Сеня не пришел, влетел ракетой в Машину квартиру. Лицо его взволновано, волосы – взъерошены.
- Машка, все! Повестка пришла.
- Когда? – спросила Маша.
Они ждали эту повестку. Знали, что Сеньку скоро заберут в армию. И все равно маленький клочок дешевой бумаги свалился на них как снег на голову.
-Что когда? Что ты как дура, ей-богу, Маша, — Сенька, как обычно, вспыхнул, распалился.
- Когда уезжать, истеричка? – гаркнула Маша.
- Пятнадцатого.
Все ясно. У них в запасе сутки. Нужно собрать стол, чтобы проводить солдата достойно.
- Я скажу маме, — Маша быстро пришла в себя, напустив на лицо деловое выражение.
- Не надо. Родители уже суетятся, — отклонил помощь Сеня.
Он всегда такой. А ведь Наталья сколько раз предлагала семье Сени деньги и продукты. Не чужие ведь люди. Маша с недовольством глядела на парня. Много он понимает: гордый какой! А у взрослых – головная боль. Она позвонила на работу матери. Наталья все поняла.
- Договоримся. Я сейчас отпрошусь и побегу сразу к ним. Алька, не шляйтесь допоздна. Все-таки, проводы... Ты меня поняла?
- Ага.
- Я серьезно! – мать положила трубку.
Намек ясен. «Не шляйтесь допоздна». Маша хмыкнула. Все уже давно считают их мужем и женой. И думают, что у них все, как у мужа и жены. Наивные... Машка улыбнулась. Дальше поцелуев дело так и не зашло, она упорно держала оборону. Сенька пытался отвоевать себе «комиссарское тело», но Машка упрямилась.
- Ты совсем меня не любишь, — дулся он.
- Люблю, — смеялась она.
И вот... У них – лишь сутки. Маша давно все решила. Пусть это случится сегодня. Пусть.
- Ну, боец, пойдем. Я тебя обкорнаю под ноль.
- А у тебя машинка есть?
- Нет. Ножницы и бритва тебя устроят?
Она ловко остригла Сенькины вихры. А потом побрила его налысо. Лысый Сеня был смешной и беззащитный. Уши вдруг стали похожи на лопухи, как у забавного щенка.
- Тебе бы сейчас бордовый пиджак и цепочку килограммовую, — смеялась Маша. Беги в душ, а то спина чесаться будет.
Сенька, взглянув в зеркало, буркнул:
- Ну и лошара-а-а-а, - но вдруг тоже расхохотался.
Он долго полоскался в ванной, отфыркиваясь. Маша стояла в коридоре и тискала в руках махровое полотенце. А потом она молча шагнула в ванную комнату.
Вечером собрались у родителей Сени. Квартира была полна гостей: многочисленные родственники, одноклассники, друзья и подруги. Даже Галина Петровна притащилась с целым тазиком пирожков. У мамы Сени – красные глаза. Лешка Иванов, закадычный дружок, явно перебрал. Юлька таращила на Сеньку удивленные глаза и пыталась не смеяться.
- Сеня, надень шапку, — громко сказала ему Маша, — Юлька в тебя втюрилась.
Юлька старалась отводить взгляд и оправдывалась:
- Да я ничего. Просто... Просто... Сеня, блин, когда у тебя выросли такие большие уши?
- Чтобы тебя лучше слышать, Юлечка, — брякнул Сеня, и все грохнули смехом.
Не смеялись только трое: Наталья, Ольга- мама Сени, и Маша.
Сеня и Маша были вместе всю ночь, а утром она его провожала. Глаза Сени прозрачны и чисты. Глаза Маши – глубоки, как озеро Ильмень, в котором Садко поймал царь-рыбу. Вчера еще они были мальчишкой и девчонкой, а сегодня – мужчина и женщина. И вечный труд: он уходит, а она ждет. Такова участь верных жен, таков удел стойких мужей.
Сеня крепко сжимал ее руку. «Ты помнишь?» - спрашивали его глаза. «Помню, любимый» - отвечали глаза Маши. Между ними стояла теперь тайна, крепко связывающая влюбленных на всей земле. Я твой, ты моя – говорили влюбленные друг другу, поверив в единственную истину – вместе навеки, и ничто их не сможет теперь никогда разлучить. Они всегда так наивны и безгрешны, влюбленные всей земли, как Ромео и Джульетта, как Тристан и Изольда, как Персей и Андромеда, как Петр и Феврония. Жизнь жестока, ломает влюбленных под себя, не делая им исключений, но все равно, никакая грязь не пристанет к ним, и человечество помнит их имена во веки веков. Аминь.
Побежала жизнь Маши дальше. Она вдруг удивилась, что за чудеса: Сенька был рядом столько лет, а она и не замечала его. Столько раз уезжала от него и не вспоминала даже. Сенька все равно рядом, протяни только руку. И вот, увезли его – а вокруг пустота. Посмотришь кино, прочитаешь книгу, блинов напечешь и крикнешь:
- Сенька, иди сюда, что скажу!
А его нет. Будто кто-то усыпил Машу наркозом, вырезал что-то из сердца. Маша проснулась, чует, что бьется оно, но не так. Чего-то не хватает – не может сердце биться в полную силу. Или ампутировали Маше ноги: проснулась она и чувствует – вот они, болят! А ходить не может. Нет ног.
Наталья с грустью поглядывала на дочку. Стала взрослой ее девочка.Вот она моет посуду, вдруг задумалась, а потом тряхнула кудрявой головой и начала вытирать тарелки.
В институт Маша так и не поступила: тройки в аттестате помешали. Но в техникум прошла без проблем. Профессию получит и слава богу. Кому сейчас нужен диплом – вся жизнь перепуталась. На рынке – сплошь учителя да профессора. Непонятно, как Наталью до сих пор не сократили. Ну, у ней-то профессия хорошая. Бухгалтеры везде нужны. Правда, с зарплатой вечные проблемы. Живет семья на алименты. Матери пенсию задерживают который месяц. Ее товарки собирают в парке бутылки. Спасибо Валерке, конечно, не забывает про них. Сам бы приехал когда. Так хотелось Наталье с ним повидаться. И Мария стала совсем плохой. Где сердце у мужика?
- Маша, от Сени письмо было?
Ее девочка кивнула, было мол. Чего-то не договаривает. Обычно вслух читала. Кроме всяких нежностей в конце письма. Противная совсем стала. От рук отбилась. Бедный Сенька, каково ему с такой женой? Мигом убежит. Хотя, мужики – народ чудаковатый. Она, Наталья, всегда покладистой была, и что? Сбежал ведь от нее Валерка. А Машка – порох, с ней интересно, как на войне. Глядишь и выправятся. Два года – не десять, пробегут и не заметишь. Вернется парень и, глядишь, Машку возьмет в оборот. Или она его. Бог их знает.
Наталья улыбнулась, а потом помрачнела.
А, может, что-то с Сеней случилось? Всякое бывает. Маша знает и молчит. Боится ей говорить, Ольге – тоже. А вдруг Маша – беременная? О, господи! Так и есть, наверное. А смысл - скрывать? Ведь все равно узнается! И – ни слова от паразитки такой!
- Маша, что-то случилось? – не отстает от дочери Наталья.
Опять головой мотает, партизанка. А ведь у них никогда тайн не было. У Натальи заныло сердце. Так хотелось встряхнуть дочку как следует, выбить из нее правду. Но она не посмела, знала: на Машку нельзя давить, она еще больше замкнется в себе. Оставалось одно – терпеливо ждать.
Машка «попалась». Сначала она ничего такого не чувствовала. В один из вечеров мама принесла домой кусок говяжьей печени и попросила дочку обжарить ее и слегка потушить в сметане к ужину. Маша наточила остро нож и старательно сняла с печени лишние пленочки. Блюдо простое и быстрое. Отбить ливер деревянной колотушкой, обвалять в муке, да обжарить по минутке на сковороде. Не передержать бы – печень станет жесткой, как подошва старого ботинка.
Маша прикрыла целлофаном печенку и занесла над ней колотушку. И вдруг к горлу подступила мутная тошнота. Она побежала в туалет, где ее долго и тяжко рвало. Умылась, вернулась на кухню... И опять убежала. Печень она приготовить так и не смогла. Наталья, вернувшаяся с работы, увидела в кастрюле толченый картофель. А на сковороде – куриные котлеты.
- Ну, мама, что ты так на меня смотришь? – взмахнула руками Маша, — фарш третий день стоит, испортится ведь. Какая ты непрактичная все-таки.
Наталья так ни о чем не догадалась. Через две недели, раздумывая, что бы приготовить к приходу дочери, обнаружила в морозилке злополучную печенку. Быстренько разморозила и бросила на сковороду. С рисом пойдет отлично. По всей квартире витали аппетитные запахи. Скрипнул замок в двери, Маша вернулась из техникума. И тут же ускакала в туалет. А потом выскочила на улицу и не возвращалась до самого утра, сказав, что ночует у бабушки. Тут Наталья все поняла. Через день взяла дочь за руку и, как маленькую, повела в больницу. Там и выяснилось, что «у девочки девять недель». А еще роскошная, пышная, в халатике в обтяжку, врачиха, ехидно усмехнувшись, спросила:
- На аборт записываемся?
- У меня первая беременность, — возразила Маша.
- Да, первая. Рисков очень много. Я разве не говорила? – карандашик пышной врачихи мерно постукивал по поверхности стола, покрытого стеклом.
- Нет, не говорили. А я буду рожать, — Маша набычилась, как гладиатор перед боем.
- Ну и прекрасно! Правда, ты такая молодая...
- Попрошу мне не тыкать, — Машка умела быть жесткой, когда надо.
Наталье ничего не оставалось, как поздравить родителей Сеньки с пополнением в семье. Все очень обрадовались. А Машка плакала и никак не могла успокоиться. На следующий день в Самарскую сержантскую школу, где проходил обучение любимый, от Маши полетело письмо. Но, прибыв в Самару, оно так не нашло адресата. Сеню направили в дивизию Северо-Кавказского военного округа.
Сеня оказался в Волгограде. Тут и там ползали слухи, что дивизию могут перебросить в Чечню. Но руководство молчало, и Сеня решил ни о чем родным не сообщать. Переполошатся почем зря. Машка учебу забросит. Пусть живут спокойно.
***
До Нового года оставалось две недели, и он мечтал об отпуске. Обещали ведь отпустить за хорошую службу. Сеня представлял, как вернувшись, стиснет Машу в объятиях, расцелует маму и пожмет сухую руку отца. Никаких дискотек. Никаких гостей. Только родные люди. Наконец, он понял, почему этот праздник называют семейным.
И вдруг, приказ: начинать погрузку в эшелоны!
Парни тряслись в вагонах целые сутки. А потом жили в каком-то заброшенном пионерском лагере. Прошла неделя тишины и неизвестности. Ребята ругались и злились: никто толком ничего не говорит, жрать нормально не дают. Кинули сухие пайки – радуйтесь! Сеня понял, что его мечта увидеть семью накрылась медным тазом.
В то самое время, когда Наталья варила на холодец говяжьи хвосты, а Маша крошила соленые огурцы для оливье, колонна с войсками двинулась в сторону Грозного.
---
Анна Лебедева