Поэтому Тина угощение принимала, а лицо держала надменным и, если мужчина изредка подходил к их столику, едва кивала:"Спасибо."
Пётр вернулся, когда не ждала. Подходил седьмой час вечера. Мамка Тины на ночном дежурстве была - платной сиделкой в больнице работала. И вдруг звонок в дверь - Петька с охапкой цветов! Загорелый шатен с голубыми глазами. Сначала не до слов было, а когда страсти схлынули, Пётр, закурив, ей сказал:"Я ведь, собственно, попрощаться. На москвичке женюсь. Вот привёз с родителями познакомить, через два дня будущая тёща прилетает. Представляешь, как я рискую ради тебя ?!"
Всё-таки следует ввести в уголовное законодательство оправдание за убийства вот в таких случаях. Себя не помня, Тина схватила чайник с кипятком и прошипела :"Секунда, чтоб убраться, а не то обварю ниже пояса!" Он увидел: обварит и, в одних трусах, на лестничную площадку вывалился. Девушка с омерзением его шмотки в окно выкинула. Видела, как он их на себя натягивал, из лужи достав, но легче не стало. Заметалась с пугающими мыслями, не зная, как дальше жить со стыдом, гневом, унижением. Натянула куртёшку и побежала к Давиду Тарасовичу. Не лично к нему, а в кафе.
Оказалось, все десять столиков заняты, но её, как "особенную" посетительницу, знали в лицо. Попросили подождать и сам хозяин выбежал с приглашением. Мгновенно установили дополнительный столик. Без меню, для неё принесли самое лучшее. Вино, как воду пила. Давид Тарасович сидел напротив. В глазах тихая нежность и боль за каждую слезинку её, что по щекам катилась. Произнёс:"Станьте моей женой, пожалуйста. Отказом сразу не отвечайте. У человека ведь может быть душа красивая, правда?"
"Да,"- прошептала Тина, отвечая согласием или просто подтверждая последнюю фразу. У Давида Тарасовича кто-то прикормленный был и расписали их две недели спустя. Без всякого белого платья и даже от празднования в кафе Тина отказалась. Расплакаться боялась на собственной свадьбе и вряд ли бы кто-то поверил, что от счастья. Давид ей во всём потакал. С матерью Тина познакомила его мимолётно. Навещала её иногда, но к "себе" не приглашала: молодая жена сама-то вписаться никак не могла в картинку внезапно возникшей семьи.
Сына Давида - Илюшу, Тина впервые увидела после ЗАГСа, когда со скромными своими вещами в новое место жительства перешла. Мальчик, с длинными светлыми волосами, совершенно на отца не похожий, Тине не понравился. Растянул рот в широкой улыбке, слишком громко поздоровался и спросил, как у Тины дела. Этот Илья мог совсем не реагировать на обращение и говорить невпопад или через долгую паузу. "Высокомерный и сам себе на уме, хоть и маленький,"- решила Тина.
Давид Тарасович постарался сына реабилитировать: "Илюша перенёс тяжелую форму гриппа в раннем детстве и практически потерял слух из-за осложнений. Правое ухо - абсолютная тугоухость, левое выручает слуховой аппарат. Он учится в гимназии с гуманной атмосферой и талантливыми педагогами. И есть у него гувернантка особенная - сурдолог. Я город перевернул, а нашёл такую предпенсионного возраста..."
Он замолчал, заметив, что Тине не интересно. Сказал:"Ну, что ж, располагайся, Тина, и давайте ужинать. Со стряпнёй в нашем доме тебе не придётся возиться: мои поварята готовят." Их первая совместная трапеза прошла в неловком молчании. Тина едва притрагивалась к еде, хотя было вкусно. Илья ел с аппетитом, а Давид Тарасович довольствовался куриным бульоном с сухариками и пил какой-то вонючий отвар. И ещё один из кухонных ящиков множество лекарств содержал. Следовало бы поинтересоваться для кого они, но Тине было депрессивно лень говорить и... безразлично.
Семьи как таковой у них не получилось. Были Давид Тарасович и Илья. Тина - сама по себе, одна. Как и обещал муж, ей не приходилось готовить: еду доставляли из кафе. Не нужно было занимать Илью, проверять уроки - это делала гувернантка мальчика. Тина в будничные утра, уходила на работу в библиотеку с облегчением. Отработав, долго бродила по городу или забегала к матери за порцией привычного недовольства. Вернувшись, закрывалась в ванной и долго ревела под душем.
В выходные, совершенно не беспокоясь, как выглядит, садилась растрёпой в отвернувшееся к окну кресло с книжкой, которую не читала. Сил хватало лишь сделать себе любимый чай - с корицей, лимоном и ложечкой мёда. И даже поворот её головы говорил:"Только не трогайте меня, ради бога." Давид с Ильёй и не трогали. За её спиной завтракали. Вытирали пыль, пылесосили.
Потом уходили. Тина из-за шторы смотрела, как маленький и большой мужчины выходят из подъезда, как по команде, оборачиваются на окна. Тогда она, на минуту, вдруг укалывалась об сожаление, что не идёт рядом с ними. Отдернуть бы штору, махнуть рукой, но девушка этого не делала. У отца с сыном была культурная программа: киношка или какая-нибудь интересная выставка (например, экзотических животных), обед в Макдональдс. Младший ел с удовольствием, старший - пил минералку без газа.
Потом отец доставлял сына домой и тот, не мешая Тине, чем-то своим занимался. А Давид выпивал пол чашки бульона, примал какое-то лекарство и закрывался в спальне на пару часов. И даже после отдыха он выглядел бледным и, кажется его рвало в ванной. Впрочем, Тина сторонилась таких неприятных подробностей. Ей казалось, что виноват лишний вес мужа. Похудел бы и здоровье выправилось. Хотя, как хочет.
Подозревавшие Тину в меркантильности, очень бы удивились узнав, что доходы её мужа давали возможность, как бы точнее сказать... не нуждаться. Он не мог (да и не считал необходимым) купить дорогой автомобиль или провести на заграничном курорте пару месяцев. Две недели в Турции случились лишь раз в раннем детстве Ильи. Квартира не была обременена шикарной мебелью, крутой плазмой или другой чудо техникой. Всё в пределах необходимого. Приличная одежда, еда, дорогой слуховой аппарат для Ильи и гувернантка с немалым жалованием.
Ощутимая часть доходов откладывалась на счёт. Появление Тины мало что изменило. Давид преподнёс ей роскошный комплект - кольцо и серёжки, сводил в меховой салон и появилась шубка из норки. Были куплены дорогие сапожки и кое - какие другие обновки. Но частый шопинг на деньги Давида не предусматривался.
Да Тина и не требовала. Подарки "неожиданного мужа" позволили не казаться несчастной в глазах окружающих. Подружки с работы завидовали шикарной шубке и тому, что собственную скромную зарплату девушка может тратить на что угодно.
Давид всё понимал: молодая жена безразлична к нему и Илюше. Хоть золотом её осыпь, не обрадуется. Тина не знала, что Давиду, в отношении её, хватило бы "флирта глазами." Она была уверена, что осчастливила безумно влюблённого мужчину. На самом деле, обедавшая в его кафе девушка - с фарфоровым, нежным личиком и большими глазами - озёрами, ему просто нравилась. Без всяких планов подавалась большая чашка какао и пирожные для неё и подруг.
Не только как жену, но даже в качестве любовницы Давид Тину не рассматривал. Да и вообще никого. К этому планида его принуждала - трагично предсказуемая. В тот вечер, когда Тина появилась в кафе с глазами, в которых слёзы превратились в стекло и никак не желали пролиться, он понял, что она приближается к страшной грани необратимого для себя. И испугался.
От знакомца из дома Тины, Давид знал про парня, который вынимал из неё душу несколько лет. И про позорящие девушку слухи, которые мать этого парня распускала, слышал. Подсел к ней, дрожащей, несчастной, униженной и решился на максимально возможное: замуж позвал. Спасти, прикрыть, отвести от края - вот то, что по большому счёту вело Давида. И с ней, уже ставшей женой, мужчина не сюсюкал, не прогибался и не пытался завоевать хотя бы симпатию лёгкую. И любовной близостью мучил не часто.
Не Тина его осчастливила, а Давид ей помог преодолеть отчаяние острое, давая время восстановиться. Мужчина очень надеялся, что Илья - славный его сынишка, пробудит в Тине материнский инстинкт (зачать с ней ребёнка он себе позволить не мог) и тогда главная забота хоть слегка утратит весомость. Давид был смертельно болен уже несколько лет. Гепатома печени, хоть и прооперированная, познавшая химиотерапию, оставляла ему максимум пять лет жизни весьма сомнительного качества. О том, что связь с Петром сделала Тину не способной к деторождению, он не знал.
Так что не женщины его интересовали, не Тина, а сын Илья. Подрастить, накопить для него деньжат - вот чем жил этот полный, некрасивый мужчина. С красивой душой. Жаль, что душу эту не замечала молодая жена. Как и то, что он живёт на лекарствах, отварах трав и особой диете. Не до того было Тине. Она, чуть ли не каждую ночь, отдавала своё горе подушке, тихонько содрогаясь плечами. Ей глупой казалось, что нет ничего страшнее, чем потерять любовь какого-то Петьки. Эх, Тина, Тина...
Прошло три года мало, что изменивших в семье Давида Тарасовича. Он по прежнему молчал о том, насколько страшно его заболевание. Под видом деловых поездок, мужчина иногда ложился в больницу, а на беспокойство Ильи, замечавшего его нездоровье, отвечал, что просто устал. Но вот состояние Давида потребовало долгого нахождения в стенах онкологического отделения. Он переселил Илью к его верной гувернантке.
Тине наплёл, что "печень шалит." Она осталась одна в квартире людей не ставших ей близкими. Молодую женщину раздражало, что Давид носится со своим фиброзом печени (такой, кажется, диагноз он называл), когда следовало просто похудеть! Но привычно отгородилась. Достаточно того, что она его любви уступила, став женой некрасивого, рыхлого телом мужчины.
Нотки эгоизма и раздражения переполняли Тину, которой приходилось крутиться между собственной работой, домом, Ильёй, больницей и этим дурацким кафе (по сути скромным модулем с пристройкой-пекарней). А ведь здесь всё и без неё отлажено: поставщики действуют по графику, повар готовит годами отработанное меню, а окно-витрина пекарни всегда гостеприимно открыто для покупателей! И зачем здесь, спрашивается, Тина далёкая от кулинарии и коммерции?
"Угомонись! - посоветовала неожиданно совесть и напомнила, что Илья у гувернантки, дом пустой и заботы Тины не требует. А что до кафе - так и её оно так или иначе кормит, освобождая от приготовления ужинов да обедов. Раздражение немного утихло. А сорок минут в палате Давида (платной, на два пациента), вдруг вызвали в ней неожиданную тревогу. Спросила: "Давид, если фиброз не представляет угрозы, почему тебя лечат именно в онкологии?"
Муж, тщательно выбритый, с желтоватым лицом, явно похудевший, но как-то болезненно, успокоил:"Профилактика и перестраховка врачей. Ты в кафе действуй по расписанной мной инструкции и старшему повару доверяй. Мало ли что, а ты - в теме." Она покивала и вышла. Мало ли - что?! Но ведь ей бы непременно сказали, если б было что-то серьёзное!
Тина не догадалась: лечащий онколог соблюдает врачебную тайну и не разглашает диагноз по письменному требованию Давида. Такое право предусматривалось и уважалось. Считает нужным пациент хорохориться до последнего - о кей! Тем более, на прогноз это никак не влияет. От силы пол года, потом "тайну" вдове откроет посмертное заключение. Именно поэтому лечащий врач, сталкиваясь с Тиной, отделывался общими фразами.
Выйдя из неприятного места, молодая женщина поспешила в кафе. "Мало ли что" из головы не выходило. Ей не дал войти внутрь помещения голос, который слышать совсем не хотелось:"Тиночка - милочка, здравствуй!" Это была мать Петра, но что ей нужно от Тины? "Мне бы с тобой поговорить с глазу на глаз,"- елейно сказала та, кто не стал ей свекровью. "Кафе для всех и сейчас час безлюдный. Я выслушаю вас в общем зале. Входите."- неохотно промолвила Тина.
Сели за столик. "Я слушаю." "К чему официальность? Давай под чай и какой-нибудь пирожок - пекарня ваша печёт старательно,"- сощурилась мать Петра. Тина будто его самого напротив увидела: такой же подленький взгляд был у его мамаши. Но подали чай и корзинку с тёплыми пирожками льняной салфеткой прикрытые. Свою часть стола Тина пустой оставила. Нежеланная гостья кафе (да и жизни Тины) заговорила о неудачной женитьбе Петра.
Оказалось, с невестой он обмишулился. Верил, что москвичка, а она из Серпухова. Квартиру просто снимала на время учёбы. И, главное, с матерью сговорилась, дурить жениха до последнего! "Да ещё забеременела, не спрашивая, родила ! А бедный Петя вкалывает, мотается в Москву на работу. Денег не хватает. Тёща с ними живёт и ест моего сыночка поедом!"- пироги наворачивая, брызгала слюной неприятная женщина. "Петька ел также - не аккуратно, чавкая,"- сморщилась Тина и потребовала:"Давайте по сути. Мне некогда."
Суть оглушила, но Тина в неё сразу поверила. О чём-то таком шептал ей внутренний голос. Мать Петра, пронюхав, где Давид лечится в онкологии, коротко сошлась с медсестрой отделения. Подмаслила, не иначе. И теперь, в отличие, от жены, знала про злокачественную опухоль и что "маршрут на кладбище для Давида уже разработан."
"Ты, Тина, молодец. замуж вышла удачно. Останешься вдовой обеспеченной. Пацанчика-инвалида сдай в специнтернат. Никто не осудит. Скажешь, что он среди нормальных детей учиться не смог. И пора вам с Петей исправлять ошибки. Он ревновал тебя, потому и на другой женился. У тебя номер телефона прежний? Жди - позвонит!"
Тина вскочила, бросила официанту:"Возьми деньги за ланч!"И выбежала вон из кафе. В голове билось: Давид болен смертельно. Да это на ладони лежало! Препараты, названий которых она не знала, вечные кашки, бульоны... И на приём к врачу ходил часто, явно по определённому графику. А она, Тина, слепа, глуха и... цинична. В своих мыслях, поступках относительно Давида и Ильи.
Живёт словно с вечной обидой на тех, кто и не думал её обижать. И что же за стерва она такая, что муж в больнице, а его сын - десятилетний мальчик, живёт у посторонней женщины, которая именуется его гувернанткой! А ведь Илюша, характером в папу, не раз пытался с Тиной подружиться, предлагая сыграть в шахматы, скрабл и во что -то ещё из того, что их занимало с Давидом. Тина предпочитала кукситься. Ну, как же - у неё трагедия до конца жизни, а тут глухой пасынок ей дурацкие игры навязывает!
Оказавшись дома, Тина бессильно опустилась в кресло, не понимая зачем так спешила сюда. Надо было бежать в больницу, тормошить врача пока не откроет насколько плохи дела. Сообразила- это Давид установил требование о не разглашении своего диагноза. Вдруг прошла в рабочую зону гостинной. Из ящиков массивного стола начала доставать бесконечные папки. Кроме счетов, налоговых и прочих, не интересующих Тину документов, нашлось немало шокирующих. Например, дневник Давида. Он не был спрятан подальше по одной причине: его жена жила с абсолютным безразличием к его делам.
Лицо Тины, по мере прочтения, бледнело, горело огнём. По щекам слёзы бежали. Она не замечала. Оторопь. Боль. Восхищение благородством мужа. Жалость к Илье. Ненависть к себе. Отхлестать бы себя по щекам! Вспомнились слова Давида:"У человека ведь может быть душа красивая, правда?" Тина проморгала Давида. Как и Илюшу. И свою жизнь рядом с ними. Она вдруг ощутила острый укол в сердце от озарения:"Илюша давно мог стать и моим сыном! Милый, ласковый, светловолосый мальчик!"
Всё, что Тина нашла - прочитала, открыло насколько прекрасна и чиста душа её мужа Давида. Его мать, легкомысленная особа, сына, а позже дочь, родила от мимолётных любовников. Дети ей не нужны были. Брат с сестрой жили кулачком крепким. Выросли, образования особого не получили. Давид обошёлся курсами и работал помощником повара в забегаловке, а сестра...
Сестра влюбилась в кого-то напоминающего Петьку Тины. Парень жениться не надумал и после рождения сына. Мать от неё отказалась, а брат поддержал. Девушка с маленьким сыном жила на его иждивении, но с надеждой на лучшие времена. Они не случились. Илье исполнился год, когда у мамы его выявили скоротечный рак пищевода. Соня, так её звали, сгорела за пол года. Давид немедленно усыновил племянника.
Дневник Давида не был примером слезливой жилетки, хотя первая запись появилась после смерти сестры:"Сонечка, мой ангел нежный, умерла. Двадцать восемь лет. Так мало жила! Собираю документы для усыновления Ильи. Мать на похоронах не была. Может мы с Сонечкой "капустные дети" и не было у нас отца-матери?"
К этому времени Давид жил с Илюшей в квартире матери. В своё время, он пошёл на единственную подлость в жизни: занимаясь поздней приватизацией квартиры, не включил в неё мать. Теперь, когда она выписалась и уехала вроде бы с мужем, Давид мог распоряжаться жильём на своё усмотрение. И это он тоже дневнику доверил.
"Переехали с Илюшей в район - новостройку, но не пустой. Есть школы, филиал института, колледж, сеть офисов. Это важно: я решился на бизнес. Придумал поставить "коробку" с верандой - будет кафе. Не помпезное - всякому по карману. Нужно думать об Илюшином будущем."
И далее: "Будь я проклят. Илья подхватил вирус. Я был так занят, что нанял для него первую попавшуюся няньку - старушку. Она ему даже температуру не меряла. увезли сына в бреду. Тяжёлая форма гриппа."
"Мой сын обречён на глухоту из-за осложнения. Правое ухо не слышит совсем, левому поможет слуховой аппарат. Сонечка, прости! Я и не знал, что он перенёс два гнойных отита - ты мне, сестрёнка, ничего не говорила. Грипп его уши доконал. Горюю. Чудом нашёл и пригласил в гувернантки врача - сурдолога, молодую пенсионерку. Такой импонирующий мне типаж, немного чопорной английской дамы. С Ильёй сдружилась невероятно и без заигрываний. Стоит дорого. Нужно больше работать. Задумал пекарню. Сонечка, стань Ангелом Хранителем мне и Илюше!"
Всё, чем столько лет была напичкана её жизнь, показалось Тине суетливой глупостью. Дневник открыл ей, что Давиду были свойственны страх, неуверенность и ошибки, но он шёл к цели, не предполагая сдаваться. И цель у него была высокая, а не какая-то беготня за юбкой ( в случае Тины - за штанами). Она появилась в кафе Давида, когда он уже знал, что болен непоправимо. И не испытывал он к ней никакой сумасшедшей любви, как насочиняла себе Тина. Мужчина лишь любовался ею, находя трогательно красивой.
И спас, сделав предложение, когда девушка находилась в пограничном состоянии из-за стресса. Её приход в кафе Давида был подсознательным поиском спасения. Тину жгла запись, которая открывала, что Давид нуждался в её помощи тоже:"Ах, если бы Тина приняла и полюбила! Не меня. Илюшу. Он копия Сонечки - светлокудрый ангел, который беспокоит душу. Но есть ли она у Тины или совсем вымерзла? И на кого мне рассчитывать, когда дни сочтены? На чужого человека - гувернантку?!"
Эта запись была последней. В отдельном файле, вместе с рисунками Ильи, хранились свидетельство о смерти Сони и завещания. Первое, составленное давно, до Тины, всё, что имел Давид, оставляло Илье. Второе, оформленное через год после заключения брака, делило квартиру в равных долях между молодой женой и сыном. Бизнесом Тине предстояло управлять до совершеннолетия мальчика. Потом ей полагались дивиденды.
... Давид ушёл к милой его сердцу сестре Сонечке два с половиной года спустя, а не через шесть месяцев, как предполагал онколог. Когда Давид выписался из больницы, его неожиданно обняло такое тёплое счастье на которое он и не рассчитывал. Даже г-н Р. оторопел и назад попятился.
В горе и радости. В болезни и здравии... Тина настояла на венчании. Илью она усыновила не только юридически - сердцем.И приложила немалые усилия, чтобы мальчик стал доверять ей. Из библиотеки уволилась, вплотную занявшись делом мужа. Ей следовало многому научиться пока он был рядом. Давид посчитал нужным много времени уделять дневнику. Что-то писал для жены и сына, попросив прочитать потом, когда "мало ли что" случится.
... После смерти Давида, летним днём, мать и сын привычно пришли на кладбище. "Мама, как теперь будем жить?" - спросил грустный, светлокудрый ангел, навсегда вошедший в душу Тины. В его голосе прозвучало отчаяние. Тина, которой разрыдаться хотелось, притянула сына к себе:"Будем друг друга беречь и любить. Работать, учиться. Непременно отправимся к морю. Папа не возил тебя из-за болезни, а мне наказал познакомить тебя с морем обязательно. Он нам много чего написал. Ты потом, сынок, прочитаешь советы от умного, доброго папки."
"А ещё красивого, правда?"- добавил Илья. Его незамутнённый детский взгляд видел отца таким, каким он был на самом деле - прекрасным. Тина согласно кивнула:"Давид был очень красивым и ты на него похож своею душою."
Неожиданно у ближней сирени, которая в виде ухоженного кустарника была повсюду на кладбище, с лёгким треском отломилась цветущая ветка и упала к ногам Ильи и Тины. Ветер? Было безмятежно тихо.
Благодарю за прочтение. Подписывайтесь. Голосуйте. Пишите. Сама я не писала несколько дней: "муж притащил какую-то заразу с кашлем и пришлось нам её лечить неустанно." Будьте здоровы. Лина.
