Закрываю храм после вечерней службы и вижу неизвестную мне усталую женщину лет шестидесяти, которая ждала меня на улице.
- Почему внутрь не зашли? - спрашиваю я.
Она теряется, говорит что-то невнятное и суёт мне в руку пятьсот рублей, норовя тут же убежать:
- Пожалуйста, помолитесь о маме моей. Ее Екатерина звали.
Я пытаюсь задержать ее бег наводящими вопросами. Но она уже опрометью неслась по улице.
Я вернулся в храм. Записал Екатерину на сорокоуст о упокоении и панихиду, положил деньги в ящик и не мог отделаться от чувства глубокой грусти. Как неправильно все это... Только в храме можно обрести утешение скорбящему человеку. А может дочь и не скорбела вовсе? Просто решила, что так надо? И тут же себе отвечаю - скорбела, и плакала, и винила себя. Вот только из ее духовного плена, когда враг силён и плотно опутывает паутиной, она могла протянуть мне только руку с зажатой в ней купюрой. Порог храма переступить она не смогла.
На следующий день я по словесному портрету и по имени матери выяснил у пожилых сельских жительниц имя несчастной дочери и подал ее на сорокоуст о здравии. Господи, спаси и сохрани нас всех!
Священник Игорь Сильченков.
