Девятнадцатая часть второй главы автобиографичной книги "Восточный фронт". Ссылки на предыдущие части после статьи.
– «Дмитрий Николаевич, зайдите к директору! Дмитрий Николаевич, зайдите к директору!».
Дмитрий задрал голову, глядя куда-то вверх. Усиленный громкоговорителем голос охранника отвлек его от работы. Вроде бы только двадцать минут назад проходил мимо него. А тут приготовился разгребать документацию по гражданской обороне и отвечать на запросы, как директрисе приспичило. И прибежала пораньше! Видать кто-то сообщил вчера, уже после окончания рабочего дня. Всю ночь бедняга не спала, все думала, как бы чего не вышло такого, после чего ее даже «волосатая рука» на месте не удержит. Хотя… могла бы еще раньше прибежать, если уж на то пошло. Он с сожалением отодвинул стул и, нажав на сохранение документа, встал из-за стола. Заниматься глупыми, номинально кому-то необходимыми для отчета бумагами ему не нравилось, но вот доделать все до конца и отвязаться от ненужной никому рутины хотелось побыстрее. К тому же и разговор с перепуганной директрисой не сулил ничего приятного. Но деваться было некуда.
Спускаясь по лестнице, Дмитрий еще раз вспомнил вчерашний случай.
За окном стояли зимние сумерки и в здании горел свет. Уроки закончились пару часов назад, в школе было тихо и грустно. Казалось, что за окном поздний вечер, хотя на часах было всего лишь начало пятого. Дмитрий спускался со своего этажа, направляясь по бесконечным делам. На ступенях около лестничной площадки третьего этажа сидел старшеклассник – Михаил. Тот самый, который при первом удобном случае вешал куртку в детской раздевалке, что не закрывалась на ключ.
– Ты чего тут сидишь?
– А… У нас репетиция там… – Парень неопределенно махнул головой. – Я не хочу.
– А домой почему не идешь?
– Сестра там. За нами машина только через сорок минут приедет.
– Понятно. Ты бы хоть с краю сел, чтобы не мешать людям. Да и вообще, на бетоне сидеть для здоровья вредно. – Бросил Дмитрий и прошел мимо.
Связываться с Михаилом и не хотелось и не было нужды одновременно. О том, что в актовом зале проходит какая-то репетиция одиннадцатого класса, заместитель директора по безопасности просто обязан был знать. Он и знал. В том, что ребята могут уходить с неё когда и куда хотят тоже не было ничего удивительного. Да и проступком это, по большому счету, было трудно считать. Тут с уроков–то многие бегают, а учителя поголовно закрывают на это глаза, делая вид, что не замечают сидящих на лавочках и курящих в туалетах прогульщиков. Чего уж говорить о каком–то внеурочном мероприятии у старшеклассников! Именно поэтому Дмитрий почти без сомнений оставил парня сидеть. В учебное время ему бы пришлось тащить балбеса на урок, ощущая себя этаким Дон Кихотом, воюющим с ветряными мельницами. Но не сейчас. Не обратив внимания на некоторое внутреннее беспокойство, он продолжил спускаться. Да и, если быть совсем честным, с этим Михаилом связываться не хотелось совершенно. Очень странный парень. Не агрессивный, не замкнутый, но странный и неприятный. После общения с ним оставалось ощущение испачконности и хотелось помыть руки. Его можно было сравнить с трясиной. Никакой злобы, никаких чувств вообще. Только холодная и бесстрастная готовность поглотить затерявшегося путника в своей утробе.
В этом же классе у Михаила была очень похожая на него сестра. И если брат вызывал у окружающих отторжение и поэтому не имел друзей, то с сестрой все было по-другому. У нее не было большого количества товарищей по иной причине. Обладая яркой и привлекательной славянской внешностью, она вела себя настолько демонстративно развязано и распутно, что даже самые матерые хулиганы старались обходить ее стороной. Вообще, с таким случаем Дмитрий столкнулся впервые. Обычно такие девушки притягивают трудных ребят. Но в этой было что-то еще, что-то такое, что заставляло обходить ее, сторониться.
Кроме этих особенностей, о брате и сестре можно было сказать еще и то, что они уже не были детьми. Чувствовалось, что их недоразвитые «личности» уже прошли процесс становления полностью. Что дальше они будут только обрастать опытом. Что у них уже давно есть свои понятия, «что такое хорошо и что такое плохо», на которые уже ничего не повлияет. По крайней мере, ничего из обычного, повседневного, не экстремального педагогического арсенала.
А еще их особые отношения. Очень часто их можно было увидеть вместе. Сестра сидела на коленях у брата, нежно обнимая его за шею. В их поцелуях, словах и жестах было больше полового контекста, чем братского. Видели и понимали это все. Но очень мало кто говорил о том вслух. Кроме самых оторванных хулиганов никто не называл «черное черным», а они использовали такое слово, которое на нормальный язык можно перевести примерно, как «сестролюб». Только от них Дмитрий слышал то, что подтверждало его собственные подозрения.
Привозила их в школу и увозила из школы дорогая иномарка, управляемая личным шофером. Жили они в каком-то престижном районе Москвы. Может быть, на Рублевке. Дмитрий не знал и никогда не стремился узнать. Он и об этом-то узнал совершенно случайно, из рядового разговора с Михаилом. Парень тогда очень хотел выйти на улицу, чтобы там покурить и не желал дожидаться большой перемены. Дмитрий не пустил.
– А если я просто пойду. Вот так… – Михаил стал напирать на учителя своим тщедушным, не знающим спортивных нагрузок телом. – Что вы будете делать?
– Перестань дурачиться. – Дмитрий придержал парня за плечи. – Что мне тебя, как куклу держать?
– Держите. Мне нравится, как вы меня держите. Может, схватите за грудь? – Он постарался вывернуться таким образом, чтобы оказаться к Дмитрию спиной и заставить обхватить себя за плечи и грудь.
– Слушай, ты чего ведешь себя как гомосек? – Стоящие рядом ребята неуверенно захихикали. Этот смех не был беззаботным и задорным. Они понимали, что с Михаилом «что–то не так». Какая–то гниль буквально сочилась из его образа.
– А может я и есть гомосек? – Парень, тем не менее, оставил свои попытки и отошел на пару шагов.
– А вы что, не терпимы к сексуальным меньшинствам? – Пришла ему на подмогу сестра. – Вы же тут все должны быть терпимыми. Толерантность там…
Дмитрий молчал, стараясь не обращать внимания на этот отвратительный разговор.
– Скажите, ну зачем вам все это? – Михаил резко изменил тон и направление беседы.
– Что?
– Ну вот вы такой правильный весь. Курить девочкам запрещаете, принципы там, правила. Зачем все это?
Было ясно, что Михаил ведет беседу не с целью получить ответ. Не нужен он ему. Цель у него другая – разведать план укреплений противника и прорвать оборону.
Дмитрий продолжал молчать.
– У вас какая зарплата? Маленькая же, сколько там… тысяч шестьдесят? Давайте я вам денег дам? Давайте – пятьдесят? Просто за то, чтобы вы нас выпустили. Даже не нас, а меня одного, без сестры.
Чувствовалось, что отнекиваться, доказывать и объяснять что-либо этому пацану глупо. А еще чувствовалось, что он говорит серьезно, что у него действительно есть материальная возможность купить учителя. И что учитель ему не нужен. Ему нужен сам факт покупки. Он смотрел на Дмитрия, как на диковинное животное, удивляясь его глупости.
– Откуда у тебя такие деньги? – Этот вопрос, с показушной ленцой и равнодушием, пришлось задать только для того, чтобы не молчать дальше. Такое молчание Михаил мог понять, как растерянность.
– Да какие «такие»? – Выделил насмешливым тоном последнее слово. – Это для вас «такие». А я у отца спрошу, он мне даст.
– Что же, и не спросит на что они тебе нужны?
– Вряд ли. Да я скажу, что вам дать, если что.
– Я так понимаю, это он тебе пример подает, как жить надо? – Все наносное с Дмитрия как ветром сдуло. Он вдруг отчетливо разглядел перед собой врага. Еще неопытного, но уже сформированного врага. И не его собственного – такого самомнения он не имел. Врага Родины. Его страны.
Стоящий рядом охранник, только хлопал ресницами, забыв про отвисшую челюсть.
– «Такие» они не только для меня. «Такие» они очень для многих людей в моей стране. Для учителей всех они «такие». А «не такие» они только для тех, кто их не трудом зарабатывает. Для тебя и твоего папы они «не такие», судя по твоим словам. Либо ты своего отца очерняешь намеренно, либо сдаешь с потрохами.
– И что? Вы мне руки не подадите? – Михаил тихонько засмеялся. Он даже смеяться искренне не мог. В нем не было ничего настоящего. – Не расстроюсь. А вот я сейчас пойду и скажу директору, что вы моего отца оскорбили.
– Во-первых, тебе не поверят.
– Да ну?! Вы еще не поняли, вокруг вас люди – другие! Ей не надо будет мне верить или нет… – Его намек был очень прозрачным. Особенно учитывая, что полностью отстающие по всем предметам брат с сестрой имели, тем не менее, хорошие оценки.
– А, во-вторых, я ничего плохого про твоего отца не говорил. И это могут подтвердить они. – Дмитрий кивнул головой на охранника и приунывших ребят. – Вокруг меня не директора и не министры, а самые обычные люди, которые меня уважают. Это ты этого – надавил на слово Дмитрий – не понимаешь.
Михаил удивленно, будто впервые, оглядел свидетелей разговора. Презрительно поиграл бровями и молча ушел…
Вот и вчера вечером Дмитрий прошел мимо, оставив парня сидеть. Повторимся – оставил почти без сомнений. Но даже задумайся он над природой небольшого беспокойства, ответа бы не нашел. Это сейчас, вспоминая и в очередной раз анализируя произошедшее и свой поступок, он понимал: поступи по-другому и ничего бы не случилось. Оставив в памяти очередную заметку на тему «Слушай внутренний голос», он вернулся к самой ситуации.
Быстро завершив дела внизу и поднимаясь к себе, на третьем этаже он вновь увидел Михаила. Только на этот раз парень не так вольготно сидел на ступенях, а к покрасневшей щеке прижимал вымазанную кровью ладонь.
– Что случилось? – Спокойно, даже с некоторой издевкой спросил Дмитрий.
– Батырбек… – Протянул Михаил. Издевки вопроса он не заметил.
– За что?
– Просто так.
– Так не бывает.
– Ну, он шел. Увидел меня. Говорит: «Че ты тут расселся? Идти мне мешаешь». Я говорю: «Где хочу там и сижу, никому не мешаю, а ты можешь и обойти». Он орать начал, сказал, чтобы я встал. Я отказался. После этого он меня сначала по щеке ударил ладонью, а потом в нос. Орал, что это его школа и его все должны слушаться. Ничего, отцу скажу, его директор мигом вышвырнет.
– Ну-ну… – скептически обронил Дмитрий. И со стороны было непонятно, к чему относится скепсис. Может быть, к утверждению Батырбека, а может быть и к обещанию Михаила. – Ты для начала пойди сопли смой и сам к директору сходи, расскажи обо всем.
С одной стороны в сложившейся ситуации было несколько пусть и сомнительных, но плюсов.
Хоть кто-то поставил на место малолетнего «хозяина мира». В том, что это был Батырбек, не было ничего удивительного. Что называется «нашла коса на камень». К самому кавказцу Дмитрий относился скорее хорошо. Батырбек, в отличие от своего старшего брата был обычным хулиганом, каких полно среди любых народностей. Да, вседозволенность и безнаказанность постепенно превращали его из хулигана в бандита, но у него оставался определенный пацанячий «кодекс чести». И потом – он еще не устоялся в своем мировоззрении и Дмитрий мог на него воздействовать. Хоть и незначительно, но мог.
С другой стороны, интересно было посмотреть на директрису, попавшую меж двух огней. В том, что она «простимулирована» каждой из этих двух сторон, он не сомневался. И ему не нужны были доказательства в виде слов самого Михаила, безнаказанности семьи Магомадовых и многочисленные другие. Не в суде. А вот как и что теперь будет делать директриса, было интересно. До поры, до времени.
Потому что вскоре открылось еще одно обстоятельство происшествия.
Поговорив с Михаилом, Дмитрий развернулся и в очередной раз стал спускаться на первый этаж – в коморочку охранника. Ему хотелось посмотреть видео с камеры, которая висела аккурат над лестничной клеткой. Во-первых – естественный интерес. Нужно было быть в курсе произошедшего не только со слов подростка. А во–вторых, у Дмитрия было подозрение, что сам он не был запечатлен на камере, когда проходил мимо парня в первый раз. Если так, то и говорить об этом не стоило. Потому как взбалмошная баба обязательно спросит, почему он оставил ученика сидеть на ступенях. И ей будет совершенно плевать, что вообще никто, включая ее саму, никогда не гоняет учеников. Что этим занимается только ее заместитель по безопасности, добровольно взявший эту обязанность. Что в этот раз уроков не было и парень ничего не прогуливал… Да много чего еще, объективного и логичного, не будет учтено директрисой. Главное для нее будет найти виноватого. И хотя таких разговоров Дмитрий не боялся, они были бы ему крайне неприятны. Впрочем, как и любые другие разговоры с директором.
Как он и ожидал, камера сняла только неясную тень, скользнувшую вдоль стены – он прошел через «мертвый сектор». Через некоторое время появился и Батырбек. Все произошло так, как рассказывал Михаил. Дмитрий отвлекся от монитора и заговорил с охранником. Тот, поняв, что произошло, заулыбался. В том, что заносчивый и высокомерный мальчишка получил по заслугам, мужчина не видел ничего плохого…
Вдруг, краем глаза Дмитрий заметил еще одно действующее лицо на лестничной площадке. Это была крупная черноволосая женщина. Она вышла на площадку из дверей ближайшего кабинета и стала свидетелем окончания разборок. Не видя самого избиения, она прекрасно понимала, что произошло и обратилась к Батырбеку. Камеры не фиксировали звук, но было понятно, что беседа растет в градусе. Наконец, Батырбек махнул рукой поблизости от лица женщины, что-то сказал и резко развернувшись ушел.
– Да это же мать Амирана! То-то я смотрю, она идет какая-то странная, лицо прикрывает. Я сначала не понял, но внимания не обратил. Оказывается она плакала просто. Он ей видать наговорил там с три короба… – Догадался Николай Алексеевич, ошарашив зама.
В приоткрытой двери показался Михаил, бредущий расхлябанной походкой из кабинета директора. Чуть наклонившись на бок и заглянув в комнату охранника, он бросил:
– Директора уже нет.
Ну нет и нет. Совсем не удивительно. Она, как и сам Михаил, мало интересовала Дмитрия. Задумчиво посмотрев на Николая Алексеевича, он перевел взгляд на темень за окном.
– А вы не помните, Анастасия Алексеевна ушла? – Спросил зам по безопасности о девушке, классном руководителе одиннадцатого класса, в котором учился Амиран.
– Дык, минут двадцать назад прошла. Пока вы видео искали…
В этот день Дмитрий ушел с работы позже обычного. А до Анастасии Алексеевны – обычной девушки с темно-русыми волосами – дозвонился уже подходя к метро.
– Да вы что?! – Нервно воскликнула собеседница. – Вы уверены, Дмитрий Николаевич?!
– Я не знаю ее. Мне охранник сказал. Не думаю, что он ошибается. Ну и того, что они там друг другу говорили я не слышал и все только предполагаю. Но, сами понимаете…
– Понимаю! Я сейчас попробую ей дозвониться и все узнаю. Потом перезвоню вам.
– Хорошо, жду.
В трубке послышались гудки отбоя…
Дмитрий спустился на первый этаж, вошел в секретарскую и коротко поздоровался с Сашей.
– Где? – Тихо спросил после приветствия, кивая на рабочее место Татьяны Егоровны.
– Там, – указала девушка на «комнату отдыха».
– Доброе утро Татьяна Егоровна! – Дмитрий уже давненько не желал здоровья директору. После того, что он о ней узнал, делать этого не хотелось от слова «вообще».
– Очень доброе, Дмитрий Николаевич!
Директриса сидела в компании двух подруг-завучей. У всех был скорбный, чуть ли не похоронный вид.
– Вы знаете, Дмитрий Николаевич? – Она сбросила пепел в чашечку. Человек со стороны, взглянув на эту усталую и растроганную женщину, мог бы только искренне пожалеть ее.
– О драке? Конечно. Я первый и узнал.
– Ой! Да за что же все это на мою голову, Господи!? И что теперь делать?
Все трое смотрели на мужчину даже не моргая. Дмитрий сплюнул мысленно. Сколько он уже общается с этими корыстолюбивыми, лицемерными змеями, а привыкнуть никак не может. Вот и сейчас он не смог бы с уверенностью ответить, приняли ли они какое-то решение или на самом деле искренне ждут от него совета. Но, как бы там ни было, играть на их поле он не станет.
– А что делать? Это вы сами думайте. Мне не до этого. Тут все намного серьезней, чем вы предполагаете.
– Что вы говорите, Дмитрий Николаевич? Что еще случилось? – Теперь, похоже, директор испугалась по-настоящему.
– Дело в том, что на шум драки из кабинета вышла мать Амирана. Она там занималась чем-то от родительского комитета. Вышла и начала отчитывать Батырбека. Кричала, что такие как он с гор поспускались и ведут себя, как дикари. Из-за них, мол, у всех кавказцев плохая репутация. И так далее и тому подобное.
По мере рассказа щеки директрисы становились все бледнее. «Уж это ты точно не сымитируешь!» – злорадно подумал Дмитрий.
– Ха-ха! – Глупо захихикала вечно бодрящаяся Татьяна Борисовна. – А сама она откуда спустилась? – Но быстро осеклась под пришибленным взглядом директора: царица не одобрила намерений шута.
Дмитрий смотрел на женщин и не верил глазам. Он просто не понимал, как можно быть такими глупыми, черствыми, меркантильными… Ведь мама Амирана, по существу, была полностью права. Как он успел узнать, это была очень интеллигентная женщина. Да и в этой ситуации именно её появление пресекло дальнейшее развитие конфликта. Еще неизвестно, что было бы дальше, испугайся она вступиться за русского. Ха! «Неизвестно», как же. На скорой увезли бы… тупого вальяжного «сестролюба».
– Как это… что дальше? – Обреченно, уже догадываясь обо всем, спросила Татьяна Егоровна.
– Он на неё наорал, оскорбил. Даже руками перед лицом махал. Она убежала из школы в слезах.
– Амиран знает? – Еле слышно задала следующий вопрос.
– Она прекрасно знает Магомадовых и ничего ему не сказала, сама боится за него. Но он знает. Ему рассказал кто-то из одноклассников, которые уже в курсе.
– Кто?
Глупый вопрос, подумал Дмитрий, но вслух сказал другое:
– Какая разница? Я не узнавал. Важно то, что сейчас – он посмотрел на часы – о вчерашнем знают все старшеклассники. И все они ждут, пока придёт Амиран. Ждут, что он сделает тому, кто оскорбил его мать. Фактически его загнали в угол…
– Да, Татьяна Егоровна. – В комнату вошла Анастасия Алексеевна. Получилось картинно, как в кино. – Я только что с ним разговаривала, он пришел. Он говорит, что убьет Батырбека.
– О, Боже! – Простонала директор. – Его самого убьют, идиота!
– Да ладно вам, Татьяна Егоровна! – Нараспев произнесла Татьяна Борисовна. – Амиран здоровый, мне кажется, что он побьет Батырбека легко.
– Ты что, с дуба рухнула!? – Сорвавшись, закричала Татьяна Егоровна. – Да у него с собой постоянно ножи и пистолеты! Он спортом занимается! А братья его? Да они этого дурака просто разорвут! Правильно я говорю, Дмитрий Николаевич?
В этот раз с ней пришлось согласиться.
– А Батырбек в школе?
– Нет. Мне охранник позвонит, как только они приедут. – Ответил Дмитрий, имея в виду всех братьев, которых привозил личный водитель прямо ко входу в школу, наплевав на знаки, запрещающие проезд по тротуару.
– И что нам теперь делать?
На этот вопрос никто не ответил.
В прострации оглянувшись вокруг, Татьяна Егоровна продолжила причитать:
– Нет, меня точно посадят! Точно посадят…
Дмитрий не слушал ее.
Злорадство не его порок. Но только не сейчас. Директор стала заложницей своих собственных грехов. И вот на это он смотрел с некоторым мрачным удовлетворением. Однако же в трудную ситуацию попала не только она. Тяжело вздохнув, Дмитрий вынужденно пришел на помощь.
– Проблему с Амираном и братьями я решу. Никто никого не убьет.
Через несколько секунд тишины послышался робкий голос Анастасии Алексеевны:
– Как вы это сделаете Дмитрий Николаевич?
– Не важно. Но сделаю. Если этой проблемы не будет, останется только урегулировать вопрос между «министром» и Магомадовыми. Это вы сможете сделать сами.
– Да Дмитрий Николаевич! – Директриса так бодро боднула головой, что растрепалась тщательно уложенная прическа.
Поднимаясь в кабинет, он рассуждал.
На самом деле тут все было предельно ясно. Сила, а значит и уверенность, на стороне Магомадовых. И данный факт был настолько очевиден для всех, что люди его не замечающие (тем более, если они из учителей) могли называться только тупицами…
Вообще, Татьяна Борисовна была интересна с довольно неожиданной стороны. Дело в том, что она преподавала литературу в старших классах. Что автоматом подразумевает очень хорошее знание мировой классики в общем и русской в частности. И вот тут у него имелся свой личный глубокий интерес.
Мнение Дмитрия о классике вообще-то до сих пор не сложилось. Во времена обучения в школе способ преподавания литературы начисто отбил любое желание классику изучать. «А» – не только у него и «Б» – даже у него, днями напролет читающего литературу художественную. И нельзя было с кондачка ответить в чем тут дело. Может быть, в неправильно выбранном моменте преподавания произведений. А может быть в личности учителя. На самом деле вариантов масса и разбираться в этом не имея специального образования Дмитрия даже не тянуло. Одно можно было сказать точно: он совершенно не понимал роль и место классической литературы где бы то ни было. Ни в мировой литературе, ни в воспитании общества, его становлении, ни… Он этой роли просто не видел. Что не мешало ему, однако, с гордостью думать о том месте, которое его землякам выделялось на мировом пьедестале. И сейчас вот это его личное непонимание вопроса лишний раз усугублялось удивлением: «Как может учитель литературы, читавший и знавший очень много классических произведений, быть таким непорядочным, меркантильным, глупым человеком?». Ведь говорят, что «классика» делает умнее, мудрее. А что с завучем, которая оказалась «тупее паровоза»?
Ведь если на то пошло, то сам он в детстве зачитывался, например, Тарзаном Эдгара Берроуза. Ему было интересно, его захватывал сюжет. Он с открытым ртом и замирающим сердцем следил за поступками смелого, честного, решительного и справедливого главного героя книги. Эти книги учили жить молодого пацана! Уже во взрослом возрасте, увидев всю многогранность жизни, он решил прочесть что-то из классики и вынести оттуда нечто для себя полезное. Начал с «Войны и мира» Толстого. С большим трудом прочитав первые двадцать страниц, отказался от этого побуждения. Скучно и нудно показалось. И ничего полезного для себя он там не высмотрел, хотя и допускал, что делает выводы преждевременно. Выдавать подобные оценки Дмитрию было неловко даже перед собой, но он привык говорить правду. Нет, может быть, для кого-то в этом произведении было что-то новое, но только не для него. Все те чувства и переживания, которые, предположительно, могло вызывать произведение, Дмитрий испытывал в реальной жизни. Не один раз. И сомневался в своей избранности в этом отношении.
Конечно, оставалось подозрение, что не дочитав книгу до конца, мудрено понять что же она может дать. Но и это подозрение было призрачным, неуверенным. Поскольку, во-первых, он прочел все что говорили об этой книге критики и знал ее суть. Во-вторых, он спрашивал у тех людей, которые ее читали, спрашивал у специалистов: «Что я получу после того, как прочту ее полностью?»
Ответа не было. А это могло значить только две вещи. Либо специалисты сами не знали ответа на этот вопрос, либо получить было нечего в принципе. Он же склонялся к среднему. Скорее всего, многие «специалисты» на самом деле не знали. С другой стороны, получить от подобных книг можно было бы многое. В том случае, если ты не получил этого от жизни. И вот с этим у Дмитрия проблем, к сожалению, не было.
Как бы там ни звучал ответ, а Татьяна Борисовна вызывала в душе Дмитрия лишь презрение и недоумение. Как такой человек может преподавать русскую литературу?!
Что касается Амирана, то тут тоже все было предельно просто. Амиран четко осознавал разные с Магомадовыми весовые категории. Да, на первый взгляд складывалось впечатление, что и одна и другая сторона имеют одинаковый вес в школьной жизни. Но это лишь на первый, очень невнимательный, взгляд. На самом деле все обстояло не так. Амиран становился мерзким ребенком сразу же, как только рядом с ним был старший или средний Магомадов. Кричащим асоциальным поведением он как бы демонстрировал своим опасным «товарищам»: «Я свой. Я такой же, как и вы». А с другой стороны, давал косвенный сигнал: «Легче меня не трогать, чем иметь со мной ссору». Понятное дело, что эти сигналы читались Магомадовыми довольно однозначно, как сигналы человека боящегося. Они очень хорошо чувствовали свою силу. Ту, которая на самом деле у них была и ту, которой наделяло их боязливое общество. Они понимали суть посылаемых Амираном сигналов. Другое дело, что и их все устраивало. Ведь если такой авторитетный персонаж школы, как Амиран, встает в подобострастно-миролюбивую относительно них позу, то как будут относиться к ним остальные? Ответ очевиден. Именно поэтому Магомадовы снисходительно относились к Амирану, никогда, однако, не позволяя ему становиться ведущей скрипкой.
Зная все это, Дмитрий понимал положение своего товарища. Одноклассники Амирана были в курсе случившегося и смотрели на него очень… выжидающе. «Ты у нас «альфасамец», так и веди себя соответствующе!» И стоит только чуть-чуть не оправдать ожиданий общества, как от тебя отвернутся все. Ты моментально рухнешь к самому подножию социальной пирамиды. Амиран попал в патовую ситуацию. Нападать на противника он боялся и думал, что не мог, прекрасно понимая разность «весовых категорий». Но и не нападать он не мог тоже.
Дмитрий понимал, что у Амирана был выход. Трудный и опасный, как с физической стороны дела, так и с моральной. Самым верным для парня было бы как раз таки нападение. Да, досталось бы ему сильно. Пожалуй, вполне возможно, что даже очень. Тут риск был серьезный – его могли даже покалечить. Шансов на выигрыш у него не было совершенно никаких. Но в том случае, если бы для него такой поступок окончился более или менее благополучно, следовало еще более тяжелое испытание. Нужно было бы верно преподнести свое поражение окружающим. Нужно было бы демонстрировать нечто такое: «Да, я ошибался, имея таких «друзей». Да, я пресмыкался перед ними. Но когда они попытались растоптать мое святое, я не стал трястись от страха и ответил. Я знал, что у меня нет шансов, но ответил! И я буду отвечать так любому!». Подобное всегда и во все времена воспринималось людьми одинаково. Такое поведение означало бы объявление настоящей войны жестоким и последовательным противникам. Но Магомадовы получили бы еще большую ненависть со стороны ребят и учителей, а Амиран стал бы героем.
Для такого шага необходимо наличие как минимум нескольких вещей. Без жизненного опыта, без закаленной воли, без холодного расчета так поступить было невозможно. Ничего из перечисленного у Амирана быть не могло по определению. Именно поэтому пацану требовалась помощь, другой выход. Но и просто оказать таковую означало бы воспитать потребителя-слабака…
Подойдя к расписанию, Дмитрий нашел класс Амирана и определил номер кабинета. Еще через пару минут, учтиво постучавшись в дверь и поздоровавшись со вскочившими ребятами, вызвал парня с уроков.
– Пойдем. Дело есть. – Амиран смотрел хмуро, погруженный в свои мысли.
Молча они вошли в кабинет.
– Что такое? – Дружелюбно, но по-прежнему хмуро спросил парень.
– Я о твоей проблеме знаю.
Парень покивал головой.
– И понимаю все, ты не сомневайся. Хочу тебе помочь.
Он сидел, опершись локтями в бедра, опустив плечи. Приподнял голову и вопросительно, исподлобья, взглянул на старшего товарища.
– У меня мотивация двойная. Это я тебе сейчас все расскажу, как есть, чтобы никаких подозрений не было. Первая ее часть – это спокойствие в школе. В этом я, конечно, тоже заинтересован, но больше всего заинтересована директриса. Ее там мандражка пробивает, как только она на эту тему думает. А думает постоянно. Боится. – И, видя, что Амиран недоверчиво прищурился, пояснил. – Не за тебя. За должность.
Парень усмехнулся.
– А вторая часть – это мое личное желание тебе помочь. Тоже по нескольким причинам. Самое простое, это то, что мы с тобой близко познакомились. Можно сказать, товарищами стали. Ты попал в беду и я не могу оставить тебя без помощи. Но есть и другие причины. Например, я не люблю несправедливость. Не люблю, когда людей унижают. А братья – это источник несправедливости в школе. Ну и еще: для того, чтобы в школе был порядок, дети учились, а не превращались в скот, должен быть один хозяин. Который будет диктовать основные правила. И я на эту «должность» вижу несколько кандидатов. Например, я сам и братья. Я думаю, ты понимаешь, что будет, если полноправным хозяином станет кто-то из братьев?
Парень кивнул.
– И для того, чтобы этого не произошло, мне нужно, чтобы ты оставался на своем месте.
– В смысле? – Удивленно вскинулся Амиран. Хотя, и не проявляя особенно рвения.
– В смысле, что в этой ситуации у тебя не хватит сил победить.
– Почему вы так думаете? – В глазах парня появилось недовольство.
– У меня есть кое-какой опыт. Я знаю твои силы. Но ты, по-моему, неправильно меня понимаешь. Я имею в виду, что тебе нужно будет либо набить морду, либо сделать вид, что ничего не произошло. Во-втором случае ты моментально теряешь вес среди мужиков. Не считая того, что сам себя мужиком считать перестанешь. Верно?
– Ну да…
– А в первом случае… Я думаю ты и сам понимаешь, что никто не будет с тобой драться честно, один на один. Они просто налетят на тебя все вместе, и у тебя нет таких друзей, которые бы поддержали в этом конфликте. Сколько раз были драки и они всегда дрались вместе. Ты же знаешь. Слова самого Батырбека… Помнишь, на турнике?
– Какие?
– Ну, когда он объяснил для чего нож носит.
Это было с месяц назад. Тогда Батырбек вышел на турник вместе с остальными ребятами. Вообще, можно сказать, что турник был эдаким нехарактерным местом, где встречались представители разных школьных группировок и авторитетные одиночки. Все они, так уж сложилось, считали делом нужным, как минимум постоять возле турника. Дело тут было в нескольких моментах. Например, в том, что выйти на улицу под все школьные окна и множество взглядов было не просто. В основном это могли себе позволить только ребята из «основы». Соответственно, все остальные это понимали. Поэтому, со временем сложилось так, что каждый относящий себя к «основе» должен был это доказать.
Кроме того, «на турниках» частенько появлялись чеченцы или та же хулиганская компания Димки. Амиран выходил всякий раз, когда был в школе. Кто-то из них считал личным вызовом выйти к такой компании и обменяться моральными ударами. Кто-то «незаметно ложился» под существующие группировки. Кто-то, например ребята из девятого, восьмого и даже седьмого классов, делал первые шаги на пути к личному авторитету. У каждого были свои интересы.
А Дмитрий своим присутствием, своими всевозможно транслируемыми убеждениями, своими ценностями обеспечивал минимально комфортные для такого дела психологические условия.
Например, однажды Батырбек был осажен так.
Начав сильно хорохориться, понимая свою силу и пытаясь продавить это понимание тут, он стал явно перегибать палку. Его нападки, начавшись с тех ребят, чьи позиции были вторичны, постепенно перешли на самых основных пацанов. Так он добрался до Димки. Дмитрий молча наблюдал за его нападками и за тем, как дипломатично «уворачивается» Диман. Уже раздумывая над тем, как осадить разошедшегося парня, Дмитрий был им внезапно удивлен. Батырбек напал на него самого!
– Дмитрий Николаевич, я вот слышал, что вы раньше рукопашным боем занимались. Это правда?
– Было дело. Чего это ты вспомнил?
– Да я бы с вами постоял! – Он засмеялся, придавая своим словам некоторое добродушие, которое, впрочем, никого не могло обмануть.
Дмитрий усмехнулся, так и оставив на губах легкую улыбку.
– Так ты же борьбой занимаешься, а не рукопашкой. А во-вторых, мы в очень разных весовых категориях. Я тяжелее килограмм на двадцать.
– Да это ерунда! Мне просто интересно, смог бы я с вами справиться?
– Это потому что ты молодой и горячий. Для меня это давно не представляет интереса.
На улице есть свой язык. Язык понятий, вызовов, принципов… и физической силы. При этом на той его части, которая основана на физической силе, говорят не так часто, как на первый взгляд многим кажется. Хватает всего лишь демонстрации готовности перейти на эту часть. Основными же словами уличного языка остаются понятия, вызовы и принципы.
Так, если переводить разговор Димки и Батырбека на этом языке, на язык обычных человеческих слов, то будет выглядеть это следующим образом:
«– Я самый крутой.
– Ну, все возможно в этом мире.
– Ты мне не веришь?
– Я-то верю, но ведь и ты можешь ошибаться.
– Я могу доказать.
– Да ладно, не стоит.
– Боишься?
– Да».
После этого разговора Батырбек решил поговорить и с Дмитрием. И пока разговор складывался так:
«– Я не боюсь тебя.
– Это нормально. Ты и не должен.
– Значит я самый крутой.
– Самый крутой?»
И вот дальше должно быть либо-либо. Либо разговор приходит к такому же итогу, как и в случае с Димкой, либо Батырбек должен признаться «Я не самый крутой». Вообще сам факт начала такого разговора говорил много о его претензиях на господство. Как далеко он готов пойти? Это надо было выяснить, заодно и расставив все точки над «и».
– Ты вот лучше на турник прыгни и покажи, что ты можешь. А то «постоять», «интересно» … Нам вот интересно, почему ты никогда на него не залазил. Димка вон показал, что может. Я сам на нем занимаюсь, пусть и не хватаю звезд, но кое-что могу. Амиран регулярно прыгает, даже Колян вон, тоже. Не могут подтягиваться, но пробуют. А ты что? Забоялся?
– Я?! Да я тридцать раз запросто! – Батырбек стал агрессивным. Его лицо крайне серьезным и сосредоточенным. Так бывает перед взрывом.
– Ну так прыгни и сделай.
– У меня тренировки, мне нельзя тут заниматься!
Все многозначительно замолчали. Право и обязанность нарушить такое молчание всецело принадлежали только Дмитрию.
– Понятно… – Вроде бы обычно, но как-то двояко подытожил учитель.
– Что? Мне не верите? – Он повысил голос. Спрашивал не Дмитрия, оставляя ему возможность не отвечать. Обращался ко всем. И если бы Дмитрий использовал предоставленную ему «подставной фигурой» возможность, то следующим ходом получил бы шах и мат. Но он не использовал.
– Верим конечно. «Мужчина сказал, мужчина сделал». Что же за мужчина, если за слово не отвечает? Особенно на Кавказе. – Смысл, тон, мимика – все это говорило о том, что сам Дмитрий не верит. Не верит и будет считать враньем, если не увидит доказательств. И кроме этого был еще один пикантный момент: среди ребят были такие, которые наверняка знали возможности Батырбека на турнике.
Опять повисла тишина. Секунды две. Вроде бы и не стоило на нее обращать внимание, но эта тишина не была обычной тишиной. Она была либо траурной, либо предгрозовой. Но пацан нашел третий выход.
Он взорвался.
– Да ладно вам! Чего вы так напрягаетесь сразу? – Хохот. – Я же пошутил! – Хохот.
Он сунул в карман телефон и подошел к турнику. Ситуация разрядилась.
Раз…
Два…
Побелели косточки пальцев.
Пять…
Задрался свитер.
С-с-сее-мь...
Показалась рукоятка травматического пистолета.
Де-е-вять!
Батырбек спрыгнул. А подтягивания были «грязными».
– Не люблю турник.
На уличном языке, все подтягивания и вообще все произошедшее за последние полминуты означало одно: «Самый крутой. После вас».
В тот день ребята еще разговаривали. Дело в том, что Батырбек, кроме пистолета, носил еще и нож. В этом его уличил тоже Дмитрий. Как-то на перемене, стоя за спиной учителя, кавказец «доминировал» над кем-то из ребят. Не бил его, не унижал, а именно доминировал. Показывал, кто есть кто. Присутствие Дмитрия, будто бы не обращающего внимания, добавляло пикантности его поведению. На самом деле Дмитрий украдкой следил за парнем. И в тот момент, когда он достал нож, не был застигнут врасплох. Тут же перестав коситься через плечо, Дмитрий громко предложил:
– Убери нож, дорогой! – Только после этого, неспешно, повернулся к парню.
И встретил восхищенный взгляд самого Батырбека и удивленные взгляды его друзей.
– Откуда вы знаете, Дмитрий Николаевич? Вы же спиной стояли! – Легкой хитрости Дмитрия они не заметили.
– Слышь, я все детство провел в тех подворотнях, где звук «выкидухи» был ежедневной мелодией. Он же у тебя щелкнул! – Нож на самом деле характерно щелкнул.
Парень в ответ только покачал головой, вернул лезвие на место и спрятал оружие…
Так вот, в тот день «на турниках» Дмитрий спросил Батырбека, зачем он носит столько оружия. И тот не преминул воспользоваться случаем, для укрепления собственной позиции. Рассказал о том, как он будет сопротивляться и «разрывать горло» в том случае, если не сможет одолеть противника руками и ногами. И выглядело это столь же внушительно, как и рассказ о «тридцати разах на турнике».
– Ну так что, помнишь? – Вернулся Дмитрий к Амирану.
– Помню. И что делать?
Если у Дмитрия и была минимальная надежда на то, что Амиран пойдет до конца, то она исчезла. Амиран боялся. И дело тут даже не в страхе, – боятся все. Только кто-то подчиняет страх себе, а кто-то подчиняется сам. Так вот, Амиран подчинился. И вот такого, подталкивать его к драке было нельзя. Такой выбор человек должен сделать сознательно и самостоятельно.
Но Дмитрий уже понял, что Амиран не сможет. И если в такой ситуации, ему не было бы предложено третьего варианта, то совесть стала бы терзать его со вей возможной старательностью. Как в этом случае поступает человек? Тут два варианта.
Он либо смиряется со своей сиюминутной ничтожностью, со своим позором, понимая, что позор именно сиюминутный и готовясь его искупить. Развиваясь, становясь сильнее и ожидая, ожидая того момента, когда он уже не будет застигнут врасплох. Он постигает, соглашается с вновь открытой закономерностью, чтобы потом суметь ее преодолеть. Либо…
Либо ломается. Убеждает себя в том, что ничего страшного в общем-то и не произошло. А совесть – она глупа. И вообще, что такое совесть? Посмотри вокруг! Кто ей пользуется? Может быть друзья? Сам директор продала свою совесть! Тогда кто? Надо просто надеть любимый белый костюм, отутюженный мамой, взять в руки дорогой телефон, воспользоваться броской внешностью и «склеить» девку. А Батырбек? Ну… Неприятно, конечно, с ним общаться… Да еще при посторонних, которые в курсе всей подноготной… Ну, а кто поступил бы по-другому? Вообще, об этом лучше не думать! Так-то он пацан очень неплохой. Называет другом!
Какое «либо» выбрал бы Амиран, Дмитрий уже знал почти наверняка. Весь этот разговор он затеял только для того, чтобы убедиться в своем знании окончательно. Основывался в этом своем знании на солидном знакомстве с пацаном, на том факте, что у него не было отца, и что воспитывался он мамой и бабушкой. На мощнейшем страхе, в котором держали школу кавказцы. На отсутствии у пацана опыта соответствующих конфликтов. На том, как он «дружит» с братьями. И еще на некотором другом.
Да, конечно, он мог ошибаться! Конечно, его мнение было субъективным! Не нужно было вмешиваться, оставив право выбора Амирану? В конце концов это его Судьба.
Может быть. И если бы Амиран отважно и безрассудно готовился вступить в драку, то наплевав на все, учитель бы гарантировал ему драку один на один, удерживая братьев. Но потому он и обещал директору, что «решит вопрос», что был уверен в своей оценке…
И хотя Дмитрий поступил так, как считал нужным, «осадочек остался». И с ним предстояло пока смириться, положив неразрешенный вопрос на специальную полочку где-то в глубинах души.
Он дал еще один вариант, который пацан просто не мог не выбрать.
Если Вы заметили "смешную" или очень глупую ошибку, то пишите. Я не претендую на звание учителя словесности и даже на звание шибко грамотного писаки, – не обижусь. Большое спасибо за помощь!
Содержание:
Первая глава: 1 часть, 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть
Вторая глава: 1 часть , 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть, 6 часть, 7 часть, 8 часть, 9 часть, 10 часть, 11 часть, 12 часть, 13 часть, 14 часть, 15 часть, 16 часть, 17 часть, 18 часть, перед Вами 19 часть, 20 часть.
Все в одной подборке – тут.
