Любители читать писательские записные книжки обнаружат у Пушкина любопытный раздел «Гастрономические сентенции», по поводу которого специалисты ведут занимательные споры: принадлежат ли фразы самому Александру Сергеевичу, или это перевод из книги некоего французского кулинара. На мой так взгляд, если их автор Пушкин, то они не нанесут урона его реноме. Если он их выписал откуда-то в свою записную книжку, то можно согласиться с предположением, что эти мысли ему явно приглянулись, чем-то его, сказали бы сегодня, «зацепили».
Так как сентенций немного, воспроизведу их тут:
«Не откладывай до ужина того, что можешь съесть за обедом.
L’exactitude est la politesse des cuisiniers*.
Желудок просвещённого человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и благодарность».
*Точность — вежливость поваров (фр.).
Не берусь отыскивать в кулинарной теме некие выводы, кроме разве что одного: она позволяет взглянуть на личность и творчество Пушкина с не самого распространённого и привычного ракурса. И если, как говаривал Александр Сергеевич, «любви все возрасты покорны <…> её порывы благотворны <…> И жизнь могущая даёт // И пышный цвет и сладкий плод», то надо признать, что нельзя же вечно смотреть даже на гения прямо в лоб, иной раз можно взглянуть с какой-нибудь непривычной стороны. Жизнь поэта ведь не из одних только стихов складывается. Еде тоже все возрасты покорны.
Разговор о пушкинском «кулинарном пространстве» хочется завершить одним, как мне видится, значимым фактом. Известно, что перед смертью тяжело раненный поэт попросил мочёной морошки. Говорят, он к ней питал особое пристрастие. Понимая, что морошка — болотная ягода, произрастающая в Финляндии, вполне вероятно, что любовь к этой северной царь-ягоде у Пушкина появилась не без няниного участия. Поэтому думается, что это в такой своеобразной форме «мамушка» возникла в памяти Пушкина в последние минуты его жизни.
Особая близость между Пушкиным и няней сложилась во время его пребывания в Михайловском, когда из южной Одессы опальный поэт был отправлен в северную Псковскую губернию под надзор местного начальства.
Здесь в июле 1824 года постаревшая няня оказалась единственным человеком, кто встретил его с радостью. Хотя в первый момент ему показалось, что был «всеми встречен как нельзя лучше». Именно так он отписал В. А. Жуковскому. «Всеми» — потому что тогда, так случилось, на лето в фамильную усадьбу (одноэтажный дом, обшитый тёсом*) съехались и отец с матерью, и Ольга с повзрослевшим Львом.
* Барское жилище, длиной около восьми, а шириной менее шести сажен, с «шатким крыльцом» походило на «ветхую хижину».
Уже в дни тающего остатка северного лета на грубоватых белых листах кожаной тетради, в которую Пушкин стал заносить строки «Разговора книгопродавца с поэтом» и строфы, где «послушная влеченью чувства» Татьяна Ларина «в темноте» разговаривает со своей няней «о старине», а затем пишет по-французски знаменитое «Я к вам пишу — чего же боле?», появляются стихотворные строки, в которых можно было признать «оригинал» — няню, которая в Михайловском вела все господские дела.
Вскоре, однако, вспыхнет конфликт с отцом, и родители с обоими детьми покинут усадьбу. А Александру Сергеевичу не останется ничего другого, как коротать вечера со старушкой, которой доведётся скрашивать его одиночество.
В написанном в 1833 году стихотворении «Сват Иван, как пить мы станем...», можно предположить, возникнет образ с проекцией на любимую нянюшку:
Мастерица ведь была!
И откуда что брала!
И куды разумны шутки,
Приговорки, прибаутки,
Небылицы, былины
Православной старины!
Слушать, так душе отрадно!
И не пил бы, и не ел,
Всё бы слушал да сидел.
Кто придумал их так ладно?
Молодой барин часто приходил в маленький домик няни, стоящий рядом с господским. Няня вязала и, как в детстве, рассказывала любимцу сказки. Александр Сергеевич слушал, наблюдал, как «медлят поминутно спицы» в её «наморщенных руках» и делал записи в своей рабочей тетради.
Затем возвращался к себе… так и просится написать «в кабинет». Но поддерживать тепло во всём доме было нереально. Поэтому жилой для барина оставалась единственная комната в одно окно, сажени в три, квадратная. В ней и было у него всё: и гостиная, и спальня, и столовая, и кабинет. Из рассказов (записанных К. А. Тимофеевым) дворового села Михайловского Петра Парфёнова, кучера Пушкина, у окна стоял столик: «Коли дома, так всё он тут, бывало, книги читал, и по ночам читал: спит, спит да и вскочит, сядет писать; огонь у него тут беспереводно горел».
А потом из Михайловского разлетались весточки о времяпрепровождении. В ноябре 1824 года Пушкин напишет брату Льву:
«Знаешь ли мои занятия? До обеда пишу записки, обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»
В декабре того же года в письме приятелю ещё по Одессе Дмитрию Шварцу он поделится:
«Уединение моё совершенно — праздность торжественна. Соседей около меня мало, я знаком только с одним семейством <…> целый день верхом — вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны; вы, кажется, раз её видели, она единственная моя подруга — и с нею только мне не скучно».
В январе 1825 года отправится письмо в Москву П. А. Вяземскому:
«Жду к себе на днях брата и Дельвига — покамест я один-одинёшенек; живу недорослем, валяюсь на лежанке и слушаю старые сказки да песни. Стихи не лезут».
Из писем следует, что сказки он слушал не день, не неделю — месяцами. Интересно то, что в пушкинской тетради присутствуют лишь семь записей сказочных сюжетов, услышанных от няни. Считается, что четыре из них поэт в той или иной мере использовал позже при написании пролога «У лукоморья дуб зелёный…» к поэме «Руслан и Людмила» и трёх сказок («Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне лебеди», «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях», «Сказка о золотом петушке»). Ещё один сюжет Пушкин отдал В. А. Жуковскому, который в ходе «сказочного» поэтического состязания двух поэтов в 1831 году написал на её основе «Сказку о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери». Кому тогда присудили пальму первенства, не знаю. Но сегодня пушкинские сказки знакомы, наверно, почти каждому, а «Сказку о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери» я сам прочитал уже в преклонные годы. И решил внуку её не читать.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—94) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!»
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 92. «…остаюсь вас многолюбящая няня ваша Арина Родивоновна»
Эссе 93. «Простая русская деревенская б а б а»
Эссе 94. Поварихой при Александре Сергеевиче в годы его заточения была няня
