По привычке опустив глаза, дабы повелитель, всегда чутко улавливающий все перемены в ее настроении, ничего не заметил, Сафие низко поклонилась и быстро окинула взглядом покои.
Практически сразу заметила глазок на стене, искусно замаскированный среди узоров и цветов. В бытность жизни во дворце Манисы самолично обнаружила множество подобных устройств, так что сейчас без особого труда наметанным взглядом определила откуда ведется слежка. Поднимать скандал не стала: всему свое время.
Придет нужный момент и скажет господину, откуда за ним ведется наблюдение. Пусть накажет наглецов или нахалку, последнее даже реальнее. Поэтому сейчас вела себя непринужденно, словно ничего не произошло и всем своим видом демонстрировала: она лишь покорная рабыня своего господина, пыль под его ногами, тень от его величия...
Честно говоря, албанка ничуть не удивится, если потом выяснится, что за ней самолично подсматривает принцесса Света. Поэтому пусть думает, что «живой подарок» ничуть не кичится тем, что является главной женщиной повелителя. Хотя, если честно, на данный момент мнение валиде волновало меньше всего. Надо быть совсем глупой, если начать к нему прислушиваться. Особенно если учесть, как она встретила по приезде во дворец и какими оскорблениями осыпала ее бедную голову.
Меж тем султан, который сейчас на время стал обычным смертным, кинулся с объятиями. Он даже не пытался скрыть своей радости и, словно заведенный твердил, как было плохо в ее отсутствии и как он ждал этой встречи. Сафие нежно гладила его по бритой голове и в который раз поймала себя на мысли, что в последнее время все больше и больше стала испытывать к нему скорее материнские чувства, нежели любовные.
В такие минуты очень хотелось усадить падишаха на колени и прижать к груди, словно маленького ребенка, как прежде делала с сыном, шехзаде Мехмедом, когда он был маленьким. Впрочем, объективности ради следует заметить, вполне возможно, это стало происходить потому, что разница в росте с годами делалась все заметнее. По сравнению с ней султан и верно смотрелся мелковатым, как в росте, так и в комплекции…
Однако сейчас у баш-кадын сжалось сердце, когда увидела в каком ужасном состоянии находится повелитель. Он и верно на грани срыва и никакие отравы не смогут его удержать от истерики. Так и оказалось. После нескольких минут общения султан принялся рыдать, рассказывая в лицах, как мать настаивала на казни восьмерых братьев и как он, дабы не нарушить закона, вынужден ее послушать. Эти излияния были очень неприятными, но когда заметила, как глазок на стене поспешно закрылся, порадовалась. Слежка закончилась! И то верно, кому же понравится выслушивать в свой адрес обвинения! Даже если ты валиде!
Сафие принялась нежно успокаивать высокородного палача. Ей стало искренне жаль этих несчастных малышей, которые так и не познали радости жизни, но в сложившейся ситуации лучше было не высказывать своего сожаления о содеянном. Тем более, что султан вытер слезы и абсолютно спокойным голосом произнес:
— А ты защитишь меня, моя куропаточка, ежели наш сын захочет меня свергнуть?
Только выработанная долгими годами выдержка заставила ее сдержаться и не вздрогнуть.
— Мой господин, — поспешно проворковала она, — этого не может быть, потому что не может быть! Наш шехзаде будет всегда верен своему повелителю!
Султан с нескрываемым облегчением вздохнул, а затем вновь принялся рыдать и жаловаться. В общем, Сафие ничего не оставалось, как начать его нежно целовать. Из опыта знала: Мурада могли успокоить только ласки. Довольно скоро он счастливо прикрыл глаза и, казалось, забыл о казни братьев. Но это только казалось...
Публикация по теме: Некоронованная королева Османов, книга 2, часть 7
Продолжение по ссылке
