Продолжение. Начало в №47
В мае 2018 года, когда от Министерства образования и науки РФ нежданно отпочковалось министерство с новым названием – просвещения, сдавшая пост и вновь принявшая его у себя Ольга Васильева по этому поводу даже и не моргнула. В звуках поправок к старому Закону «Об образовании в РФ» она – дирижер и учитель пения по своей первой профессии – легко угадала новую мелодию и без колебаний провозгласила ее гимном образования.
Легкость, с которой в России разделяют и сливают образовательные министерства, меняя их названия, поражает. Делается это по административному щелчку, без совета со специалистами, тем более общественного обсуждения. Никто не задумывается над тем, что за новым названием ведомства обязано стоять изменение функций, возможно, и целей. Тем более никто не думает о том, как это меняет миссию школы и будет воспринято учителями – носителями образовательных традиций. Сегодня реформа названия влечет за собой лишь смену гранитной доски на входе в министерство и заказ новой гербовой печати. Затрат практически никаких.
Даже при царе, когда для реформы было достаточно высочайшего позволения, все происходило осмысленнее. Отвечая на недовольство подданных, Петр I гласно заменил бюрократические приказы на коллегии, внеся совещательный порядок решения дел. Президент коллегии оставался первым лицом, но уже ничего не мог постановить без согласия членов. В случае же несогласия их возражения непременно регистрировались в особом журнале. Так работала и созданная в 1782 году Комиссия об учреждении народных училищ, ставшая предтечей Министерства народного просвещения.
Александр I, впервые создавший систему министерств, сделал это не разом, не в одну ночь. Он сохранил коллегии в подчинении министрам, с их упразднением лишь «когда опыт покажет их бесполезность». Его уважение к прошлому и сдержанность в реформах подкреплялись обязательством управлять «по законам и по сердцу своей премудрой бабки» (Екатерины II).
Манифестом «Об учреждении министерств» 1802 года было образовано 8 министерств (сегодня их 22). Идея о создании Министерства народного просвещения обсуждалась отдельно и обстоятельно в течение двух лет на девяти заседаниях так называемого Негласного комитета. «Когда император Александр I, – писал историк педагогики Владимир Стоюнин, – рассуждал об учреждении особого министерства, которое бы заботилось об умственном и нравственном развитии его подданных, возник вопрос, как назвать это министерство: общественного образования или общественного воспитания». Спор начался с этих понятий, но завершился другим.
Член Негласного комитета граф Строганов видел за словом «воспитание» обширный смысл, включающий в себя прежде всего обучение. Другие (их было более) призывали к образованию как привычному понятию, которое «не могло повести ни к чему дурному». На просвещение, замечал граф Воронцов, существовал осторожный взгляд, ибо «все, что называлось просвещенным, европейским, у нас являлось в чужих формах и противополагалось русскому». «Какое вышло странное смешение понятий: воспитание, образование, просвещение, учение», – заключает Стоюнин. В итоге сошлись на том, что «было бы крайне несправедливо отказать народу в пособиях начального образования», которое легче всего достичь просвещением. К тому склонились и советники государя: темный народ надо сначала просвещать и лишь потом образовывать. Потому и начали с просвещения как первой ступени образования.
Анатолий Луначарский после Октябрьской революции не поменял ключевого слова «просвещение» в царском повелении, но был назван вместо министра народным комиссаром. Идея обсуждалась на «летучем заседании в углу комнаты», вспоминал Троцкий. «Только не министрами: гнусное, истрепанное название», – сказал Ленин. «Можно бы комиссарами, – предложил Троцкий. – Народными». Так и порешили. Время было смутное, рисковое, комиссарами называли тех, кто мог разобраться быстро и круто. Луначарский вспоминал, как штурмом брал здание Министерства просвещения и проходил сквозь строй бунтующих царских чиновников. Не раз приходилось ему и самолично арестовывать подчиненных. Наш Сергей Кравцов сегодня этого не может, да ему и не нужно, централизм в управлении давно победил.
Парадоксально, но возглавляемый Луначарским Наркомат просвещения руководствовался Декретом СНК РСФСР №551 «Об организации дела народного образования в Российской Республике», в котором вообще не было раздела о просвещении (как и у нас в законе до 2021 года). Никого не смущали первые строки декрета: «Общее руководство делом народного образования в РСФСР принадлежит Государственной Комиссии по Просвещению». Думать было некогда и некому, Думу-то революционеры разогнали.
В 1946 году народным комиссариатам вернули названия министерств и убрали приставку о народности. К тому времени Ленин умер, революционный запал комиссаров угас, а слово «народ» перестало быть актуальным. До конца 1980 года ведающее школами ведомство в России называлось Министерством просвещения, вузами и техникумами – Министерство высшего и среднего специального образования, и еще был Госкомитет по профессионально-техническому образованию.
Кто в 1988 году посмел убрать из названия министерства царево слово «просвещение» и заменить его на «образование», искать трудно, да и не хочется. Возможно, «во всем виноват Чубайс», как утверждал президент Борис Ельцин. Государственную Думу к тому времени восстановили, она уже думала, но не о мелочах. Были дела поважнее и понятия посложнее: приватизация, ваучеризация, деидеологизация. Зафиксируем главное – с просвещением в России было покончено, страна поднялась на ступень выше, приступила к образованию народа. Термин тоже далеко не бесспорный, но, как все новое, рождал надежды на лучшее.
Прошло 30 с небольшим лет, которые страна прожила под ярким лозунгом «Россия, вперед!». В диссонанс ему образование возвращают назад, возрождая из пепла Министерство просвещения. Абсурд? Да, причем очевидный, надуманный, конъюнктурный. Однако сегодня, как и в революционные годы, все делают вид, что так можно и должно. Задуматься все же стоит, чтобы понять или хотя бы поймать смысл заложенного реформаторами экстренного возврата к прошлому. Начнем с самого понятия «просвещение».
Иммануил Кант в 1784 году опубликовал небольшое эссе «Ответ на вопрос: «Что такое просвещение?», где определил просвещение как «выход человека из состояния несовершеннолетия». Для XVIII века формула понятная и разумная, человеческий капитал был близок к нулю, а вытеснявшая ремесленников промышленность уже требовала выхода народа из умственного застоя, технологии замещали ремесло, голова – руки.
Спустя столетие Луначарский, как и Кант, набросал «Краткий очерк истории просвещения», где вполне логично увязывал просвещение со словом «свет» и противополагал его тьме. Здесь уже считываются не только технологические требования эпохи, но и цивилизационный сдвиг России. Страна, полвека назад сбросившая крепостное право, выходила из тьмы невежества и нуждалась в грамотности, без которой просвещение невозможно.
Однако оба упомянутых персонажа расходились в понимании целей просвещения. Луначарский утверждал: «Всегда под просвещением подразумевалось, что общество приспособляет к себе будущее поколение». Кант, напротив, в приспособлении к власти видел «духовный деспотизм отдельных тиранов по отношению к остальным подданным». И делал простой и поучительный вывод: «Для просвещения требуется только свобода публично пользоваться собственным разумом». Выходит, чтобы народ стал просвещенным, надо просто освободить дорогу к знаниям, он сам найдет путь к свету. Подобной мысли во внесенной в Закон «Об образовании в РФ» просветительской поправке обнаружить не удается. В ней одни запреты.
Уже сам заголовок статьи 12.2 «Общие требования к осуществлению просветительской деятельности» звучит строго и предупреждающе. А в сочетании с открывающей пункт 2 формулой «не допускается» и последующим перечислением запретных для школы тем тональность закона переходит в угрозу. Предупреждение о недопустимости «сообщения недостоверных сведений об исторических, национальных, религиозных и культурных традициях народов» смотрится как умело поставленный капкан, готовый прихлопнуть свободное слово, личное мнение, попытку сопоставить разные взгляды. Для учителя это стена на пути педагогического творчества, для ученого – запрет на свободу выражения иных взглядов.
Эпоха Просвещения завершилась в Европе к концу XVIII века, знаменуя ее цивилизационный перелом. Россия тоже давно встала с колен, еще в советские годы преодолела безграмотность, перешла к всеобщему образованию. Мы первыми ворвались в космос, летаем сегодня быстрее звука и выше неба. Среди чемпионов мировых интеллектуальных олимпиад всегда есть россияне, число одаренных учащихся растет и уже не вмещается в «Сириус». Кому пришло в голову признать Россию «несовершеннолетней» (по Канту) и через просвещение вызволять из «тьмы» (по Луначарскому)? Чем можно просветить глубоко просвещенный сегодня не только книгой, но и Интернетом народ? Разве что вбивать в головы то, что из них давно вышло за ненадобностью.
Поправка в закон о просветительской деятельности проходила трудно, привычного единогласия не было и близко. Против выступили многие категории интеллигенции: ученые, педагоги, творческие работники. Президиум РАН обратился к президенту страны с просьбой не подписывать поправку в закон. Протест научно-педагогической общественности возглавил Олег Смолин, депутат Думы, академик РАО, но поддержки не получил даже в родной академии. Президиум РАО единогласно промолчал, хотя Российская академия образования расходится с курсом на просвещение уже своим названием.
А может, и ее вскоре переименуют? Не так уж давно (1992 г.) из названия Академии педагогических наук убрали слово «наука», теперь могут убрать и «образование». Науку погрузят в тьму, образование уже погружено в просвещение!
Игорь СМИРНОВ, доктор философских наук, член-корреспондент РАО
Продолжение следует
Читайте материал в сетевом издании «Учительская газета».
