Свет впереди становился всё ярче, и Захарке хотелось бежать к этому свету, – чтоб там, наверху, на секунду замереть, а потом раскинуть руки и обнять всё, что в этом свете так долго ждало его, Захарку, – ждало, когда он поднимется из кромешной темноты шахты… Но Иван Пахомович шёл медленно, часто останавливался, тяжело и хрипло дышал. Захар тоже останавливался, держал Ивана Пахомовича за руку, тревожно всматривался в его глаза. А Иван Пахомович ласково прижал Захарку к своей груди, улыбнулся, – чуть грустновато:
- Что, Захарка, хороший мой?.. Небось, больше не захочешь спускаться в шахту-то?.. Не станешь в забое разносить шахтёрам лампы?
Захар поднял голову. Серьёзно ответил:
- Я, дядя Иван, шахтёром буду. Вот выучусь на горного инженера и придумаю такое, чтоб вовремя распознавать рудничный газ… чтоб не взрывался он, не рушил шахты. А ещё придумаю, как крепить кровлю, – чтоб не было завалов в шахтах.
Крапивин хотел что-то сказать Захарке, но грудь и горло что-то сдавило, и он просто кивнул мальчишке, по голове его погладил…
Там, наверху, гулял в степи ветерок, – казалось, остановился у входа в штольню, задышал предвечерней свежестью, потом будто созорничал и забросил в штольню целую пригоршню степных запахов. И закружилась у Ивана голова, и Захарка затаил дыхание: прежде, может, и не замечали они, как пахнет лёгкая изморозь на сухом доннике, а теперь различали и запах хрустящих от морозца дубовых листьев, и горьковатое дыхание полыни, и терпкость спелых ягод тёрна со склонов Кипучей балки…
-Ну, вот, Захарушка… – Иван Пахомович опустился на землю у входа в штольню, – вот мы и выбрались с тобой. Чуток посижу… И пойдём мы с тобой к моим… К Александре Фёдоровне, к Натахе…
Крапивин помнил, как там, в шахте, хотелось Захарке попить водицы из кипучего родника. Поэтому и выбрал дорожку, чтоб не пройти мимо родников. И Захаркино счастье сбылось: мальчишка подставлял ладони, подносил к губам белую кипень, не мог напиться… Потом просто лёг на живот и припал губами к роднику. Иван присел под дубом, что за эти дни словно посветлел, – теперь, без листьев, между его ветками колыхалось прозрачное, невесомое сияние… Крапивин вдруг приподнял голову, насторожился: с той стороны дуба ему послышалось журчание, – сначала тихое, а потом будто забурлила из-под земли вода…
Изумлённый Захарка подбежал к дубу:
- Дядь Иван!.. Иван Пахомович! Смотрите, – новый родник?..
Иван устало прикрыл глаза, улыбнулся:
- Нет, Захарка, не новый. Он всегда здесь был, под этим дубом. А потом… Ушёл под землю, – так случается, если по близости свершилось какое-то злодеяние… или просто почувствовал родник чьи-то чёрные мысли… А теперь, видишь, снова забил, – да сильно-то как!
…Прибывшие на Кипучую спасатели спускались в штольню, – в беспроглядную темноту заваленной шахты… В степи подмораживало, и густела синь раннего вечера, быстро оставалась позади, у входа в штольню. Спасатели шли цепочкой, с зажжёнными лампами. Идущий первым Степан Поленцев вдруг резко остановился, приподнял лампу над головой: в огромной, немыслимо тяжёлой глыбе породы отчётливо виднелось прорубленное оконце… а рядом – ибольшущий, видно, недавно отвалившийся кусок породы…
Этим угрюмым, хмурым мужикам многое довелось увидеть в здешних шахтах, когда приходилось спускаться туда после аварий. В призраков мужики эти не верили… Но случалось увидеть такое, что всё же крестились не верящие в привидения спасатели… Так и сейчас: чтоб пробить такую глыбу, надо было рубить нескольким дюжим шахтёрам. А Кондратьев говорит, что в шахте оставался Иван Крапивин – из здешних спасателей, да мальчишка-лампонос, годов тринадцати…
… Под шумок Крис Элфорд сбежал от входа в штольню: пусть Кондратьев с десятниками и спасателями сам разбирается со своими привидениями, а у Криса есть дела поинтереснее. Например, сходить в гости к Александрине, – пора было решить вопрос об отъезде в Англию. Крис прислушался к разговорам шахтёров, кисло поулыбался, значительно покивал: разумеется, в шахте никого не нашли, – ни медведя этого, ни мальчишку-лампоноса. Александрина – вдова, и им надо, наконец, встретиться.
Крис обрадовался, когда заметил около штольни поселковых жителей, непонятно чего ждущих у входа в штольню, – должно быть, хотят воочию увидеть привидения… А обрадовался Крис тому, что среди поселковых было несколько баб, и он догадался, что это были те, которые недавно так свирепо пинали его неподалёку от дома Александрины: точно, – те самые!.. Потому что, по мнению Элфорда, благовоспитанные женщины разве пришли бы сюда, где явно поселились привидения!.. А вот и она, Груня, – соседка Александрины. Как всегда, плюётся подсолнечниковой шелухой… Эта-то уж точно не пропустит встречу с привидениями!... И пусть, – зато Крис, наконец, беспрепятственно проберётся в дом Александрины. После родов Александрина просто… – каак это?... – скаазочно похорошела… И, конечно, если домой он вернётся с Александриной, никто не скажет, что он зря прожил эти годы в России.
Александра с Наташкой собрались искупать мальчишечек. В большом ушате запарили сухую череду с ромашкой, – Ванюшка с Федюшкой после такого купания сладко-сладко спят, аж пока не проголодаются. Понадобилось ещё воды, и маманюшка взяла вёдра, набросила старый пуховый платок и выбежала к колодцу.
Вдруг Наташке послышался гневный мамин голос. Девчушка выглянула во двор и у самого крыльца увидела… этого немца, что часто приезжал на шахту. Шахтёры не любили его, а Наташка с Серёжкой и поселковыми ребятами удивлялись, что, оказывается, в других странах есть вот такие имена: Крыс. Немца этого… или – англичанина, так и звали: Крыс. Когда Наташкин батянечка уехал на Селезнёвский рудник, – учиться, как спасать шахтёров, если в шахте взорвётся гремучий газ и обрушится кровля, Крыс этот зачем-то заглядывал к ним в окно, за маманюшкой глазами следил… Наташка тогда ничего не сказала маманюшке, а потихоньку взяла скалку и огрела Крыса по голове, – чтоб не заглядывал к ним в окно… И вот сейчас он снова пришёл, – во двор, к самому крыльцу!.. Наташка слышала его противный, слащавый голос… а потом Крыс этот полез к маманюшке. Наташка заскочила в сенцы, взгляд её упал на старый глиняный горшок – мама в нём запаривала курам высевки. Девчонка схватила горшок, слетела по ступенькам крыльца, – на предпоследней ступеньке остановилась, – чтоб быть выше этого англичанина…И прямо так, с остатками высевок, нахлобучила горшок Крису на голову…
Оторопевший Элфорд на мгновение застыл. Потом из-под горшка послышалось невнятное глухое бормотание. Крис пытался стащить горшок с головы… но это у него не получалось: горлышко у горшка было узким, и непонятно, как Наташка надела этот горшок на голову Криса, – должно быть, в ярости нахлобучила…
Впрочем, Наташке с маманюшкой было совсем не до Криса… От ворот к крыльцу шёл… батянечка! Родной батянечка, – с почерневшим от угля лицом… в изодранной косоворотке… с засохшей кровью на светлых волосах, – шёл к крыльцу!!!... Маманюшка застыла… Поднесла к глазам дрожащую ладошку… А Наташка громко заплакала и бросилась к отцу… Батя гладил Наташку по голове, а сам смотрел на маму…Потом негромко сказал ей:
- Там, под дубом, родник… Снова пробился из-под земли… – Устало улыбнулся: – Кипучий такой… аж белый!
Александра прижалась к мужу. Плечи её вздрагивали, а за слезами она и сказать ничего не могла, только имя его повторяла.
Иван расслышал неясное бормотание… Поначалу не узнал управляющего, мистера Криса Элфорда: поди, узнай его, – в горшке-то! С любопытством кивнул в сторону беспомощно топтавшегося на месте Криса:
- Это что?..
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Навигация по каналу «Полевые цветы»