«История Петра I» — один из незавершённых пушкинских, сегодня сказали бы, проектов. Тут резонно встают вопросы: почему к написанию труда автор практически не приступил? Как с «Историей Петра I» соотносятся созданные им поэма «Полтава», стихи «Стансы», «Друзьям» и «Моя родословная», главы из романа о царском арапе («Арап Петра Великого») и «Петербургская повесть “Медный всадник”»? Каким изображён Пётр I в произведениях, написанных Пушкиным в разное время? Но первейший среди других вопрос: в чём главный интерес поэта к петровской теме?
Ответ на него можно свести к трём сферам: история и тенденции преобразований Петра I; характер и биография императора; судьба личности в условиях социального слома.
Начнём с констатации: историческая оценка реформ Петра I и, значит, восприятие его личности не были статичными. В сознании Пушкина они изменялись несколько раз. Так что можно говорить о нескольких этапах в его суждениях о последнем царе всея Руси и первом Императоре Всероссийском. Истоки обнаруживаются в «Заметках по русской истории XVIII века», когда молодой, ему тогда 23 года, Пушкин обратился к не сáмому поэтическому жанру — исторической публицистике. В ней свободолюбивый автор, ратующий о «выгодах просвещения», писал о том, что его прежде всего тогда интересовало:
«Пётр I не страшился народной свободы, неминуемого следствия просвещения, ибо доверял своему могуществу и презирал человечество, может быть, более чем Наполеон».
«Ничтожные наследники северного исполина, изумлённые блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всём, что только не требовало нового вдохновения. Таким образом, действия правительства были выше собственной его образованности и добро производилось ненарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе».
Ещё Пушкин отмечал, что следствием петровских преобразований стало расслоение нации на простой «народ» и «бритых бояр», а также «схоластический педантизм» бюрократии.
Пройдёт некоторое время, и события 1825—1826 годов, когда после поражения декабристов Николай I стал насаждать культ Петра I, желая преподнести себя как продолжателя дел великого реформатора, внесут коррективы в пушкинское понимание петровского века.
Несколько лет Пушкин даже поддерживал затеянную царём «игру» с петровским наследием. Поэт находился под обаянием крупной, державной личности первого российского императора. В Петре Великом, творимом поэтом, подчёркивались тогда его патриотизм, следование государственным интересам, понимание дел и людей, самоотверженное служение отечеству. На бумаге появляются «Стансы» (1826), начатый роман о царском арапе (1827), «Друзьям» (1828), поэма «Полтава» и «Моя родословная» (1830).
Только ли потому поддерживал, что «игра» совпала с милостью к нему лично? Не без того, но очень уж очевидны были, сами напрашивались, исторические параллели. Как и во время вхождения во власть Николая I, начало царствования Петра I сопровождалось бунтами, дворцовыми переворотами, расколами и казнями. Со временем, однако, сильный монарх и власть укрепил, и государство своими преобразованиями обустроил. Из уст Николая I после дела 14 декабря тоже звучали речи о благодетельных реформах и возвышении умных государственных мужей. На почве таких историко-политических размышлений и складывался у Пушкина замысел сочинения о Петре I.
При этом в его сознании рождается и укрепляется очевидная и привлекательная для него аналогия между судьбой предка, арапа Ибрагима, и его, Пушкина, собственным предназначением. Арап был, как поэт выразился, «царю наперсник, а не раб». Похожую роль видел для себя и Пушкин — служить добру у трона «нового Петра», то есть Николая I.
В тот момент анонсируемая попытка правительства провести антикрепостнические и антибюрократические реформы и идея скорректировать крайности петровского переворота, как говорится, грела Пушкина:
«Ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных — вот великие предметы».
Без всяких намёков, совершенно определённо об этом Пушкин высказался в письме П. А. Вяземскому от 16 марта 1830 года, давая оценку проекту манифеста, подготовленного созданным Николаем I комитетом ещё в декабре 1826 года:
«Государь уезжая оставил в Москве проект новой организации, контрреволюции революции Петра. Вот тебе случай писать политический памфлет, и даже его напечатать, ибо правительство действует или намерено действовать в смысле европейского просвещения. Ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных — вот великие предметы».
Тогда был период заинтересованного ожидания и желания способствовать реформаторским усилиям молодого императора. Новые соображения и демонстративный разворот в своих воззрениях на Петра I и его преобразования, можно предположить, появились у Пушкина в связи с Июльской революцией 1830 года во Франции и польским восстанием 1830—1831 годов. Дело в том, что оба эти исторические события отбили тогда у Николая I желание каких-либо перемен. То есть желания Пушкина и государя оказались разнонаправленными.
К тому же Пушкин увидел, что, во-первых, подняв Россию «на дыбы», Пётр I определил современное засилье чиновничества, которое вылилось в сплочённую бюрократическую систему, возникшую в начале XVIII века. Что «воля роковая» самого реформатора и характер его преобразований предопределили впоследствии трагедии в людских судьбах. Во-вторых, что монаршье стремление разрушить мир старинного родового боярства обернулось для многих гибелью и разорением:
«Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые <...> жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом*. Первые были для вечности, или по крайней мере для будущего, — вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика».
* Сразу вспоминаются строки его эпиграммы про «…Необходимость самовластья // И прелести кнута».
Такой мотив прозвучит в «Арапе Петра Великого» и в варианте поэмы «Езерский», где один из персонажей был Петром «прощён и милостью окован». А в «Медном всаднике», действие которого происходит век спустя, появится знаменитый эпизод о том, как памятник Петру I, «горделивый истукан», преследует бедного петербургского чиновника Евгения:
«И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжёлым топотом скакал».
Чем дальше, тем больше отношение поэта к Петру I и его «реформам» расходилось с официальной апологетикой. К Пушкину приходит убеждение, что Пётр I был не реформатором, а революционером, и что проводимые им так называемые реформы, по сути своей явились революцией. В заметках «О дворянстве», написанных в 30-е годы (при жизни автора не печатались) Пушкин назвал Петра I «одновременно Робеспьером и Наполеоном — воплощённой революцией».
А в своём отклике на выход «”Истории русского народа”, соч. г. Полевого», из которого сегодня любят цитировать фразу: «Уважение к именам, освящённым славою, не есть подлость (как осмелился кто-то напечатать), но первый признак ума просвещённого. Позорить их дозволяется токмо ветреному невежеству…», Пушкин напишет: «С Фёдора и Петра начинается революция в России, которая продолжается до сего дня». Но про эту пушкинскую мысль нельзя сказать, что нынче она в ходу.
За пробежавшие два года от начала службы, к осени 1833-го, написаны сказки, «Русалка», «Дубровский», «Песни западных славян», «Анджело», «Пиковая дама», многие стихи; начат «Медный всадник». Параллельно с работой с архивными документами Пушкин в 30-е годы занят «Историей Пугачёва» и «Капитанской дочкой». Основной их пафос актуален и вполне приемлем государем: обе являются предупреждением высшему сословию: это может повториться, если не будете относиться к крепостным мужикам по-людски. Царская цензура потребовала от Пушкина, по существу, лишь одного принципиального изменения: смутьян Пугачёв не достоин истории, поэтому должна быть «История пугачёвского бунта».
Вот только работа над «Историей Петра I» продвинулась мало. Причины, по которым петровская тема развивалась столь неторопливо, требуют размышлений. Вероятно, Пушкин полагал книгу о Пугачёве более актуальной. Она, показывая непрочность привилегий дворянского сословия, как бы подводила промежуточный итог преобразованиям XVIII века в целом.
Вторая причина видится в том, что поставленная ему задача найти и обосновать общность между державными усилиями Петра I и Николая I не вписывалась в изменившиеся исторические реалии: петровская революция никак не согласовывалась с николаевской косностью, с текущим бюрократическим застоем. На первых стадиях работы такой проблемы не существовало.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—112) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!»
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 95. Жизнь поэта ведь не из одних только стихов складывается
Эссе 98. Сказку про рыбку, старика и старуху Пушкин от няни не слышал
Эссе 103. Какие-то их жизненные шаги судьбой писались, словно под копирку
