Двадцать девятая часть второй главы автобиографичной книги "Восточный фронт". Ссылки на предыдущие части после статьи.
– Я узнаю. – Кивнул Дмитрий. И, поблагодарив, учителя ушел.
Маме пацана позвонили сразу, но прийти она не могла. Работала кассиршей в том магазине, куда постоянно бегали школьники на большой перемене. Пообещала поскорее освободиться и подойти только через три часа, попросив, чтобы Дмитрий не отпускал пацаненка домой.
Настала очередь пацана. Теперь нужно было хорошо поговорить с ним, узнав все подробности и нюансы случившегося. Дмитрий на это делал большую ставку. Не без основания рассчитывая на то, что сможет раскусить одиннадцатилетнего ребенка. Так и произошло. Никаких особых хитростей не потребовалось, хватило только желания. Пацан оказался совсем не зловредным, а только лишь забитым и до крайности напуганным. Напуганным до такой степени, что порой даже заикался. Как-то совсем не по здоровому.
Первый раз это проявилось тогда, когда учитель задал прямой вопрос, кто заставил мальчика пакостить. И хотя ответ был отрицательным, но всё его поведение говорило о том, что он лжет. И было понятно, что причиной лжи является страх. Даже не так – панический ужас. Пацан вскочил со стула, подбежал к столу Дмитрия, начал клясться, что это он сам всё придумал и сделал. Стал заикаться и, в итоге, расплакался.
Дмитрий был поражен. Даже захотел, сначала, сделать вид, что поверил парню. Но секундной позже понял, что это было бы ошибкой. Ведь рано или поздно придется возвращаться к этой теме и всё повторится заново. Элементарная человеческая жалость заставляла довести дело до конца сейчас, не повторяя всё потом.
Но он все-таки прервался. Достав и разблокировав телефон, набрал номер психолога. Поговорив с девушкой, узнал, что она на совещании – ох уж эти совещания! – и будет через пару часов. Приходилось возвращаться к разговору без неё.
Если бы тогда в голову пришла простая мысль о том, что классный руководитель пацана знала явно больше того, что рассказала! Тогда бы он пошел к ней и надавил. Ну не могла она «догадаться» о том, что в этой истории есть кто-то еще. Точно знала!
Но мысль эта в голову не пришла. Было ли тому виной скудоумие, охотничий инстинкт «выслеживания», открывшийся еще со времен работы в милиции или что-то другое – вопрос открытый.
Минут через сорок напуганный до нервной дрожи пацан описал двоих старшеклассников, которые и заставили его залезть в раздевалку. После этого он отнес им телефоны и деньги в детский туалет на второй этаж. Телефоны они не взяли, сказав, чтобы он спрятал их у себя в портфеле, а на улице выкинул в мусорку. А денежную мелочевку, добытую из детских карманов, спустили в унитаз.
Таким образом нашлись и телефоны, и настоящие бандиты.
Вот только удовлетворения от этого не было. Потому что этой мразью оказались два друга из девятого класса. Оба высокие, русоволосые и крепкие они были хорошо знакомы Дмитрию. Один из них, тот, что полнее, имел постоянно разрушающиеся «отношения» с его Ленкой. Той самой, которая и без них была погружена в негатив «от и до». Несколько раз Дмитрий даже обращался к нему за помощью. Когда надо было как бы невзначай подкормить девочку, разыскать её и еще, по мелочи.
Кроме того, эти двое были реальной конкуренцией младшему Магомадову, который учился в параллельном классе и уступали ему в этом первенстве лишь постольку, поскольку он имел братьев и отца, готовых поддержать в любом случае.
Да и вообще, парни нравились Дмитрию. Балбесы, конечно, учиться не хотели. Но скажите, много ли таких детей, пускай даже в советское время, которые сами желали получать знания? Да девяносто процентов этого желания не имело и не имеет! Была надежда, что в будущем все будет не так, но она казалась настолько призрачной и нелепой на фоне настоящего, что о ней даже говорить не стоило. Эти же двое были честными и порядочными хулиганами, весьма самостоятельными, к тому же. Они не примыкали ни к одной «силовой» группировке в школе, что могло говорить о весомой силе духа уже сейчас. И чтобы вот так в них ошибиться! Да и одна из камер, которые отсмотрел Дмитрий, по идее, должна была зафиксировать их головы. Очень уж высокими были пацаны…
Дмитрий набрал один номер, второй. Третий. Связался с ребятами. Ничего не объясняя, настойчиво предложил «бегом прибыть в школу, так как вопрос крайне важный». Через двадцать минут оба были на месте.
– Что случилось, Дмитрий Николаевич? – Из дверей спросил один из друзей.
Дмитрий ожидал ребят на первом этаже, оставив виновника торжества на лавочке поблизости.
– Идите за мной! – Развернулся и повел их на очную ставку. Завернув за угол, резко повернулся, не желая пропустить первое впечатление от встречи на лицах ребят.
– Ну? – Спросили «двое из ларца» почти хором.
Они увидели пацана, но практически не обратили на него внимания. Если это была игра, то парнягам нужно было поступать в театральный. Тем не мене, не отметая версию лишь на основе своих впечатлений, Дмитрий посмотрел на мелкого.
А вот в его поведении опять многое изменилось. На этот раз он, что было весьма показательно, не испугался так, как если бы увидел перед собой тех, кого очень боялся. Но заерзал сильно. Забегал глазами, не желая встречаться взглядом с Дмитрием. Сделав определенные выводы, Дмитрий вновь повернулся к добрым – уже почти не сомневался в этом – молодцам.
– Вы что, кого постарше не могли найти!? – Напустил на себя самый разгневанный вид, на который был способен учитель.
– А...? – Растерянно открыл рот тот, к кому обращались.
– На! Ты знаешь, что я тебе за мелкого сделаю?!
– Дмитрий Николаевич, да о чем вы?! За кого?! За этого?! Да я его вижу первый раз! Что случилось-то?!
Всё! Всё было ясно!
Дмитрий повернулся к пацаненку, который хныкал где-то за спиной. Вид он имел… жалкий. Учитель поймал себя на мысли, что никакого сочувствия в нем сейчас не было. Гнев и… презрение. И вот тут нужно было остановиться. Стоп!
– Так, пацаны! Извините, ошибка вышла. Вы тут ни при чем. Извините и идите домой, спасибо что пришли.
– А что случилось-то? – По-прежнему в недоумении спросил «бывший-настоящий» парень Ленки.
– Не могу сказать. Идите домой. – И, дождавшись, пока озадаченные ребята выйдут из школы, обратился к пацаненку. – Ну что, это ведь не они?
Да, у пацана в психике уже вовсю хозяйничали очень странные процессы. Страшные процессы. Это было очевидно. По его движениям, по манере отвечать. По тому, как выбирал он стратегию поведения. По мимике, по дыханию, по, по, по… Это было очевидно, черт возьми!
И именно это поведение, вызванное патологическими процессами, заставляло негативно относиться к пацаненку. Но ведь это в корне не верно! Он попал в беду, о сути и корнях которой Дмитрий даже не представлял. Никто не знал этого мальчика с плохой стороны еще полгода назад. Он был одним из многих резвящихся и смеющихся детей. У него были товарищи, друзья и знакомые. Были и проблемы, но не более страшные чем у многих других. О детство! Оно, как добрая колдунья, умеет смазать бальзамом незначительности многие сильные беды. Но всему есть предел, и вот полгода назад случается нечто. С тех пор пацан начинает пакостить в классе, настраивая против себя одноклассников. Из-за этого с ним перестали общаться, фактически объявив социальный бойкот. По словам классной руководительницы он перестал водиться с ребятами и окончательно закрылся. Перестал учиться, стал нервным, агрессивным и лживым. И произошло все это буквально на глазах! С ним начала работать школьный психолог, но судя по тому, что Дмитрий видел перед собой, не особо результативно.
Пацан явно в беде и это презрение, что вспыхнуло в учителе сначала, объяснимо… но не достойно и совершенно не уместно!
– Нет! – Чуть ли не завыл плачущий пацан. Он сидел, обхватив руками плечи, уткнув подбородок в перекрестие запястий и ритмично покачиваясь вперед-назад.
– Почему ты так боишься? Я тебя защищу. Всё будет хорошо. Мы найдем тех, кто тебя обижает и накажем. Может быть, даже выгоним со школы. Скажи мне, кто они?
– Я не знаю! – Все в той же манере ответил мальчик. Он явно не верил словам очередного для него «взрослого», ведь не знал Дмитрия даже поверхностно.
– Хорошо. Тогда посмотрим по камерам. Ты говоришь, что встретился с ними в туалете? Там всё снимается. Я не хотел тратить время на просмотр, но если ты не помогаешь мне, то пойду смотреть. И ты в таком случае перестанешь быть тем, кого заставили. Если ты скрываешь их, значит заодно с ними.
Сказав это, Дмитрий, тем не менее, не спешил вставать с лавки. Дело в том, что туалет для мальчиков на втором этаже не попадал в сектор съемки камер. Их было две на этом участке и ни одна не снимала вход в туалет. Можно было видеть коридор с одной стороны, но Дмитрий внимательно просмотрел эту видеозапись и ничего там не обнаружил. Никто из старшеклассников не проходил в этом месте. Оставался единственный и самый верный вариант – гад прошёл в туалет со стороны ближайшей лестницы. И вот этот-то сектор камеры не снимали, задевая лишь маленький кусочек на уровне головы около двери. Дмитрий отсмотрел и эту часть, но кроме пары моментов неясного мельтешения ничего не увидел. Так что сейчас он просто-напросто блефовал, побочно усиливая истерику мальчика. В какой-то момент даже показалось, что нужно оставить его в покое – настолько неадекватным стало поведение…
В развитие событий вмешалась внезапно появившаяся директриса. Она быстрым шагом вошла в двери, процокала каблучками по кафелю и встала напротив сидящих.
– Что тут у вас, Дмитрий Николаевич?
– Да вот… – Начал пояснять Дмитрий. – Парня заставили забраться в детскую раздевалку…
– Я знаю. Мне позвонили и всё рассказали. Только я вас умоляю! Кому вы верите? Посмотрите на него – он же врун! Сам залез, украл у детей вещи и подставляет других ребят. Вы вызывали кого-то уже? – Скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Тварь.
– Да. Это оказались не они.
Дмитрию было неприятно отвечать. Он понимал, что мальчик врёт, но уже не считал его настолько плохим, чтобы ненавидеть. А директриса явно ненавидела, настолько горячим был её напор.
– Вот видите! Бросьте это дело! Только время зря тратите. Он сам это сделал, а теперь врёт!
Дмитрий на миг даже засомневался в своих действиях. А вдруг действительно пацан водит его за нос? Но нет! Чем в таком случае вызван его страх? Неужели только тем, что может раскрыться его истинная роль? Не может быть. Окружающие и без того считают его виноватым.
– Я все-таки поговорю с ним еще. Мне не кажется, что он врёт.
– Как хотите! – Холодно бросила директриса и тут же скороговоркой добавила, несколько быстрее, чем следовало. – А маму вызвали, когда она будет?
– Через… – Дмитрий посмотрел на часы. – Минут тридцать должна подойти.
– Хорошо. Не затягивайте. Вместе с мамой приходите ко мне. Нужно выгонять этого вора, пока остальных ребят не испортил!
Так неприятно было слышать из её рта такие слова, что зама передернуло.
– Ты слышал? Директор считает, что это сделал ты сам. И хочет тебя выгнать из школы. Сейчас никто кроме тебя самого тебе не поможет. Ты должен мне сказать, кто тебя заставил, чтобы и я смог помогать тебе.
Пацан в очередной раз впал в истерику, которая утихла до постоянного плача.
– Ну, скажешь?
– Скажу! – Еле выдавил мальчуган.
– Давай! – Тут же подхватил Дмитрий. – Не тяни.
– Я… Я его не знаю!
– Ну опиши хоть. Скажи с какого класса примерно. Высокий или низкий?
– Не… не высокий.
– Волосы какие?
– Во-волосы. Черные.
– Ну, давай еще. Что-нибудь такое, что отличает от других.
Пацан молчал. Причем молчал так, как молчат, когда знают, но не хотят говорить, а не когда замирают в раздумье.
– Давай-давай родной. Я найду его и накажу. А тебя защищу. Признавайся, как он выглядит.
– Он… У него очки.
– Очки!
– Да. И еще… – Истерика, сошедшая на судорожные воздушные всхлипы и сопли, опять вошла в свои права. Пацан подавился плачем. – Они… Они меня убьют!
– Да не тронет тебя никто!
В голосе уверенность, а в душе ужас. Это как же и насколько долго нужно было запугивать мальчика, чтобы сделать это? Перед Дмитрием сидел натуральный психологический калека.
«Одиннадцати – сука – летний калека!» – мелькнула бешенная мысль. Зачесались кулаки, откуда-то из глубин поднялось желание рвать подонков.
– Ну, успокоился? Говори. – Сам через непростое усилие успокоился учитель.
– Он… он хромает… – Обреченно проронил пацан.
И тут же всё стало ясно. Учителю стало ясно всё!
И недоговаривающая давешняя знакомая директрисы – классный руководитель мальчика. И его лютый страх. И то, почему бессильна оказалась психолог – хороший человек и чуткая женщина. И реакция Твари, её нежелание дальнейших разбирательств.
А еще стало ясно, что обещания, которые он давал парню, сдержать будет не просто.
Если вообще возможно.
Маша – школьный психолог – прибежала минут через тридцать. Дмитрий встретил ее на первом этаже, направляясь к классному руководителю того класса, в котором учились подозреваемые и, практически доказанные, виновные.
– Привет! – Громким грудным голосом поздоровалась девушка.
– Привет Маш! Слушай, пацан у меня пока сидит в кабинете. Ждем маму. Как только она придет – пойдем к директору на разборки. Мне некогда пока, потом расскажу все. Ты сходи к нему, пожалуйста. Посмотри, что с ним. У него поведение жесть – какое странное.
– Да чего там смотреть?! Уже смотрела. Там проблемы серьезные. Я маме говорила, что ему квалифицированная помощь уже нужна. Но только там и мама…
– Маш, извини, времени у меня очень мало. Скоро мама подойдет. Давай потом поговорим.
– Хорошо.
Дмитрий убежал.
Поднявшись на четвертый этаж, завернул в кабинет математики, где «дислоцировалась» искомая классная руководительница. В дверях в нос ударило запахом алкоголя. Кабинет принадлежал двум учителям, одним из которых была страдающая пагубным пристрастием женщина с ядовито-рыжими волосами.
Обе женщины пили чай на последней парте среднего ряда. Увидев залетевшего зама по безопасности, они испугались и кинулись экстренно убирать со стола. Связанно это было с тем, что пить и есть в кабинетах запрещалось «тысяча двадцать восьмой» инструкцией, и именно Дмитрий Николаевич «гонял» за их соблюдение. Мог даже написать служебную записку с требованием лишить премии. Другое дело, что Дмитрий прекрасно понимал абсурдность таких требований, хотя сам ел исключительно в столовой. Ну скажите на милость, где взять учителю время на то, чтобы спускаться постоянно на первый этаж?! Учитывая целый воз и маленькую тележку обязанностей? И опуская элементарный фактор психологической комфортности. Опуская тот факт, что по служебным запискам директрисой будут наказаны только те, кто не является приближенным. Это то же самое, что: «Дмитрий Николаевич, вы наказывайте их, пожалуйста, за курение! Только нас вот тут не наказывайте, мы все-таки администрация» – говорила директор, затягиваясь тонкой длинной сигаретой и наливая в чашечку кофе.
Поэтому Дмитрий обычно не «шерстил волком» по кабинетам. Но заметив «чаепитие» обычно хмурился и просил делать это как можно более незаметно.
– Успокойтесь! Не до этого сейчас! – Прервал заместитель директора их молниеносные сборы.
– А что случилось, Дмитрий Николаевич? – Испугались женщины.
– Всё то же. Мне нужен номер Бориса.
– Ой! Ой-ё-ёй! – Классный руководитель Бориса была женщиной впечатлительной, но в этот раз и повод впечатляться действительно был. Она закрыла рот двумя ладошками и смотрела на Дмитрия «круглыми глазами». – Это точно? – Добавила почти шепотом, умудряясь не отнимать рук ото рта.
– Точно!
– Ой, что же будет-то… – Начала искать номер телефона.
Дело в том, что Борис – пацан с врожденной инвалидностью – входил в свиту Хасанбека. И ни-че-го не делал без его разрешения. Вернее, по-другому: если в совершённой пакости был замечен Борис, это значило, что организатор, идейный вдохновитель и вожак – Хасанбек. И все это прекрасно понимали. Как понимали и то, что директор чужими «костьми ляжет», а кавказца будет отстаивать.
Вот и женщина, уже зная о случившемся, поняла зачем Дмитрию номер телефона Бориса. И сумела построить цепочку возможных событий, встраивая в неё себя. От того и пугалась.
– Слушайте внимательно разговор. – Предупредил Дмитрий женщин, включил заготовленный диктофон и набрал номер, активируя громкую связь.
– Алло! – Раздалось из трубки.
– Здравствуй, орел мой сизокрылый! – Поздоровался Дмитрий.
– Здравствуйте. А кто это?
– Совсем не узнаешь?
– Э… Из школы? Дядя Дим… Дмитрий Николаевич?
– И как ты думаешь, зачем я тебе звоню? – Холодно задал встречный вопрос Дмитрий.
– Я не знаю! – Тут же ответил парень.
– Всё ты знаешь. Звоню я тебе, потому что тот, кого ты заставил совершить преступление – попался. И отвечать будешь ты.
– Дмитрий Николаевич! Это Хасанбек!
Вот так. Никаких сложностей, на которые он рассчитывал, не было. Испуганный пацан сдал своего «друга» тут же, как только запахло жаренным. Рассказал все очень подробно, затратив на это минут десять…
В кабинете директора присутствовало несколько человек. Она сама сидела за роскошным столом, заваленным кучей бумаг. Дмитрий сидел рядом, за столом составляющим ножку от буквы «Т». Напротив директора и справа от ее заместителя, на специально поставленном стуле, сидела мама несчастного парнишки. Парень встал рядом с ней, около выхода из кабинета. За спиной у мамы красовался мягкий офисный диванчик зеленого цвета, но сажать женщину на него Тварь не захотела.
А вот Борис сидел на таком диванчике, расположенном под окном. Сразу напротив входа в кабинет и, получается, напротив стоящего пацаненка. Рядом с ним, в самом углу, сидела классная руководительница Бориса и Хасанбека. Та женщина, которая совсем недавно уже разбиралась с историей, когда кавказец ударил кулаком девочку. И которая в этот раз прекрасно слышала обвиняющее признание Бориса по телефону.
Дмитрий вошел в кабинет последним и мог только констатировать наведенный в нем «порядок». Надо сказать, что уже одно это крайне не нравилось. Сказать, что принцип рассадки людей был непонятен, значило бы покривить душой. Беда в том, что он был ясен, как дважды два. Директриса, успевшая выслушать своего зама до общей встречи, специально рассадила людей так, чтобы подчеркнуть виновность одних и невиновность других.
Эту «мелочь» пришлось проглотить молча. Не устраивать же в самом деле скандала из-за того, что мама сидит на стуле, виновник – на диване, а самый страдалец и вовсе стоит на ногах. Тем более что мама и не возмущалась. Этот довод разума стал первым шагом на «скользкой дорожке», по которой попыталась пройти совесть.
Разговор продолжался уже некоторое время и Дмитрий, усевшись на свое место, постарался побыстрее в него вникнуть.
– …Нет! Вы не понимаете, по-моему, всего размаха случившегося! Как это, всё очень серьезно! – Как всегда в сложных ситуациях, директор задействовала свой любимый словарный арсенал. – Я не знаю, что нужно носить в душе, какое воспитание нужно иметь, чтобы сотворить такое!
– Татьяна Егоровна, я всё понимаю… – Попыталась вставить мама.
Надо сказать, что её поведение не шло ни в какое сравнение с внешностью и с тем, что было известно о ней Дмитрию. Перед ним сидела крепкая и сбитая низкорослая женщина. С густыми светлыми волосами до плеч и лицом, отразившим массу жизненных невзгод. Собственное поведение в данной ситуации характеризовало её исчерпывающе. Она «прогибалась» под сильного – в данном случае под Тварь – и «прогибала» слабого. Своего сына.
Очень быстро у Дмитрия вполне сложилось о ней впечатление. «Закон курятника: клюй ближнего, сри на нижнего и смотри в жо…у вышнему» – скорее всего, она жила по этому «нанотехнологичному», «инновационному» общественному правилу.
– Нет, вы не понимаете! Он уже несколько раз совершал пакости. Мы его жалели, работали с ним. Привлекали психолога, отдали его в секцию регби… Но всё бесполезно! Вы представляете, как он сейчас нас подставил!? На меня теперь родители будут жаловаться Исааку Иосифовичу! «Не твори добра, не получишь зла»!
– Мы вам очень благодарны… – Еще раз попыталась вставить мама. – Но ведь он не один был. Его же заставляли… – Она посмотрела в сторону елозившего на диване Бориса.
– Заставляли – не заставляли! Своя голова на плечах есть? С этим мы ещё разберемся!
Дмитрий отвлекся, задумавшись.
Как он устал от всего этого маразма! Ведь всё было настолько просто! Невиновный, до нервного заболевания запуганный пацан. Второй пацан – тоже идущий на поводу. И третий – коварный, двуличный и опасный. Была потерявшая всё человеческое Тварь на месте директора и трусливая мамаша. Вот уж точно трусость и слабость – самые страшные грехи человечества! И несколько этих факторов крутились друг вокруг друга, создавая выносящую мозг и до дна черпающую терпение круговерть. Как просто было бы это разрешить, имея всю полноту власти! Но нет! Приходится сидеть тут, слушать общий бредовый лепет и наглое вранье, смотреть на почти сдающую своего ребенка мать…
В этот момент в коридоре раздался крик. Кто-то очень разгневанный ругался на всё подряд, приближаясь к кабинету «успешного управленца». Все, включая директора, замерли. А та и вовсе, с открытым ртом и испуганными глазами.
Вошел мужчина. Горластый, непонятной, но точно не славянской наружности. Небритый и нечесаный, с барсеткой на поясе и телефоном в руке. Это был папа Бориса. Дмитрий тут же дал ему кличку – Торгаш.
– Что случилось?! Мой сын ничего не делал! – Начал орать он с порога с заметным акцентом.
Закипевший балаган бурлил еще минут пять. До тех пор, пока директору не удалось более-менее причесать общую «беседу». Но сделав это, она поняла, что связываться с отцом нельзя. Отец не боялся и готов был глаза выцарапать за своего сына. Тогда, будучи по натуре своей человеком слабым и трусливым, Тварь «на ходу переобулась». А Дмитрий стал свидетелем этого.
– Ну как «не сделал»? А вот он – Указала рукой на трясущегося вместе с дверным косяком мальчика – говорит, что его заставили украсть телефоны и деньги!
– Кто?! Мой сын?! Он же вам сказал уже, что это сделал Хасанбек!
Вообще надо сказать, что отразить весь царящий бардак на бумаге невозможно. То, что она терпит, представляется как более-менее структурированный разговор. На самом же деле ничего подобного!
Одновременно с теми фразами, которые передают суть происходящего, в это время произносилась масса других. Тут были и невнятные извинения мамы, и судорожные всхлипы мальчика и успокоительно-дежурные фразы классного руководителя, иногда на нёго посматривающего и поддакивающего директору одновременно. И «ремарки», которые умудрялся вставлять Борис. И даже разговор секретаря по телефону из другой комнаты.
Дмитрий смотрел этот спектакль абсурда молча. В данный момент, например, он понял, что все-таки знала о Хасанбеке мать несчастного парня. Знала, но предпочитала не говорить. Молчать об одном, робко и испуганно указывая на другого. При обличающих словах отца Бориса её взгляд испуганным кроликом прыгнул на него, на директора и обратно в пол.
– Да какой Хасанбек! Что вы все, в самом деле! Вы посмотрите на него! – Директор имела в виду трясущегося мальчика, который представлял собой жалкое зрелище. Повинуясь её жесту, даже мать взглянула на сына, будто бы впервые. – Что он, будет приличных людей обвинять?! Может оболгать всех, а мы ему верить будем!? Мы уже вытаскивали сюда двоих хороших ребят! Поговорили с одним, со вторым! Оказалось – вранье. Потом он говорит, что его заставил Борис! А сейчас мы еще и Хасанбека будем приплетать?! Он же свою шкуру выгораживает!
Её напор был отчаянно сильным, экспрессивным.
С другой стороны, не переставая, орал значительно «не въезжающий» в суть сказанного отец Бориса. Орал о том, что трогать кавказца «они» боятся, предпочитая отыграться на инвалиде, его сыне! Который всего лишь ходит по пятам за Хасанбеком.
Под таким напором и общим нервным напряжением вялое сопротивление мамаши, если оно вообще не померещилось Дмитрию, растаяло полностью.
– Да, Ольга Викторовна!? Скажите! Вы знаете своих ребят! – В этих обращенных к классной руководительнице словах была кульминация напора и эмоциональности.
– Ой, да! – Невменяемая от ужаса и страха, произнесла Ольга Викторовна, кивая головой и смотря расширенными глазами на открывшего рот Дмитрия., который обескураженно наблюдал за всеобщим помешательством. Едва успевая перерабатывать новые бледно-липкие фразы, выделяемые внезапно собравшимся «совещательным органом» подобно пораженным венерической болезнью органам половым ...
– Ты!! – Заорала крайне взведённая мама, оборачиваясь к сыну.
В этот момент Дмитрий с режущей ясностью осознал, что опаздывает. Где-то на полминуты, на паршивые тридцать секунд. Безнадежно опаздывает.
Но что он мог сделать? Что делать в этом сумасшедшем доме?! Только что вскочить, заорать громче всех и попытаться объяснить им всё…
Ко-о-ому-у «объяснить»?! – Тут же вмешался кто-то сидящий в голове и следящий за самим Дмитрием со стороны. – Маме?! Да ей плевать на сына! Она и так, оказывается, всё понимает и просто сдала его! Кому ты, идиот, будешь «всё объяснять»?! Классухе?! Или, может быть, попробуешь «объяснить» Твари?!
Еще около десяти секунд ушло на этот короткий диалог. В целом почти минута… слабости и растерянности. Непростительной, губительной для пацана и для собственной души слабости. Минута, отданная на откуп рассудку.
К тому что произошло не был готов даже он, проработав в этой школе почти год.
– Ты!!! – Повторила свой вопль мама, подтаскивая ноги дальше под стул, готовясь встать. И что-то настолько могильное своей гранитной тяжестью было в этом «ты», что Дмитрий содрогнулся всем телом, позвоночником и лопатками ощутив дрожь. Будто бы обреченность всей её жизни вселилась в это слово, получила свободу вместе с ним и рассыпалась по осколку действительности. Давя и дробя Любовь. Так, будто её и не было.
Никогда…
Что в этих словах Гамлета?
Что еще заставляет мать и её ребенка жить на этом свете? Глотать горстями вездесущее несчастье, но… жить! Неужели только неизвестность?
Мать – хорошо. Допустим. Живет она на свете не первый год уже. Морщины на лице нам говорят о тусклой жизни и судьбе. О том, что всякую надежду потеряло сердце…
Но сын?! Что он?! Ведь там надежда еще жива, хоть умирает постепенно. Сын, парняга, возможно, видит свою последнюю надежду в обещавшем учителе. Или не видит. Уже.
Потому что учитель… думает. Он, видите ли, не знает, что ему делать! Он потратил драгоценные сорок секунд времени на отслеживание сумасшедшего разговора и на размышления, просто отдал в жертву своей слабости!
Сколько жизней могли унести печи фашистских концентрационных лагерей за сорок секунд?
Какое количество судеб Хиросимы перечеркнула ударная волна «Малыша» за много меньшее время?
Нет, не могут быть эти секунды оправданием.
Не здесь.
Не сейчас.
Не здесь и не сейчас… А просто он получил еще один удар.
Допустил элементарную ошибку – недооценил Врага – и пропустил удар. Он думал, что эта несчастная жалкая женщина в кресле директора и есть Тварь. Но через неё, как через дыру в ткани реальности, можно было разглядеть Инферно. И только мизерную часть обитающей в нём Твари.
Но сейчас она смотрела на него не только через Татьяну Егоровну. Она заглядывала в душу глазами Бориса, царапала её когтями безвольного согласия забившейся в угол Ольги Викторовны.
Дышала в лицо смрадом трусости матери парнишки. И даже мелькнула на дне его дикого ужасом взгляда: «Сейчас! Уже скоро! Я буду владеть и им!».
Дмитрий пропустил удар страшной силы. И, как боец на ринге, рухнул на подкосившиеся ноги.
Поговорка… Его поговорка, всегда спасавшая и выражавшая смысл борьбы прямой констатацией. И она разлетелась в прах никчемной ничтожности.
«Делай, что должно, и будь, что будет!» – Говорили тевтонские рыцари когда-то.
«Делай, что должно, и будь, что будет!» – часто повторял себе Дмитрий, освобождаясь от ответственности. И вот он сделал, что «должно» и не знал, что делать дальше. А то, что случилось, его совсем не устраивало. Точильным камнем царапало душу, раскидывая во все стороны искры.
Если бы на этом ринге был «рефери», он бы уже давно начал отсчет.
«Раз»!
Дмитрий вскочил со стула, как ужаленный, сделав это быстрее матери, но всё равно безнадежно отставая.
«Два»!
Набрал в грудь воздуха, страстно желая расставить все по своим местам, помочь парню, объяснить им всем… продавшимся… Что?
«Три»!
Воздух так и вышел, вхолостую, из груди. Вместе с этим мать вскочила на ноги, замахнулась и ударила своего ребенка рукой. По лицу.
«Четыре»!
Парнишка развернулся, поскальзываясь на дорогом паркете директорского кабинета. Его панический визгливый вопль раздался уже из другого помещения. Мать бросилась за ним, а Дмитрий, как в вязком вареве – за ней.
«Пять»!
Мелькнули висящие повсюду иконы, портрет президента и неживые людские маски лиц. Вскочила со своего места Саша.
«Шесть»!
Они догнали семью в той самой раздевалке, где сын забился в угол, а мама безжалостно пинала его облаченной в туфлю на толстой подошве ногой. Дмитрий не видел, откуда появился кровоподтек на лице парня, но после второго, замеченного им удара, такой же образовался на руке.
Третий она нанести не смогла. Не достала, увлекаемая учителем назад от ребенка.
Прибежала психолог. Схватила в охапку пацана, увела прочь. Её появление несколько помогло Дмитрию вернуться к реальности. Можно сказать, что теперь он понимал, где находится. Вот ринг, вот канаты, а это Враг.
Дмитрий пытался встать, шатался и падал, старался подтянуть под себя колени…
Через несколько минут зашел к себе в кабинет. Закрыл дверь. Взял чистый лист и уперся в него взглядом.
«Семь»!
«Писать министру, или…» – мелькнула безучастная мысль.
На ринге Дмитрий еще раз упал, так и не сумев встать на ноги. Накренился, стараясь зацепиться за канаты непослушной рукой, но промахнулся и упал.
В дверь постучали. Вошла Маша.
Дмитрий отвлекся от листа, на котором незаметно для него самого появилась кривая вертикальная черта.
– Ты почему не с мальчиком?
– Так ушли они давно. Я с ним пятнадцати минут не успела провести, как Татьяна Егоровна прилетела. Как давай орать: «Отпускай их домой»! Потом минут двадцать мозги нам полоскала.
Дмитрий отстраненно заметил, что прошло, оказывается, около получаса. Психолога он не слушал и вспомнил о ней только после вопроса.
– Что?
– Я говорю, это жесть!
– А… Да.
– Мы подозревали, что все дело в этом Хасанбеке, но, чтобы настолько!
– Мы?
– Слушай, ты мне не нравишься! Ну что ты мог сделать?
– Кто мы?
– Ну… Я, его классный руководитель, Петр Петрович. Он вообще его взял в секцию, чтобы постараться оградить от этих уродов.
– Так вы знали всё? – Так же бесцветно спросил Дмитрий.
– Ну, не настолько, конечно! Но в целом догадывались.
Уголки её губ опустились вниз, на лбу появились морщины. Так было всегда, когда она хмурилась.
– А ты даёшь! Хасанбек, Хасанбек…. – Похоже, что девушка уже знала всю историю. – Да она за него задницу любому порвет!
Что-то зацепило Дмитрия в этих словах.
– Почему?
– Да как «почему»? А что она ментам скажет… Ой, извини! Скажет, что он со своей горной деревни приехал сюда с одноклассниками повидаться? Он же уже несколько недель у нас не числится.
– Почему? – Тупо переспросил собеседник.
– Да уехал перед ГИА! Что ты, как маленький ребенок! Никаких документов, ничего на него нет. Сейчас, там сдаст всё на отлично, а перед десятым обратно вернется. Ладно, слушай, я пойду. Ты не загоняйся сильно, хорошо? – Она бросила взгляд на лист с косой чертой.
– Давай, спасибо. – Механически ответил Дмитрий, погруженный в свои мысли.
«Восемь»! – Кричал, надрываясь над ухом, рефери.
Дмитрий взял ручку и, подумав, поставил первый плюс в ту колонку, которая отвечала «За» письмо министру. Еще через пару минут она обзавелась целыми тремя плюсами.
Зато минусы посыпались, как из рога изобилия. Причем те из них, которые «рубили» его собственную «карьеру», Дмитрий проставил последними.
Вышло «три – девять» в пользу «Против».
Учитель еще раз взглянул на написанное. Есть ли в правой колонке хоть щепотка трусости и желания сохранить свое положение? Нет. На этот вопрос он мог ответить однозначно – нет.
Взгляд зацепился за первый плюс. «Может быть, имеющая серьезные связи наверху директриса будет уволена». Потом перескочил в правую колонку, на четвертый минус. «Крайне вероятно, что ни в одной школе работать я больше не буду. И биться больше не смогу».
В этой записи было только переживание за Дело, которому взялся служить учитель. И больше ничего. Он не сдавался окончательно, думал о будущей войне. Но даже это не помогло ему «встать».
«Девять»! – отсчитали где-то рядом.
В тот день Дмитрий ушел с работы вовремя. Ровно в положенные минуты.
Сидя вечером за столом, рассказал всё жене.
– Вот так. Если во время этого я был слабым, хоть и невольным, соучастником, то останься я теперь и превращусь в соучастника по собственной воле. Раньше, наверное, в таких случаях стрелялись.
А я всего лишь уволюсь.
«Десять»!
Каждый второй вторник месяца в школе проходил так называемый «Управляющий совет».
Идея на первый взгляд здравая. Но даже если это и так, то она просто утопала в той трясине, в которую превратилась вся школьная, да и образовательная, в общем, действительность.
В совет входили представители от родительских комитетов всех классов, председатель школьного родительского комитета, администрация школы и, чисто формально, представитель от школьников. Реально действующими и в чем-то заинтересованными должностными лицами в этом совете был председатель – здоровенный мужик, отец Андрея из компании Димана – и его секретарь. Молодая и бойкая, сознательная и небезразличная мама пацаненка из третьего класса. Который, между прочим, занимался в самой младшей группе у Петра Петровича.
– Здравствуйте, уважаемые учителя, товарищи. – Начал председатель. – Предлагаю начать работу. Анна Александровна, огласите перечень вопросов на сегодня.
Девушка кивнула, поправила заранее приготовленный список. Смотреть на нее было приятно. Мелкие, но гармоничные черты лица. Короткая стрижка естественного цвета волос и вообще отсутствие на лице косметики. Хрупкая, стройная фигурка. Насколько Дмитрий знал, мужа у неё не было. Двоих маленьких сыновей она воспитывала со своей мамой, бабушкой детей.
– Да, здравствуйте. На сегодня у нас запланированы следующие вопросы:
1) утверждение единой школьной формы на следующий год,
2) ситуация с алкогольной зависимостью учителя математики старших классов,
3) подготовка к завершению учебного года…
Все полтора часа заседания Дмитрий прослушал только краем одного уха. Поднимавшиеся вопросы его либо вовсе не касались, либо были чистейшим формализмом.
Он наблюдал за отцом Андрея и за секретаршей, которые были выдвинуты из родительской среды. При этом Дмитрий знал, как непросто найти людей небезразличных к общественной жизни и готовых тратить на нее личное время после работы. При условии, что денег за это не получишь.
Таким образом, было два варианта выдвижения подобных людей. Либо это те, кто до блеска привыкли полировать зад…ицы администрации, витая в своих корыстных расчетах. Либо другие, чьи головы не до конца продуло ветром антигуманизма. По слухам, эти двое относились ко второй, вымирающей, категории.
Вообще-то учитель присутствовал на совете уже не первый раз и по большому счету мнение о них давно сложилось. Но сейчас, в свете фактической войны с директором и его в ней поражения, было интересней взглянуть на них еще раз. Взглянуть, как хорошие, в общем-то, люди крутятся хитрой директрисой. Как они, подобные слепым котятам, идут туда, куда их ведут.
Обычно все вопросы, решаемые на совете, совершенно не интересовали директрису. Ей был нужен сам факт наличия совета с протоколами заседаний и решений, для отчета перед департаментом. Но если вдруг на заседании затрагивался вопрос прямо или косвенно касающийся денег или её благополучия, то тут Татьяна Егоровна могла выступать от пятнадцати до тридцати минут. И всегда убеждала слепых котят в правильности предложенного ею варианта. А что? Родители внутренней кухни не знали, а учителя молчали в тряпочку. Родителям приходилось соглашаться, даже если они и подозревали неладное.
Совет закончился. Дмитрий поспешил к себе в кабинет, собираться. Задержаться и так уже пришлось почти на два часа. Но уйти так и не получилось. Буквально следом за ним, через пару минут, в дверь вошла секретарша совета. На ловца, что называется, и зверь бежит.
– Извините, Дмитрий Николаевич?
– Да-да. Заходите. – Прекратил сборы Дмитрий.
– Вы домой собираетесь уже?
– Собирался, но вы говорите, что хотели. Я могу и задержаться, если нужно.
– Ой, я и не знаю, честно говоря. У меня не короткий разговор.
Дмитрий вздохнул, не собираясь особо скрывать своих чувств. Отложил в сторону сумку и сел.
– Садитесь. Поговорим.
– Хорошо, спасибо. Я даже не знаю, как начать… У меня не очень официальный разговор. Вернее, я бы не хотела, чтобы он был официальным.
Учитель покивал головой, понимая, что имеет в виду девушка.
– Я понял. Говорите, как есть, что там у вас?
– Скажите, Сережу выгнали из школы?
Дмитрий услышал вопрос и замолчал, «переваривая» его и усмиряя вспыхнувшие чувства. В разговоре возникла пауза.
– А вы откуда его… о нем знаете?
– Ну, мы же все в «младшей школе» учимся. – Сказала девушка, имея в виду своих сыновей-близняшек. – Там быстро слухи расходятся. Да и Петр Петрович говорил, что он больше не учится у нас. Мои ребята у него тоже занимаются, мы общаемся часто.
– Петр Петрович… – Протянул Дмитрий, стараясь поймать молниеносно проносившиеся мысли.
Через пару дней после разбирательства ему стало известно, что мелкий кавказец ходит по всем кабинетам второго этажа, открывая их с ноги, и ищет Сережу. Рассказала об этом его бывшая классная руководительница. «Бывшая» – потому что на следующий, после разбирательства, день мама забрала документы мальчика и пока даже не определилась в какую школу их понесет.
При этом разговоре присутствовал и Петр Петрович, который до этого очень кипятился и сожалел, что не присутствовал лично в «час икс». Мол, он бы сделал всё возможное, чтобы пацана не трогали.
Дмитрий верил ему и понимал, что сказанное сказано не в укор ему. Но с другой стороны: «А что бы ты сделал Петруха?» Так и хотелось спросить. Чтобы ты, дорогой, сделал? Если старшие классы ты брать не хочешь, потому что «поубивал бы». Если в тот день, в кабинете директора, и без тебя все всё понимали. Что бы ты сделал? Повел бы домой маму, личным присутствием придал ей сил и дальше водил бы за ручку? Верил, конечно, он ему верил. Только вот услышав про нагло разыскивающего Сережу кавказца, Дмитрий покосился на Петра Петровича. Тот только покачал головой.
Кричать горазд каждый… Хотя, Петр Петрович мужик нормальный, чего уж.
Только вот разговаривая с ним на эту тему постепенно Дмитрий узнал и о другом. Например, о том, что зарплата тренера значительно упала с того момента, как упало желание директора видеть своего внука в секции. И о том, что вместе с деньгами, а вернее до них, стремительно испарилась и благосклонность.
В общем, Петр Петрович собирался увольняться. По его виду, тону, настроению было понятно – мужик капитулировал. И связанно это было в первую очередь с зарплатой.
Эта весть не прибавила Дмитрию оптимизма.
– Его мама забрала документы. – Вынырнув из задумчивости, пояснил Дмитрий, имея в виду Сережу.
– А вы… а что вы?
– Что я?
– Ну…
– Да говорите вы прямо уже. Утомился я от этих «междометий», честное слово!
– Ну хорошо! Нам кажется, что с вами можно об этом поговорить, что вы не будете врать. Да и люди так о вас говорят.
– Кому «нам» и о чем поговорить?
– Мне и председателю. Что случилось с мальчиком? Кстати, вы увольняетесь?
– Хм! – Злое «хмыканье» вышло. – Увольняюсь, но не сразу. А про мальчика сейчас расскажу.
И он действительно рассказал все. И про мальчика, и про попытку суицида, и про наркотики, и про все проделки братьев Магомадовых, и вообще о том, как работают учителя в школе, какая в ней царит «дисциплина».
– А вы о форме вопросы «решаете»! А вам в голову никогда не приходило, почему её не носят?
Наверное, не случись у него крайнего происшествия с директором, Дмитрий не был бы таким злым и острым. Будь он сейчас поспокойнее и не стал бы ковать свои мысли в достойные их слова. Укутал бы чем-нибудь помягче. Но так не было.
– Почему? – Девушка явно растерялась, чуть ли не бездумно повторив последнее слово.
– Да, почему? Вот вы там на собрании решали минут тридцать этот вопрос. Где купить, какой дизайн и цвет… А кто её носит? Почему её не носят? Ну хорошо, в младшей школе – да. Там большинство носит, их пока можно заставить. А дальше? Зачем заставлять родителей выбрасывать на ветер деньги? Или даже это не верная постановка вопроса! Они всё равно не будут покупать, потому что дети не наденут. Вопрос должен звучать так: почему дети не носят школьной формы, а ходят в рванине? И ответ на него нужно давать примерно такой: потому им «навалить» на родителей и на учителей. Только вот это крайне ненужный ответ. А значит и вопрос – ненужный. И если вы попробуете его задать, вам заткнут рот. Извините, что так резко, но вы сами просили «без протокола».
Видно было, что девушку пробрала эмоциональность и теперь, с опозданием, до неё доходил смысл, спрятанный за словами. И без того неприятными.
– А если мы все-таки поднимем?
– А тогда всё будет по русской поговорке. «Сказав «А» говори «Б»». Почему детям «наложить» на учителей? По большому счёту, потому что среди детей есть те, которые задают тон. Они настоящие хозяева.
– Вы имеете в виду Магомадовых?
– Не только их, но их тоже. Вот он разбил рожу Карабанову на уроке у завуча, все об этом знают. И что?
Девушка молчала.
– А как деньги в тесном междусобойчике распределяют?
– Какие деньги?
– Да премию учителям. «Стимулирующие выплаты». Я был один раз на таком собрании. Немного настоял на своем, показал, что я не такой, как они. И больше меня туда не зовут. А там тупо и прямо делят бабки. Им нужен минимальный повод, чисто предлог, чтобы начислить огромную сумму себе и ничего не дать другим. Между прочим тем, кто водит детей на экскурсии и организовывает с ними настоящую работу. И, опять же, между прочим, на этом междусобойчике должен бы присутствовать кто-то из вас. И судя по словам администрации, председатель это знает.
– Да, я вспомнила. Он один раз там был. Но понял, что не владеет информацией и больше не ходил.
– Вот! Верно – не владеет. Кто сколько и чего сделал из учителей – не знает. И повлиять на процесс не может. А по идее должен владеть. Потому что в каждом классе есть родительский комитет, который уж точно в курсе того, какую работу учитель проводит. Но только это на самом деле не просто провернуть, а еще тяжелее продавить в том тесном кругу.
Девушка совсем опустила глаза. Было видно, что всё сказанное давит её. Но вот вздрогнули плечи, поднялась голова.
– Вы же понимаете, почему я не могу поднимать эти вопросы. С теми же Магомадовыми.
– Конечно понимаю. Вы боитесь. Как и все остальные. Я тоже боюсь. Но несмотря на это я поднимаю. Только вот одной смелости… или глупости – как хотите – недостаточно. Нужно ещё и силу иметь. А я – слабый!
– Нет! Мы о вас…
– Перестаньте! Я – слабый. Я не могу биться с ними со всеми в одиночку. Понимаете, рано или поздно наступает момент, когда они побеждают. Вот с этим парнишкой. Что мне было делать? Да, я мог встать, закрыть его грудью.
Сначала думал, потом офигивал, а потом всё произошло… Но если бы я не тормозил, мог прикрыть его буквально собой от всей этой мрази. Ну и что дальше? Допустим, что удалось бы решить вопрос с отцом Магомадовых, чтобы пацана не трогали, в чём я, честно говоря, сомневаюсь. А вы представьте, что это не удалось. Представьте, что бы я делал, видя, как этот урод избивает и унижает пацанишку. И что было бы после этого. Вы понимаете?
Она молчала.
Она понимала.
– Но допустим! И что? Я должен был пойти к нему домой, уговаривать и успокаивать маму, должен был понять, что она не собирается отпускать сына в школу на завтра? Отговаривать её должен был, да? Обещать свою защиту? А потом опекать пацанишку? Он даже не в старшей школе, не то, что не в моем классе. Я всех должен опекать? А у меня сил таких нет! Понимаете? С Магомадовыми драться, со скинхедами, которые девку мою практически изнасиловали, пьяных отцов разгонять, с директором биться, в зарплате терять ужасно… И всё – один! Понимаете?
Потому что все остальные или боятся или ещё слабее. Или и то и другое.
Меня даже учителей половина тут – ненавидит.
Стало тихо. Гудел за окном нескончаемый поток автомобилей.
Дмитрий злился, понимая, чем вызвано это его словоизлияние. Хотел оправдать слабость. И это бесило.
– Но не увольняться же теперь! Сколько хорошего вы сделали. Вот и Петр Петрович собирается…
– Вы тоже знаете...
– Да, он говорил.
– А скажите, вот у женщины муж и дети… Ну, как пример. И он за свои принципы – такой весь правильный – теряет зарплату. У меня, опять же, например, раньше она составляла восемьдесят пять тысяч. В среднем. А сейчас – пятьдесят. Нет, это конечно тоже деньги неплохие, но вы понимаете. И как мужику?
Опять ей нечем было крыть.
– И что вы нам посоветуете?
– Я?! – Учитель искренне удивился, но уточнения слышать не захотел. Захотел другого – сказать то, что на душе лежит. – Я вам советовать ничего не вправе. Только вот если я сам чувствую, что не справляюсь с этой мерзостью, то и рядом оставаться не собираюсь. Собираюсь бежать куда глаза глядят. Потому что если останешься, то не заметишь, как «веки закоптятся».
Я тут недавно видеонаблюдение установил там, где его еще не было. Так мне эта фирма откат предлагала. Штук на пятьдесят. И я мог это организовать. Но не стал. А останься я тут и начни терпеть и бездействовать, то и самому до этой мерзости докатиться недолго. Оно знаете, шажок, еще один, потом прыжочек и опа! Сам уже – пробы ставить негде.
Так что сами думайте.
Еще помолчали вместе. Около минуты, но молчание это не было «неловким». Два стоящих приблизительно на одном моральном уровне человека сопереживали друг другу. Потом девушка встала и покачала головой.
– Спасибо вам. Я пойду.
– Не за что. До свидания.
Она ушла. Дмитрий выключил свет и закрыл кабинет минут через пять после неё. Почему-то после такого разговора не хотелось идти по пути с девушкой и разговаривать «о погоде».
Но идя по темному уже скверу, Дмитрий продолжал думать. Ведь всё сказанное ей – верно. Но всё равно муторно на душе. И он знал почему.
Потому что то, что он изо всех сил старался выставить, как отступление, на самом деле являлось бегством. Потому что отступление, это когда всё организованно. Когда выставляется прикрытие из небольших сил, обеспечивается боеприпасами, оружием. Когда основные силы уводятся из-под смертельного удара.
Когда не нужно стоять до конца.
А в его случае и «прикрытие» и «основные силы» – это дети. И те, которые уже бегали к нему, прося передумать и не уходить из школы, и те, которые не прибегут, не зная его настолько хорошо. И такие, как Настя. Которые просто смотрят в глаза и только этим заставляют оправдываться, обещать, что они теперь и сами справятся со всеми сложностями.
А еще, как бы ни убеждал себя учитель, что впереди еще долгие годы войны и многие важные битвы, было… Ощущение, сомнение – а вдруг именно эта битва, этот плацдарм и есть то место где нужно стоять до конца. Совесть предостерегала от предательства. От роковой ошибки. Совесть кричала, что если он ошибется и уйдет оттуда, где должен был сложить голову, мертвые не примут его. Ни сейчас, ни через пятьдесят, семьдесят лет.
Такое – не забывается.
Такие мысли.
Такой тревожный сон.
А уже через два дня услышал разговор в директорской. Татьяна Егоровна жаловалась Татьяне Борисовне, что и председатель управляющего совета и секретарь отказались от своих должностей.
Татьяна Борисовна, как всегда, смеялась и хохмила. Обещала в короткий срок найти «очень хорошего и сговорчивого» нового председателя.
А Дмитрий стоял и думал о том, как отстает в «росте» тот пацан, который сидит внутри. Он до сих пор не относился к себе, как к взрослому мужчине. Смотрел на того же председателя, как на по-настоящему взрослого мужика. Который умеет решать проблемы, идет, не пряча головы, который пожил и повидал в жизни. Но по факту…
Ай ладно!
Достойно уже то, какой выбор они сделали. Хотя выбрали они…
«Капитуляцию». – Услужливо подсказал кто-то второй, подозрительно часто появлявшийся в последнее время. – «Они посыпались за тобой, как карточный домик».
Дмитрий не захотел с ним разговаривать, промолчал. Но голос был настырен.
«Что? Не нравится?» – Спросил он, прекрасно зная: Дмитрий понимает, что имеется в виду. – «Потому что ты – тварь дрожащая».
Но вот этого терпеть учитель не собирался.
«Нет! Может быть, я просто дурак! Я не думал об этом раньше!»
«А!» – Возликовал голос. – «Ну ладно, я согласен. Самоуверенный дурак. Знаешь, еще вопрос – насколько? Может быть настолько, что даже преступно дурак».
«Да. Может быть. Но впредь я это учту. Пришла бы ко мне эта девчонка раньше хотя бы на месяц!».
«В Брестскую крепость наши вообще не пришли…А сколько таких крепостей и окопчиков по всей бойне было? А если бы не они?»
На этот вопрос ответить было нечего. Если только «второй раз» застрелиться. Такой вот разговор.
О том, что Дмитрий не воспользовался возможностью собрать всех неравнодушных в единый кулак. О старинной русской пословице «Один в поле не воин».
Девятое мая.
Дмитрий любил и уважал только два праздника. День Победы и Новый год.
С недавних пор к ним добавился еще День Великой Октябрьской Социалистической Революции, но та Победа не настолько въелась в его суть, как Майская. Кстати, и Новый год он воспринимал не так, как большинство сограждан. Иной видел смысл. Потому и имел право ставить его в один ряд с такими великими событиями.
Хотелось дать детям на этот праздник что-то такое, что останется в сердцах навсегда. Передать им частицу своего отношения к Великому Подвигу Народному.
Праздничная неделя приняла многих ребят, оставшихся в Москве и не разъехавшихся по дачам.
Дмитрий выбрал три места, в которых побывает класс. Танковый музей в Кубинке, премьера нового фильма «Брестская крепость» и ВДНХ СССР – Выставка Достижений Народного Хозяйства СССР.
Неделя пролетела мгновенно. Детям понравилось в Кубинке, особенно учитывая, что классный руководитель договорился с экскурсоводами и те разрешили полазить в некоторых танках.
Ребят впечатлили убойные здоровенные машины Третьего Рейха. Видно было, что они прониклись к простым людям, остановившим эти смертоносные сгустки стали, железа и злобы.
Потом был обед в полевой кухне. Который и сам по себе оказался вкусным, да плюс еще голод от долгого хождения по свежему подмосковному воздуху и разгулявшийся аппетит.
Фильм, хоть и длинный, приковал детское внимание по-настоящему. После его завершения зал аплодировал стоя, а на лицах многих людей виднелись влажные дорожки. Дмитрий осмотрел своих ребят. Все без исключения девочки имели мокрые щеки, красные глаза или хлюпающие носы.
А прогулка по ВДНХ так и вообще восхитила ребят. Некоторые из них гуляли тут впервые.
Они ходили по аттракционам, визжали и смеялись, если сладкую вату и мороженное. Не всем родители дали достаточное количество денег и учитель, стараясь не афишировать своих действий, покупал билеты сам. Что деньги? Гораздо важнее то зерно, которое взойдет в детских душах.
Под конец он сдал в залог свой паспорт и все вместе взяли напрокат по велосипеду. Катались по прекрасным площадям и аллеям, любовались фонтанами, разглядывали национальные дворцы и отдыхали на прудах.
По домам разошлись усталые, но очень довольные. Хотя разошлись не все. Настя с Леной попросились остаться, объяснив, что дома их никто не ждет, и они еще хотят погулять. Дмитрий разрешил. Всё равно ведь пойдут колобродить, только что уедут дальше в метро и затаят обиду на классного руководителя.
А праздничный салют Дмитрий смотрел с женой. В огромной толпе самых простых людей. Совершенно не похожих на тех, которые загнали обратно в свою нору гадюку, Врага человечества. Таких пьяных, матерящихся и… Нет, не безразличных. Таких не безразличных.
Великий Праздник до сих пор очищал своим сиянием и вселял в души надежду.
Рабочая неделя началась с противной встречи.
– Дмитрий Николаевич, здравствуйте! – Буквально зацепилась за учителя Татьяна Васильевна, личный «духовник» директрисы.
– Здравствуйте Татьяна Васильевна.
– Ой подождите Дмитрий Николаевич, не уходите. Скажите, вы что увольняетесь?
– Да.
– А когда, если не секрет?
Разговор с ней Дмитрию был крайне неприятен. И не только потому, что она являлась приближенной директора, продавая иллюзию «прощения грехов» и «верности Богу». Кроме этого, сейчас, было совершенно ясно, что она заинтересована. Не просто так узнает «старушка-Божий одуванчик» планы учителя.
– Через месяц в отпуск с последующим увольнением. Заявление еще не писал. – Предвосхитил он следующий ее вопрос.
– Понятно… – Задумчиво протянула Татьяна Васильевна и поспешила добавить: – Жаль.
О причинах такого поворота спрашивать она не стала, как и произносить дежурные фразы о том, как много Дмитрий делает «для ребят». Вместо этого пояснила:
– Да у меня просто есть очень хороший человек на ваше место. Просто жалко будет, если вся работа полетит под откос. Вот я и интересуюсь. Он работал начальником отдела милиции, классный специалист.
– Не сомневаюсь. – Холодно подвел беседу к завершению Дмитрий.
– Ну ладно, спасибо…
«Мимикрирующая верующая» ушла. Не получалось пока у этой вороны поклевать «мяса». Оно еще трепыхалось и дышало. Но сдаваться просто так она не собиралась, только отлетела, кружась поблизости и ожидая своего часа.
Вот только вороны являлись санитарками леса, полезными животными. А эта…
Дмитрий постарался поскорее забыть неприятную встречу. Тем более что ему было чем заняться.
Сегодня, в понедельник, начинались военные сборы у старшеклассников. Вообще, в этой школе сборы не проводились уже три года, если верить удивленным учителям.
Учитель алгебры и геометрии, например, не только удивилась, но и высказалась против проведения сборов. По её мнению, сборы были «пустой тратой времени» и она просила не забирать «её мальчиков во время подготовки к ЕГЭ».
– Не понял. – Удивился Дмитрий. – При чем тут ЕГЭ?
– Мы вместо сборов занимались алгеброй.
– Извините, но эти сборы прописаны законами. Это, во-первых. Во-вторых, они пацанам действительно нужны. Я так считаю. Особенно в наше безвольное время.
– Ну, я вас, конечно, понимаю, но вы подумайте пожалуйста.
После этой короткой беседы на учителя налетели пацаны.
– Дмитрий Николаевич! Не отдавайте нас ей! Она задолбала уже своей алгеброй! Мы лучше на ОБЖ будем!
– Не отдам, не ссыте. Но только если вы думаете, что у меня будет халява, то ошибаетесь. Даже прогулять не получится ни одного дня без согласования со мной. Иначе фиг вы у меня аттестат получите.
– А что, весь день у вас сидеть? – Насторожились пацаны, поглядывая за окно, откуда так ласково призывало весеннее солнышко.
– Нет. С утра и до часа, до двух примерно. Может быть раньше буду отпускать. А потом поедем в часть, стрельбы там будут и различные практические занятия…
Пацаны пришли в восторг. Что конечно же не означало отсутствия проблем с ними.
Пришлось еще раз обойти многие кабинеты, повторяя учителям положение о военных сборах, обязательности и полезности данного курса.
В итоге, ближе к концу учебного дня, все присутствующие ребята были собраны в одном кабинете, все учителя предупреждены. Проведя инструктаж, Дмитрий отпустил пацанов по домам и стал разрабатывать план сборов. Нужно было обеспечить высокий интерес к занятиям, одновременно с этим минимально отходя от программы. Используя при этом всю материально техническую базу школы в сфере военно-патриотического воспитания. Вот уж что-что, а это тут было в наличии. Когда-то было закуплено для конкурса и так и стояло невостребованным, запакованным.
До конца дня учитель доделал то, что не успел на предыдущей неделе. Теперь у него в голове была четкая структура сборов, а руки чесались в предвкушении…
Восемь дней сборов пролетели одним махом. Каждый из них был поделен на теоретическую и практическую часть. Теория была взята из старых, советских еще, учебников. Занятия по уставам сокращены до минимума. Дмитрий не видел в них большого смысла. Все равно школьники не будут его учить, так зачем заваливать их скучной и ненужной информацией. Можно быстро рассказать им для чего оно нужно вообще, познакомить со структурой уставов и идти дальше. Тем более что все остальные – именно все, кого Дмитрий знал – учителя ОБЖ либо не проводили сборы вообще, либо проводили их формально…
– Слышь! – Отвлекался Дмитрий от рассказа о тактике наступательных действий. – Я тебя сколько раз предупреждал, чтобы ты мне не мешал?
На самом деле пацан не сильно и мешал. Вертелся немного, перешептывался. Но по опыту учитель знал, что дисциплина на уроке должна быть либо железной, либо ее не будет вообще. Нет, «железная дисциплина» ни в коем случае не означает, что все сидят тихо, смотрят в одну сторону, а воздух – и тот портят с разрешения учителя. Совсем не так. Есть и смех, и шутки, и место для разговоров на отвлеченные темы. Но всё это под полным контролем учителя. В рамках его интересов, его понимания целесообразности во время прохождения материала. А не вот так, по собственному желанию…
– Чего ты молчишь? – «Включил» Дмитрий «мужика», как говаривали его давние «гоп-друзья». – Сколько раз?
– Два… – Нехотя проблеял пацан.
– Два! – Вроде как даже удивился Дмитрий.
На самом деле он не был удивлен. Скорее озадачен. Что теперь делать с этим недалеким? Ведь он не бесстрашный, он именно недалекий, который очень редко ходил на уроки и плохо знакомый с Дмитрием.
И тьфу бы на него, но ведь на ситуацию смотрели все остальные и слабину нельзя было давать ни в коем случае. Вот что делать теперь?
– Как мне теперь тебя наказывать?
Учитель ходил перед доской размеренно, вроде как никуда не спеша и ожидая ответа от ученика. А на самом деле просто тянул время, надеясь либо придумать выход «на ходу», либо услышать готовый вариант от пацана.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Прилетела мухой. В самом буквальном смысле слова.
Она покрутилась перед медленно шагающим учителем, который увидел насекомое, остановился и повел головой, отслеживая замысловатую траекторию движения. И даже рука у него плавно стала подниматься. Со стороны было понятно, что он хочет поймать или сбить муху. Но та, осторожная, отлетела подальше, покрутилась над учительской партой и села на верхнюю грань монитора.
– А что обязательно наказывать? – Вступился за пацана другой, имевший с Дмитрием хорошие отношения. Он задавал вопросы с улыбкой, и с явным подтекстом: «Прости дурака». – Вы что, всех наказываете? Муху вон накажите…
Дмитрий отвлекся от выслеживания мухи. Демонстративно повернул голову к парню и дослушал. Так же молча отвернулся и продолжил свое занятие.
Ничего не подозревающая, но крайне осторожная по своей природе муха отрывисто ползла по серой грани. Дмитрий медленно приблизился к столу и следил за ней, занося ладонь, сложенную в форме лодочки. А класс следил за ним.
Конечно, он рисковал. Случись так, что попытка уйдет вхолостую, а муха продолжит полет и… Но об этом не думалось. Как будто бы кто-то со стороны двигал намерением и рукой, отодвинув самого Дмитрия в сторону. В конце концов, сколько раз дома он ловил и даже сбивал мух в полете ударом кулака или ладони. И то – в обычных условиях. Которые не чета нынешним, сулящим неприятности в случае неудачи и тем самым выжимающим адреналин из надпочечников. А значит шансов сейчас – больше.
Приблизив ладонь на минимально краткую дистанцию – сантиметров двадцать – учитель дернулся всем телом, придавая руке ускорение. Сжал «лодочку» в кулак.
Муху он не чувствовал. Но знал, что она внутри.
Пацаны глядели на представление едва ли не с открытыми ртами.
Поднеся кулак к груди, Дмитрий тщательно растер содержимое, стараясь при этом не размазать его. И подходя к парте провинившегося, остановился. Небрежно, не смотря в его сторону, бросил убитое насекомое на столешницу. И, глядя и обращаясь к «шутнику», ответил:
– Наказана.
Разворачиваясь, чтобы пройти на свое место, краем глаза заметил, что муха лежит на раскрытой тетради непослушного пацана…
Практика максимально закрепляла теорию. Если в теории изучались принципы маскировки, то на практике группа выходила на улицу и отрабатывала эти принципы. Вполне серьезно подыскивая место для маскировки огневой точки или автомобиля. И не только подыскивая, но и, по возможности, маскируя бойцов. И так далее и тому подобное.
Кроме того, в практику входила и строевая, и огневая, и спортивная подготовка.
– Становись! – Орал Дмитрий. – Равняйсь! Вольно! Разминочный бег – километр! На пра–во! Бегом марш!
И они бежали. Нехотя, с большим удивлением, но бежали. Не привыкли пацаны заниматься физической культурой, занимаясь на уроках чем угодно, только не самими уроками.
Многие отставали, не пробежав и половины. Медленно тащились шагом, по нескольку раз обгоняемые бегущим строем.
Но вот километр был натоптан на беговой дорожке школьного поля.
– Становись! – Опять орал Дмитрий.
Пацаны становились.
– Круговые вращения головой! По часовой стрелке! Начи-най!
И они начинали. Но не все…
– Закончили! Упор лежа принять! Отжимания на счет! Десять раз! И-и раз!
Два!
Три!
Три!
– Дмитрий Николаевич?! – Не выдержал Николай. – Почему не четыре?!
– Потому что не все сделали «три».
– Б…яяя! – Рычал Николай, но после этого замолкал и продолжал упражнение.
И так повторялось и с отжиманиями, и с подтягиваниями, и со всеми другими упражнениями.
Наконец Николай опять не выдержал.
– Легко тебе… вам… командовать!
– Легко? – Дмитрий не растерялся. Он видел крайнее нежелание одних, упрямый саботаж других. Ожидал подобного поворота. Глупо было бы рассчитывать на беспрекословное подчинение тех, кто до этого не делал ничего. Ожиревших или дистрофичных, но таких наглых, самоуверенных и привыкших к безнаказанности пацанов. Ожидал и был готов.
– Ну конечно!
– А ты иди и попробуй. Командуй!
– Я? – Улыбнулся Колян.
– Чего, штаны намочил сразу?
– Нет! Давай!
Он вышел из строя. А Дмитрий, пока Колян подходил к нему, объяснил:
– Командует Николай. Что делать он уже знает. Если не обосрется, будет… «замком» взвода. Начинай! – Перевел взгляд на пацана.
– Э… Ну это… Бегом марш.
Кто-то повернулся, готовясь побежать, кто-то не двинулся с места, посмеиваясь и улыбаясь. По строю прошло шевеление, наметился бардак и разговоры.
– Ну и чего? Что за блеяние? Где командный голос? Где точные указания: куда бежать, с какой скоростью, на какой дистанции? Яйца в кулак возьми и командуй!
Колян среди десятых классов числился на серьезном счету. Кроме кавказцев, с которыми он дружил, никто не хотел с ним спорить. Не то, чтобы боялись, – тот же Гоша и Алик не боялись, – но связываться не желали. Собравшись с силами и мыслями, он заорал, выдавая четкие указания. Дело пошло…
Дмитрий отошел в тенёк, присел на покрышку. Наслаждаясь тем, как процесс идет без него. Но вот первый сбой. Один из пацанов – здоровый, но толстый, стоящий в самом низу иерархии – шел в строю, но отказывался выполнять упражнение. Смотря на него, еще несколько человек последовали заразительному примеру. Колян растерялся, поглядывая на учителя исподволь, когда пацаны не видели.
Дмитрий засмеялся и пожал плечами. Дескать «ты командир, тебе и карты в руки, доказывай». После этого, подчиняясь неожиданному импульсу, он закрыл глаза ладонью и демонстративно отвернулся. И более того, не ограничиваясь этим, встал и побрел «прогуляться».
Тут уж Колян не растерялся.
– Подтянуться! Слышь! Подтянуться я тебе сказал!
Тот, к кому он обращался, не желал выполнять приказ. Тогда Колян подбежал к пацану и спросил:
– …ули тебе не ясно …ука?! Ты чего тут, лучше других?!
– А чего ты орешь? – Не агрессивно, побаиваясь «замка», но все-таки упрямо ответил здоровяк-толстяк.
– …ля! Коля! – Прокричал из строя тот парень, который когда-то неудачно чихнул на сестру Магомадовых. – Что ты с ним разговариваешь?
Его раздражало то, что происходит на разминке. Но больше всего он хотел показать свою значимость. То, что он подчиняется товарищу по необходимости, а не по внутреннему желанию.
Да и на самом деле этот парень превосходил Колю и в уверенности, и в физическом развитии. Считалось, что на иерархической пацанской «лестнице» он ниже Николая. Но все понимали, что причиной такого неестественного положения дел была дружба последнего с кавказцами.
Колян понял, что сдает позиции. Подскочил еще ближе к здоровяку, состряпал страшную рожу и отвесил сильного пинка по влажной от пота заднице.
– Чё ты еще не понял?! Быстро!! Упор лежа принять! Остальные смотрят!
Пацан упал на «четыре мосла», медленно встал в «упор лежа». Кое-как отжался десять раз.
– Встать! – Продолжал «строить» Колян. – Взвод! На пра-во! Легким бегом марш!
Дмитрий посматривал на всё это искоса, делая вид, что очень заинтересован свежими березовыми листочками и улыбаясь.
Таким образом и вошла в верные рамки разминка. После этого случая никто не отказывался от выполнения упражнений, Николай не прибегал к суровым мерам, а Дмитрий размышлял о высоких материях, глядя на всё со стороны.
И вот неделя пролетела. Основная программа сборов была отработана на совесть. Оставалось два дня, один из которых отводился на принятие внутреннего зачёта, а второй на поездку в воинскую часть. Они оба должны были доставить пацанам незабываемые впечатления и яркие эмоции. Для того чтобы выполнить такие установки, Дмитрий готовился оба выходных дня…
Первое упражнение выполнялось в парах.
Один пацан стоял со страйкбольным автоматом в руках. Выстрелы производились за счет поршня, приводимого в действие мощным аккумулятором, скрытым в прикладе автомата. Два таких автомата и четыре аккумулятора учитель принес в школу из дома. И если запасной автомат был самой обычной, «стоковой» комплектации, то основной являлся «тюнингованным» аналогом. Основные детали и механизмы, отвечающие за начальную скорость полета мелкого пластмассового шарика, были «разогнаны». Таким образом автомат выдавал большую прицельную дальность стрельбы. Она достигала ста метров.
Второй пацан был одет в камуфляжный костюм, коих в школе было аж двенадцать комплектов, закупленных непонятно зачем. Под костюмом на нём был надет комплект спортивной формы. На голове маска, защищающая голову, а на глазах специальные очки. За спиной – железный массогабаритный макет АК–47, крайне тяжело «убивающийся». На поясе, закрепленный на армейском ремне, чехол с противогазом. На спине – рюкзак с имитацией необходимых вещей.
Таким образом, травмоопасность снижалась до минимальных значений, хотя попадание пульки даже в таком случае было болезненным и оставляло легкий кровоподтек. А внешний вид бойца получался достаточно внушительным. Таким, что перед началом прохождения зачетной полосы и этот, и все последующие пацаны просили друзей фотографировать их на телефоны.
– Ну что, готов?! – Прокричал Дмитрий, стоя около «стрелка». На расстоянии ста метров от снаряженного бойца.
– Готов! – Ответил тот.
«Стрелок» стоял с завязанными глазами и с автоматом в руках. Стрелять он должен был в бойца. Для того, чтобы имитировать внезапность появления бегущего через «открытую местность» бойца, «стрелка» предполагалось закрутить вокруг своей оси. Сбив ему ориентацию таким образом. И заставив спешно определять направление стрельбы и цель после того, как глаза будут открыты.
Дмитрий начал вращать «стрелка», удерживающего автомат стволом вниз. После пяти оборотов остановил, сорвал повязку, одновременно выкрикивая бойцу:
– Пошел!
Пацан побежал. Настолько быстро, насколько позволяла висящая амуниция, трясущаяся и колотящая тело при каждом шаге. Пробежать нужно было около семидесяти метров, после чего поле кончалось, и начиналась асфальтированная дорожка, огражденная с обеих сторон бордюрами примерно двадцатисантиметровой высоты.
Предполагалось, что застигнутый врасплох «стрелок» должен пристреляться перед тем, как начнет бить точно в цель. На это он затратит примерно столько времени, сколько понадобится бойцу, для укрытия за бордюрами. То есть, по-хорошему «стрелок» не должен был прицельно поразить бойца во время бега…
Быстрые повороты головы, моментальная оценка ситуации. Стрелок сориентировал свое тело, одновременно вскидывая автомат, прицелился по бегущему и нажал спусковой крючок.
Все зрители, коих было неожиданно много, стояли в безопасной зоне, дальше которой их не пускали специально выделенные для этого пацаны. Ребятам было интересно, они уже не один раз подходили к Дмитрию, спрашиваясь поучаствовать в сдаче зачета. Всех их учитель отправлял на уроки, так как они наглым образом прогуливали. Но на данный момент это было не его проблемой, а делом классных руководителей и учителей-предметников.
Вообще, надо сказать, что и окна этажей средней и старшей школы были забиты зрителями, среди коих можно было запросто рассмотреть и учителей.
Было видно, как летят пульки из автомата. «Стрелок» не попадал. Но вот короткие очереди – всё по недавно усвоенной науке – стали ложиться всё ближе к бегущему. Одна из них даже зацепила мотыляющийся рюкзак. Казалось, что в следующий миг будет поражен и он сам, но… Боец плюхнулся за бордюр. На предусмотрительно уложенные там тонкие маты-татами из спортивного зала. Это дальше ему придется ползти по-пластунски по асфальту, а тут, для исключения травм, лежала подстилка.
Бой вступил в затяжную фазу. Стрелок сделал несколько выстрелов, пристрелявшись и запросто попадая по торчащему из-за укрытия рюкзаку. Но вскоре понял всю бесперспективность такого поведения и затаился, удерживая бойца под прицелом. Тот в свою очередь отдышался и медленно двинулся вперед, стараясь не отрывать таза от земли и на сантиметр. Потому что как только он допускал ошибку, стрелок тут же запускал короткую очередь по показавшейся части тела. Чем приводил в восторг публику и заставлял бойца испытывать довольно болезненные ощущения. А та часть шариков, которая не попадала в цель, билась о препятствие, противно щелкая и щекоча нервы.
Но вот боец успешно добрался до назначенной точки. С этого момента, по условиям игры, стрелок не имел права бить по нему. А вот сам боец, достигнув укрытия, начинал прикрывать своего напарника, стартующего следом по тому же маршруту. Однако в силу того, что основной страйкбольный автомат был в единственном числе, а массогабаритным макетом можно было воевать только как дубинкой, он не стрелял.
Для того чтобы «насыпать перцу» стрелку, Дмитрий давал пока свободным пацанам по две петарды и одной небольшой дымовой шашке. По команде Дмитрия всё повторялось, с той лишь разницей, что теперь под ноги стрелку летели петарды и дымовухи.
Дальше стрелок перебегал и готовился к «забегу», вставая на место бойца. А вот для пробежавших бойцов все только начиналось. Они переходили к следующему этапу.
Бег пятьсот метров в полном – насколько это возможно – снаряжении, с надетым противогазом. При этом если один из бойцов отставал от напарника, тот, по условиям, должен был либо снижать скорость, либо забирать на себя часть груза товарища. Финишировать они должны были вместе. Общее время фиксировалось и записывалось. А пары составлялись случайным образом, дабы исключить любую заинтересованность.
После тяжкой половины километра бойцы выходили к следующему этапу, где им разрешалось снять противогаз.
Этап обязывал их вытащить из ведерка билет с задачей по оказанию первой медицинской помощи пострадавшему. В билете описывался конкретный случай с травмой, ранением или поражением боевыми отравляющими веществами, указывалось время, в течение которого необходимо оказать помощь и предписывалось доставить раненого в «медпункт» оптимальным образом. Ведь не всякого можно было нести на руках и, наоборот, не всякого было целесообразно укладывать на носилки, теряя драгоценное время. Все эти знания были даны пацанам на теоретической части сборов.
А вот дальше пары распадались, и бойцы действовали самостоятельно. Каждый из них подбегал к Алексею – физруку старших классов – и сдавал нормативы по подтягиванию на перекладине, отжиманию на брусьях, метанию гранаты в цель и прохождению полосы препятствий. Из полосы, к сожалению, пришлось убрать прохождение по бревну, но это было продиктовано опасениями падений. А учитывая трепетно-нежное отношение департамента образования к мальчикам- старшеклассникам и полученным ими травмам, такое падение могло закончиться увольнением по статье.
Сдав всё перечисленное, «взбодрившись» таким образом, боец подходил к заключительному этапу.
На территории школы имелась небольшая полянка, с растущими на ней березками. Её Дмитрий приспособил под почти настоящие «боевые действия».
Бойцу давалось определенное нормативами время для грамотного облачения в общевойсковой защитный комплект и противогаз, которые «по совместительству» исполняли роль защиты от пластмассовых пулек. До этого Дмитрий специально лазил в пыльный подвал, вытаскивал оттуда давно просроченный противогаз и обстреливал его стекла с расстояния в десять шагов. Стекла разбивались. Не рассыпались осколками, но трескались. Именно после этой проверки было решено использовать на последнем этапе не тюнингованный, а обычный автомат, который стекол не разбивал.
Одетый в ОЗК и противогаз боец хватал макет автомата и приступал к прохождению этапа. Ему предстояло проползти тридцать метров под прицельным огнем. Но не просто так, а выполняя перекаты после каждой очереди, и укрываясь за деревом от стрелка. Стрелком на этот раз был сам Дмитрий. Он по ощущениям бил либо перед лицом ползущего, либо за за…нице, дабы добавить острых ощущений. Дальше ждал, пока боец выполнит перекат, определит позицию стрелка, найдет укрытие и спрячется за ним. После этого, проверяя надежность укрытия, выпускал еще одну короткую очередь. Если боец прятался верно, то по дереву. И дожидался момента, когда пацан приготовится к стрельбе по нему, установив автомат и прицелившись через запотевающие стекла противогаза. Так как макет не стреляет, Дмитрий эту готовность определял визуально, видя, как щурится глаз через стекло, а приклад упирается в плечо. Зафиксировав эти признаки, учитель давал отмашку к дальнейшему движению.
Всё это время товарищи бойцов кидали рядом с ними закупленные на деньги учителя петарды. От безобидных, до самых громких. От простых звуковых, до тех, что имели разные визуальные эффекты. На каждого бойца их было закуплено по шесть одинаковых штук, что очевидным образом, поднимало эффектность этапа…
Колян вышел к завершающему этапу одним из первых. Быстро и правильно надел ОЗК. Он вообще тут и сейчас делал все быстро и правильно. Ему нравилось ощущать свою значимость, свою состоятельность в чем-то таком, что имеет понимание и признание у остальных. Нравилось, может быть, в первый раз в жизни, добиваться чего-то самостоятельно. Без любой опоры, порой такой ненавистной, что даже ненавидимой.
Дмитрий смотрел на Николая, стараясь, чтобы парень не заметил его внимания.
Что там взрослые! Из десяти взрослых, дай Бог, остался человеком хотя бы один. Да и тот забит и забыт, деморализован, спивается на окраинах тысяча первого разваленного советского завода. Нет! Не на взрослых должна делать ставку Жизнь. Совсем не на них, таких «состоятельных» и «опытных». Вот на этих ребят и девчат. На тех, которые еще не вкусили сполна пожирающей её Смерти. Только они способны дать Бой.
Им для этого нужно не многое. Справедливость, тот, кто знает к ней путь и Флаг. И тогда отступит любой враг!
Потому что они по-настоящему боятся всего лишь одного.
Одиночества.
Всё остальное – непонимание, несправедливость, ложь, – является лишь ступенями вниз, к нему.
И до тех пор, пока они боятся одиночества, над ними не властна даже Смерть. Они, может быть не «легко» и не «просто», но перешагнут даже Её, поднимаясь по лестнице Духа.
Вот тот метал, пригодный для будущего меча. Пока он еще не остыл, не потерял своих свойств. Пока не приучили «взрослые» к Одиночеству. Не показали своим примером, как можно быть «личностью».
Надев противогаз и затянув резиновый капюшон, Колян взял автомат наизготовку и опустился на травку. Пополз к ближайшему дереву. Он прекрасно помнил, что пересекать открытое пространство нужно от прикрытия к прикрытию, по минимальной траектории.
Разрыв справа! Колян вздрогнул, но движения не прекратил. «Пока в тебя не попадают, ползи к укрытию» – правило!
Дмитрий сделал несколько прыжков, выбирая позицию. Вскинул автомат, коротко прицелился и пустил несколько пулек перед лицом Николая. Пацан испугался, тут же вжавшись в землю. Но быстро опомнился, поднял голову и мгновенно перекатился в левую сторону. Так, чтобы стрелок оказался подальше, а примеченное дерево поближе. Пополз к совсем уже близкому стволу.
Но Дмитрий не хотел отпускать пацана просто так. Поведя стволом, выпустил короткую очередь по обтянутой мешковатым костюмом заднице. Это только придало ускорения пацану и вскоре он оказался за спасительным стволом. Одновременно вращая головой в поисках стрелка и ориентируя тело так, чтобы уменьшить площадь поражения.
Нашел.
Установил автомат, не обращая внимания на отлетающие от ствола березы шарики, вжался в его приклад плечом и приник головой.
Их взгляды, вылетев из прицелов, встретились. Только тогда Дмитрий махнул рукой: «Продолжай движение».
Все повторилось еще несколько раз. Только всякий следующий раз учитель менял позицию, оказываясь то впереди, то сбоку, то сзади ползущего Николая. Заставляя его всякий раз оценивать ситуацию и выбирать подходящее укрытие.
Пацаны по очереди кидали в ползущего петарды. Было дело, что мощная «черная смерть» упала в каких-то десятках сантиметров от головы Николая. Увидев ее, пацан вжался в землю. Причем сделал это так, что вместе с ним испугался и Дмитрий. Но прогремел взрыв и Колян пополз дальше, не обращая внимания на дымящиеся кусочки разорванного корпуса.
Закончив этот этап, он сел, не имея сил подняться. Первым делом стащил противогаз и утер заливающий счастливые глаза пот…
Ребята были в восторге. Как участники, так и зрители.
Они подвывали, свистели и смеялись, советовали и ругались, переживали за своих товарищей.
Участники поняли, почему автомат нужно носить так, а не иначе. Отчего ОЗК завязывается таким образом, а не по-другому. Зачем знать не один, а несколько способов транспортировки раненого и многое-многое другое. Ведь цепляющаяся за корешки неверно завязанная лямка ОЗК стягивает с поясницы резиновые штаны. А в оголенное «мягкое место» летит жалящий кусочек пластмассы. Оно, знаете, лучше доходит до головы таким образом.
Уже прошло построение. Было объявлено время сборов для поездки в воинскую часть к желанным стрельбам из боевого оружия. Но пацаны всё не расходились, обмениваясь мнениями, делясь фотографиями и расхаживая перед поправляющими прически девочками.
А Дмитрий с Алексеем собирал свои вещи, заносил в школу лавочки и снаряжение. И думал. О том, что эти пацаны теперь принадлежат ему «с потрохами». И что в одиннадцатом классе, на следующий год…
Впрочем, следующего года не будет.
Если Вы заметили "смешную" или очень глупую ошибку, то пишите. Я не претендую на звание учителя словесности и даже на звание шибко грамотного писаки, – не обижусь. Большое спасибо за помощь!
Содержание:
Первая глава: 1 часть, 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть
Вторая глава: 1 часть , 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть, 6 часть, 7 часть, 8 часть, 9 часть, 10 часть, 11 часть, 12 часть, 13 часть, 14 часть, 15 часть, 16 часть, 17 часть, 18 часть, 19 часть, 20 часть, 21 часть, 22 часть, 23 часть, 24 часть, 25 часть, 26 часть, 27 часть, 28 часть, перед Вами 29 часть, 30 часть.
Все в одной подборке – тут.
