Михалыч горевал… Хоть общались редко они – только на Пасху, когда Марья приходила к бору христосоваться. Скучал очень… Волос долог был у неё и серебрист, а голос – тонок и остёр. Марья всегда знала, что сказать, много ведала. С безмерным уважением Михалыч к ней относился.
Девять ночей минуло уже как она померла…
Малину обдирая с куста широкой своей ручищей и глядя на избу её, думал Михалыч о том, насколько город на деревню непохож. Высотки многоэтажки, на горизонте видневшиеся – точь-в-точь ульи. Квартиры – соты. Только нет в них живости. Не каменные даже коробочки – железобетонные… окостеневшие: ничто не двинется, не шелохнётся.
А старая изба Марьи будто разговаривала с ним. Досадливо гремела листами жести на крыше – всплёскивала руками. Пронзительно хлопала досками обшивки – сетовала. Грустно косилась единственным зрячим незабитым глазком – окошечком под коньком. И, врастая в землю, пыталась спрятаться за рябиной, которая из стороны в сторону качалась – ветер под вечер силу набрал.
Донёс то ли плач, то ли стон…
То ли дитяти, то ли кошкин…
– И Кузьма тоскует… – Михалыч нахмурил кустистые брови.
За пригорком на тропке, к избе ведущей, показался кто-то.
Не спеша шёл пеший, то появляясь, то пропадая.
Слишком легко для мужика: негрузно.
Даже сощурясь подслеповато, Михалыч даже фигуры не мог различить, а лица – и подавно: в сумерках у него всё двоилось и троилось.
– Опять Патрикевна? – пробурчал он, докумекав. – Все у покойницы утащить готова… Неймётся, кикиморе… Ух, проучу! – сверкнул глазами… и на завалинку опустился…
***
Благодарим за прочтение!!!
*** © Владимир Шашорин ***
П.С. (по секрету): вы можете поддержать наши литературные старания, исследования фольклора и разработки аутентичных игр переводом на любую сумму (карта Сбера привязана к номеру 89510618361).