Русские аристократки, принцессы, царевишны и не только...

В Санкт-Петербурге, прозванном в эпоху классицизма Северной Пальмирой, до нашего столетия дожило чуть менее пятидесяти дворцов, из которых только один назван в честь женщины. Речь, конечно же, пойдет о Мариинском дворце на Исаакиевской площади, ставшим последней неоклассической императорской резиденцией, построенной в северной столице. Это был поистине царский подарок государя-императора Николая I своей старшей дочери, великой княжне Марии Николаевне, по случаю ее бракосочетания с герцогом Максимилианом Лейхтенбергским, сыном пасынка Наполеона Бонапарта, Евгения Богарне. Мария Николаевна Романова (1819-1876) была вторым ребёнком великого князя Николая Александровича и принцессы прусской Фридерики Шарлотты Вильгельмины, ставшей великой княгиней Александрой Фёдоровной. Рождение ее отец встретил без особенной радости-будущий император Николай I страстно ожидал сына. Но потом он раскаялся, и, конечно же, горячо полюбил девочку, которая в точности унаследовала его греческий профиль. Смышленая, упрямая и непоседливая Мери-как её звали в семье- доставляла родителям немало беспокойства. «Мое ужасное дитя»-так называл её царственный отец. Все великие княжны проходили домашнее обучение по программе Смольного института. И по воспоминаниям ее сестры Ольги, Мария была умнее всех остальных вместе взятых, но педагоги приходили в отчаяние от ее лени и неусидчивости. «Ах, Мери, что бы из Вас могло получиться, если бы Вы только захотели…»-с грустью говорили наставники. Зато Мария самая предприимчивая и отважная; у нее богатая фантазия; она командует младшими сёстрами-и серьезная блондинка Ольга, и ангельски прекрасная Александра ей беспрекословно подчиняются. Мери отлично катается на коньках и учит этому сестер. Она любит кататься верхом по-мужски. Девочки в хорошую погоду гуляют по Петергофу и Царскому Селу без шляп и перчаток, сами гребут веслами на лодках вместе с братьями и даже ухаживают за коровой- дело немыслимое для великих княжон. Однако, ближе всего Мери был старший брат, наследник-цесаревич Александр Николаевич. Именно он на протяжении всей жизни опекал свою своевольную сестру, выручая из безрассудных проделок и хлопоча о ней перед отцом. Как писали современники, только Мария Николаевна умела выдержать стальной взгляд отца, приводивший в дрожь придворных, да и ответить ему тем же. Отвергнув ухаживания своего нидерландского кузена Вильгельма, в день своего 16 -летия она попросила Николая I не выдавать ее замуж за границу, иначе она станет монахиней. Это было заявление немыслимо дерзкое для великой княжны, но Мери отлично знала, что если ее родитель дал слово, он не отступится от него никогда. Император побледнел от гнева, в бешенстве глядя на своевольную дочь, но Мария Николаевна смотрела на него в ответ с той же римской властностью. Впервые Николай I уступил, вероятно, надеясь, что юная дочь еще сменит решение, и вышел, громко хлопнув дверью. Великая княжна расцвела окончательно и решила, что играть чувствами юных кавалеров-очень увлекательное занятие. В своих мемуарах ее сестра Ольга Николаевна вспоминает: «Очень естественная, Мери не выносила никакой позы и никакого насилия. Ее ярко выраженная своеобразность позволяла ей всюду пренебрегать этикетом, но делала она это с такой женской обаятельностью, что ей все прощалось. Переменчивая в своих чувствах, жесткая, но сейчас же могущая стать необыкновенно мягкой, безрассудно следуя порыву, она могла флиртовать до потери сознания и доставляла своим поведением часто страх и заботы Мама. Сама еще молодая, она радовалась успеху дочери, испытывая в то же время страх перед будущностью Мери, которая объявила, что никогда не покинет Отечества. За кого же эта сорвиголова выйдет замуж?» И скоро подходящий претендент появился. В 1837 году в России праздновалось 25-летие Бородинского сражения. В составе военно-дипломатической миссии в Санкт-Петербург прибыл 20-летний герцог Максимилиан Лейхтенбергский, внук супруги Наполеона Бонапарта Жозефины Богарне. Говорят, Мария Николаевна напропалую флиртовала с молодым человеком и, конечно же, он потерял голову. Вряд ли, он серьезно задумывался о свадьбе с русской княжной: герцог был небогат, и предложить ему прекрасной Мери было просто нечего. Максимилиан Лейхтенбергский все средства тратил на живопись: он писал картины сам и собирал мировые шедевры. К двадцатилетнему возрасту у него было приличное собрание Веласкеса, Рафаэля и Ван Дейка; его галерея в Мюнхене пользовалась популярностью. Император Николай I обожал искусство во всех его проявлениях и всячески покровительствовал художникам. Но именно согласие Максимилиана жить в России, служить в русской армии и воспитывать будущих детей в православии заставило его дать согласие на брак Марии Николаевны с герцогом Лейхтенбергским. Максимилиан отбыл на родину, получив официальное разрешение писать невесте, и через год состоялось их бракосочетание в церкви Эрмитажа. Ольга Николаевна писала о подготовке к свадьбе старшей сестры: «Приданое Мери было выставлено в трех залах Зимнего дворца: целые батареи фарфора, стекла, серебра, столовое белье, словом, все, что нужно для стола, в одном зале; в другом – серебряные и золотые принадлежности туалета, белье, шубы, кружева, платья, и в третьем зале – русские костюмы, в количестве двенадцати, и между ними – подвенечное платье, воскресный туалет, так же как и парадные платья со всеми к ним полагающимися драгоценностями, которые были выставлены в стеклянных шкафах: ожерелья из сапфиров и изумрудов, драгоценности из бирюзы и рубинов. От Макса она получила шесть рядов самого отборного жемчуга. Кроме этого приданого, Мери получила от Папа дворец и прелестную усадьбу Сергиевское». Свадебная церемония получилась жаркой во всех смыслах. По воспоминаниям маркиза де Кюстина, гости чувствовали себя неловко не только из-за сильной духоты в зале, но и из-за того, что новобрачные уж слишком «откровенно» демонстрировали свое желание оказаться наедине так, что «смущались многие серьезные гости и их добродетельные дамы». Увы, но бурная страсть в этом союзе длилась всего несколько лет, ибо Мария Николаевна в браке видела «освобождение от девичества, а не обязанности и ответственность», которые замужняя женщина должна была на себя принять. Знал ли супруг о романах второй половины или нет-мы не знаем. Возможно, именно по этой причине Максимилиан Лейхтенбергский с головой ушел в работу. В Мариинский дворец он перевез большинство шедевров из галереи Мюнхена. В России он пополнил коллекцию произведениями Айвазовского, Брюллова, Неффа, всячески покровительствовал и помогал их авторам. Мария Николаевна проявила безупречный художественный вкус, украсив стены дворца первоклассными работами итальянских, немецких, французских, голландских и русских живописцев. К этому следует добавить семейные реликвии, драгоценности императрицы Жозефины и Марии Николаевны из ее роскошного приданого, коллекции оружия Наполеона Бонапарта и Евгения Богарне. Стараниями супругов было создано богатейшее художественное собрание. Максимилиан интересовался гальванопластикой, металлургией и минералогией он устроил собственную лабораторию прямо в Зимнем дворце и проводил там эксперименты. Герцог лично обследовал горные заводы Урала и представил царю отчет об их состоянии, а также основал завод по отливке бронзовой и мельхиоровой скульптуры с золочением. Николай I искренне поражался способностям зятя. Император очень привязался к Максимилиану, не упускал случая наградить его и был крайне недоволен поведением дочери, слухи о поведении которой становились всё откровеннее. В этом браке появились 7 детей (одна из девочек скончалась в младенческом возрасте). Причем говорили, что к младшим трем герцог Лейхтенбергский не имел никакого отношения. Максимилиан ушел из жизни в 35 лет от скоротечной чахотки. И тесть оплакивал его куда больше супруги, которая уже была серьезно увлечена красавцем -графом Григорием Строгановым. Граф был кутилой и гулякой, завсегдатай казино и питейных заведений. Николай I относился к нему с откровенным презрением, и не могло быть и речи, что он даст согласия на брак дочери с этим светским мотыльком. Однако, Марию Николаевну остановить уже ничего не могло. Она родила Строганову детей и была твердо намерена тайно обвенчаться с ним в церкви, надеясь со временем все объяснить Папа. Император скончался через 2 года, и за это время дочь так и не нашла удобного случая поговорить с отцом о своем новом союзе. О нем знал только ее любимый брат Саша {император Александр II}, но он отказался предавать брак сестры огласке: граф Строганов не мог сопровождать жену на мероприятия, жить с ней в одном доме, а на время родов Мария Николаевна была обязана «затвориться» в уединение. Марии все-таки пришлось открыться матери, и вдовствующая императрица Александра Федоровна расплакалась и слегла от стыда и горя. «Я думала, что со смертью императора я испытала горе в его самой горькой форме; теперь я знаю, что может быть горе еще более жестокое – это быть обманутой своими детьми»-после этих слов не было никакой надежды, что Мария Николаевна и Георгий Александрович Строгановы смогут когда-либо открыто жить в России как муж и жена. Избегая светских сплетен, супруги предпочитали жить за границей, сначала в Женеве, потом -в Риме. Не найдя счастья и этом браке, Мария Николаевна поселилась во Флоренции на вилле Кватро, где занялась коллекционированием предметов искусства. После кончины первого супруга она сменила его на посту президента Академии художеств, много покровительствуя художникам и юным талантам. По словам Д.А.Милютина, она «совершенно выделялась из той среды в которой родилась и выросла, страстная и своеобычная, натура её не могла подчиниться условному, стеснявшему, лишенному внутреннего содержания формализму дворцовой жизни и царской семьи. Живя за границей, она позволяла себе разные эксцентричности, держала себя как простая смертная, тон её, речи, обращения были крайне развязаны и бесцеремонны, только профиль её напоминал, что она дочь императора Николая. В последние годы она вдруг сильно опустилась и так исхудала, что трудно было её узнать» Умерла Мария Николаевна в 1876 году, в Санкт-Петербурге, после продолжительной болезни. Так, по словам П.А.Валуева, «завершилась жизнь, обильная светом и тенями. Первое замужество, жизнь в Мариинском дворце, затем вторичное, сперва безгласное, потом гласное супружество, странническая жизнь между Петербургом, Кватро, Сергиевкой, лихорадочное занятие искусством, домашние огорчения. Наконец гробница в Петропавловской крепости. На похоронной процессии сыновья её следовали пешком за колесницей, император был верхом. Из войск были Преображенский полк, конная гвардия и одна батарея. Сонм гражданских сановников был бледен и неблистателен. Графа Строганова не было ни при перевозе тела великой княгини, ни при погребении. Говорили, что он сказал, что с её жизнью пресеклось и его отношение к ней» Ее дочь, светлейшая княжна Евгения Максимилиановна Романовская, герцогиня Лейхтенбергская, стала одной из первых женщин-предпринимателей в России. В купленном ею имении «Рамонь» в Воронежской губернии, Евгения Максимилиановна реконструировала сахарный завод, переведя его на диффузионную систему, машинную паровую технику, открыла рафинадный цех, построила «паровую фабрику конфет и шоколада» ; соединила железнодорожной веткой Рамонь со станцией Графская; путём покупки земли у соседей помещиков увеличила площадь имения с 3300 до 7000 десятин, перевела земледелие на 8-ми польный севооборот; открыла конезавод, ковровые мастерские, содержала образцовую двухэтажную столовую для рабочих, общежитие для прибывших инженеров. В Рамони приняла на себя заботу о школах, больницах и бедных: открыла начальную школу и лечебницу. При её участии из Европы были вывезены и запущены в огражденный участок леса одиннадцать оленей с целью разведения и организации на них охоты. Впоследствии они стали родоначальниками ныне действующего стада оленей в Воронежском государственном биосферном заповеднике. Евгения Максимилиановна Лейхтенбергская вышла замуж за принца Александра Петровича Ольденбургского. В этом браке родился сын Петр, ставший впоследствии первым мужем великой княжны Ольги Александровны Романовой, младшей сестры императора Николая II.