«Увесистый шлепок оторвал Семку от лошади, и он покатился на дорогу. Из-за пазухи посыпались гвозди. Тачанка с гнедым жеребцом запылила по дороге, догоняя обоз. Вопя и призывая отца, Семка побежал следом, но, вспомнив про рассыпанные гвозди, вернулся, и не прекращая плача, стал собирать их в пушистой пыли. А когда собрал и сосчитал, взглянул на паршивую, облезлую от чесотки клячу, уныло стоявшую на краю дороги, и взвыл с таким отчаянием и так пронзительно, словно его резали. Потом вдруг стих и еще раз посмотрел на лошадь. <…> Кляча, опустив до земли облезлую голову, шлепала отвисавшей губой и изредка бессильно отмахивалась жидким хвостом от мух, жадно липнувших к болячкам.».
(Пётр Ширяев. Внук Тальони)
«Внук Тальони» - моя любимая повесть о лошадях. На самом деле, не только о лошадях – гораздо больше о тех, кто страстно, до самозабвения, любит лошадей и готов ради них на всё.
И я, конечно, не миную тему мамонтов, но в качестве подготовки сперва хотела бы рассказать две истории. Обе, по чистому совпадению, про лошадей. И это тоже истории о страстно увлечённых людях.
Первая история - о возрождении и реинтродукции (возвращении в природу) лошади Пржевальского.
Как, вероятно, многие помнят, эта лошадь была открыта русским путешественником и географом Н. М. Пржевальским. Случилось это в конце семидесятых годов девятнадцатого века. Конечно, многим зоопаркам захотелось иметь в своих коллекциях ближайшего родственника домашней лошади, и поэтому в конце XIX – начале XX веков представители различных зоопарков организовали несколько больших отловов, однако больше половины животных погибли в дороге к своему новому месту жительства, и поэтому отловы прекратились, а зоопарки стали покупать друг у друга жеребят, рождённых в неволе. Так и получилось, что зоопарки сохраняли лошадей, ведущих происхождение всего от двенадцати отловленных в природе лошадей.
Некоторое время в каждом из зоопарков-счастливцев получали потомство без обмена животными, но вскоре стало понятно, что это путь в никуда, и в разведение включили домашнюю лошадь. Новый удар был нанесён Второй мировой войной: после неё в зоопарках осталось лишь пятнадцать лошадей, из которых чистопородными были лишь четыре. И, напомню, они уже были близкими родственниками.
Суровая зима 1944-45 годов нанесла урон и диким лошадям Пржевальского, которых к этому времени тоже оставалось немного. В конце шестидесятых дикую лошадь Пржевальского наблюдали в последний раз. Последующие экспедиции оказались безрезультатными.
Стало понятно, что возрождение лошади Пржевальского невозможно без объединения усилий. И вот в 1959 г. в Праге состоялся 1 Международный симпозиум по вопросам сохранения лошади Пржевальского, а в 1977 году, через сто лет после открытия вида, был создан Фонд сохранения и разведения лошади Пржевальского в Нидерландах. Длительное близкородственное скрещивание привело к тому, что более половины жеребят погибали из-за различных генетических болезней, не прожив и двух лет. Были нужны общая стратегия и сложная координация объединённых усилий, общие племенные книги.
Представляете, что это такое? Скрещивание по-прежнему близкородственное, но его надо спланировать так, чтобы избежать передачи нежелательных мутаций. В том числе, рецессивных. То есть, не всегда проявляющихся. Поистине ювелирная работа, и она была проделана!
Но ведь кроме чисто селекционных сложностей, были и организационные! Далеко не всегда можно привезти одно животное к другому для спаривания. Тащить драгоценное животное через границы, проходить карантин, везти обратно? Вот почему часто использовали искусственное осеменение.
Но думаете, на этом всё? Как бы не так. Даже получив популяцию, свободную от генетических заболеваний, нельзя было просто выпустить часть лошадей в родные степи. Ведь к этому времени уже больше двенадцати их поколений содержались в неволе! Вот почему следующим этапом стало содержание лошадей Пржевальского в питомниках с полувольным содержанием. Один из таких питомников был и в СССР, в заповеднике Аскания-Нова в Украине.
Наконец в 1992 году шестнадцать лошадей смогли перевезти и выпустить в Монголии, в заповедных степях Хустай-Нуру. Позже таких лошадей из полурезерватов завозили ещё четырежды. Пятая часть переселённых лошадей погибали, но уже следующие поколения оказались более приспособленными.
И это снова не конец истории. Потому что устойчивый вид – это вид с большим генетическим разнообразием. А лошадь Пржевальского дважды прошла через то, что биологи называют «бутылочным горлышком» (из-за того, как выглядит график численности популяции). Она очень, очень единообразна. Нужно время – и нужно, чтобы созданная популяция стала не единственной.
Вот почему работа с лошадьми Пржевальского не останавливается. Сейчас их общее поголовье во всём мире (включая зоопарки и полурезерваты) приближается к тысяче. В Монголии лошади Пржевальского обитают уже на территории трёх (а не одного) национальных парков (общая численность – шестьсот голов), а с 2015 года началось создание уже двенадцатой в мире полувольной популяции – в Оренбургском заповеднике.
А мы вернёмся к домашним лошадям.
«Ухаживали за больной кобылой все семьей. Никита мазал, мыл, выстригал вокруг болячек шерсть, чистил. Настасья заваривала болтушку, парила тяжелый бледно-золотой овес, укутывала ведро дежником, терла морковь, а Семка чистил несколько раз на дню катух и не пропускал случая, чтобы не сунуть посоленный ломоть пирога в ласковые губы лошади.
Кобыла медленно поправлялась и веселела. На месте болячек проступала новая шелковистая шерсть, густел хвост и грива, ноги выпрямлялись, и уже не струилась по ним вниз бессильная дрожь.
<…>
Когда Никита вывел лошадь из катуха, Александр Егорович изумленно вскинул седые, четко оттененные красной кожей брови и отошел в сторону, чтобы лучше видеть кобылу. Потом быстро подошел к ней, посмотрел в зубы и оглянулся на Никиту. Никита самодовольно улыбался. Улыбался во весь рот и Семка, посматривал то на отца, то на старого ветеринара, то на кобылу.
— Ну, чего скажешь, Александр Егорыч? — весело спросил Никита, видя, что ветеринар молчит и лишь шевелит седыми прокуренными усами.
— Запрягал? — спросил Александр Егорович.
— Один раз испробовал: шаговитая кобыла.
Александр Егорович поднял у кобылы челку и увидел там белую отметку в форме полумесяца.
— Ты знаешь, что это за кобыла? — с неожиданной суровостью в голосе спросил он Никиту. — Крепышова тетка. От Горыныча кобыла. Бурминская.
Имя Горыныча ничего не сказало Никите, но о Крепыше он слыхал. И, бросив повод Семке, подошел близко к Александру Егоровичу.
— Крепышова тетка-а? — переспросил он, понижая голос до шепота.
— Лесть. Никаких сомнений! Она!
(Пётр Ширяев. Внук Тальони)
Лесть – кобыла орловской рысистой породы. Но мало кто за пределами круга увлечённых лошадников знает, что граф Орлов-Чесменский приложил руку не только к созданию знаменитых рысаков. На его заводе одновременно появились и лошади, ставшие родоначальниками ещё одной замечательной породы – орловской верховой (позднее орлово-ростопчинской или русской верховой). Кстати, знаменитый арабский жеребец Сметанка, купленный графом за немыслимые деньги – шестьдесят тысяч серебром – поучаствовал в создании обеих пород.
Орлово-ростопчинцы некоторыми знатоками считались породой, превосходившей даже английскую чистокровную: они были выносливы, быстры и обладали спокойным нравом.
Однако во времена Первой мировой и Гражданской войн порода была практически утеряна. Орловская кобыла Лесть из книги П. Ширяева попала в крестьянское хозяйство, но похожими были и судьбы орлово-ростопчинцев. Часть была вывезена за рубеж во времена эмиграции и пропала без вести, часть – и очень большая – погибла. В двадцатые-тридцатые годы смогли собрать «с миру по нитке» сто шестьдесят пять голов, но только десять из них были чистопородными, остальные – полукровками. Проект тогда по какой-то причине не был поддержан, и орлово-ростопчинцы вновь рассеялись.
Следующий "подход к снаряду" случился лишь в 1978 году. Всё приходилось начинать с нуля: чистопородных орлово-ростопчинцев попросту не осталось. Удалось набрать лишь поголовье лошадей, имеющих небольшую (иногда всего одну восьмую!) долю кровности. Чтобы избежать чрезмерного близкородственного скрещивания, использовались и лошади других пород, тех же, какие «привели» когда-то к созданию исходной породы.
Наконец в 1999 году русская верховая была официально включена в Государственный реестр. Можно ли их считать «теми самыми»? Не знаю. Двадцать лет скрещиваний, в результате которых было получено множество отличных, но «не совсем таких» лошадей, и малая толика хоть в чём-то «таких», и новых скрещиваний, испытаний, и снова, и снова – эта кропотливая и долгая работа привела к созданию «таких же», но не «тех же самых». Конечно, точный ответ могут дать только генетики, но им понадобился бы материал от исходных орлово-ростопчинцев, а где ж его взять? Тут поневоле пожалеешь, что обычай хоронить воина с оружием и конём канул в прошлое!
Обе рассказанные мной истории имеют косвенное отношение к мамонту. Дело в том, что при воссоздании (пока гипотетическом) мамонта люди столкнулись бы с той же самой проблемой близкородственных скрещиваний. Вообще-то, справедливости для, близкородственное скрещивание не всегда плохо; на самом деле это один из стандартных инструментов классической селекции (а как ещё, по-вашему, нашим предкам удавалось бы выделить и закрепить нужные признаки?) Но в любом случае, как только появится первый мамонт (ну ладно, первая пара!), встанет вопрос генетического разнообразия популяции. Точнее, его отсутствия…
©Татьяна Виноградова для Синего Сайта
Не пропустите новые публикации, подписывайтесь на наш канал, оставляйте отзывы, ставьте палец вверх – вместе интереснее! Приносите своё творчество на Синий Сайт! Самые интересные работы познают Дзен!
#синий сайт #полезно для авторов #литература #биология
