Крапивин грубовато отстранил размахивающего руками Элфорда, угрюмо бросил:
-Отойди-ка. Разберёмся.
Оказалось, никто из мужиков утренней смены домой не ушёл. Ждали только команды десятника, чтоб спуститься в шахту. У каждого там, в забое, кум или сват, братуха, крестник, сосед… К десятнику подошёл Кондратьев:
-Спасательная артель задерживается.
Воронов кивнул:
- Время – за полночь, Григорий Ефимович. Ждать нечего. Мы с Иваном Крапивиным спустимся, – Ваньке как-то довелось со спасателями работать. А там и спасатели подоспеют.
С Кондратьевым, Вороновым и Крапивиным в шахту спустились ещё трое шахтёров: Мишка Коршунов – у Мишки на Покров свадьба, а батя его Настеньки, Пантелей Лагутин, там, под завалом… Братья, Игнат и Антип Герасимовы, тоже вызвались выручать мужиков.
Кондратьев присматривался к Ивану. Крапивин немногословно распоряжался, иногда лишь глазами показывал, что надо сделать в первую очередь. На его осторожное простукивание завалов отклика не было, но он кивнул братьям Герасимовым:
- А ну, мужики… Приподнимаем вот эту глыбу. Бережнее, – будто дитё новорожденное на руки берём.
Ванька Крапивин как-то непостижимо видел, какой обломок породы надо взять следующим, – как дитё новорожденное!.. Игнату и Антипу не терпелось отбрасывать те куски, что побольше. А Крапивин лишь на секунду сводил брови, присматривался, потом кивал:
- Здесь берёмся.
Так и вышло: пока разбирали породу, не то, что маленький обломок, – пылинка, казалось, не опустилась лишней тяжестью на завал. Григорий с Андреем переглянулись: ни разу не ошибся Ванька. Бывало, даже спасатели второпях возьмутся за обломок породы, а за ним вдруг посыплются-загрохочут остальные, ещё больше завалят. А Крапивин, видно, в мыслях молниеносно прикидывает и вес обломка, и то, как сдвинутся лежащие рядом куски… А самое удивительное, – одиннадцать шахтёров были именно здесь, где Иван показал. Все без сознания, но – живые. Игнатьевы с Коршуновым поднимали мужиков наверх. Иван в кромешной темноте, наощупь, – потому что Гришкина лампа была нужна там, около ствола, – шёл по штреку. Кроме этих одиннадцати, что были под завалом, ещё троих надо отыскать. Остальные из этой смены, – кто под завал не попал, главное, ребятня-лампоносы,– поднялись сразу после взрыва.
Егор Ведерников, командир спасательной артели, окинул внимательным взглядом аккуратно сложенные куски породы, сдержанно кивнул:
- Грамотно завал разобран. Это и спасло шахтёров.
Ведерников пожал руку Григорию. Кондратьев головой покачал:
- Не я командовал. Иван Крапивин, из наших шахтёров, распоряжался. Сам сумел разобраться, как и что делать.
Тех, троих, взрывом отбросило в конец откаточного шрека. У Сёмки Прядунова была разбита голова, дышал он тяжело и хрипло. Илюха Савенков и Трофим Останин от угарного газа в беспамятстве были…
После этой аварии Ивана вызвали в контору. У Григория Ефимовича сидел неулыбчивый Ведерников. Без лишних объяснений спросил Крапивина:
- К нам пойдёшь?
- Так подумать надо, – пожал плечами Иван.
Кондратьев поднялся:
- Подумай, конечно, Иван Пахомович. Шахту углублять будем. Нам своя спасательная артель понадобится, – ты ж видишь, как трудно и долго к нам добираться, особенно, – если ночью.
Ивану, будто пацану, хотелось поработать там, на другой глубине. Григорий понял:
- Ничего, Вань. Думаю, тебе на других глубинах не раз доведётся побывать. А со спасательными работами – сам видишь – ты умеешь управляться.
Крапивин нахмурился:
- Нам бы, Григорий Ефимович, фельдшера своего. Из шахты, из-под завала поднять мужиков – одно. А если бы наверху фельдшер был, может, и выжил бы Останин. Никак нельзя на руднике без фельдшера.
- Рассуждаешь ты правильно, Крапивин. Будем думать. Ну, и ты подумай, – насчёт того, чтоб организовать здесь, на месте, спасательный отряд. Тебя во главе поставим.
Элфорд скривился, повертел в воздухе рукой:
-Каак это!.. – Ненужные траты. Спасатели… фельдшер… Лампы ещё. Ты, Кондратьев, – как это?.. – хотеть разорить шахту. Я не позволять.
Крапивин негромко выругался. Закурил. Пообещал Элфорду:
- Без тебя обойдёмся. Ты особо не переживай, британец. Справимся.
Что сказал этот медведь, Элфорд толком не разобрал. Кисло закивал головой. Потом вспомнил, как обидела его уборщица Кондратьева:
-Это нельзя! Он, девочка этот, не умеет себя вести. Выгнать надо.
Григорий Ефимович улыбнулся:
- Так ты б, Крис, ботинки-то почистил бы, – прежде, чем в контору заходить. Она бы и вела себя хорошо, не ругалась бы. Ты ж по чистому, по вымытому, – в ботинках, на каких по пуду грязи было. И хотел, чтоб Катерина с поклоном пригласила тебя, да ещё и похвалила? Выгонять её не за что, – вести себя она, может, и не очень хорошо умеет, зато умеет хорошо убирать. Я давно искал такую уборщицу.
А Катерина старалась, – чтоб чистотой всё сияло. Скоро шахтная контора выглядела, как светёлка в избе. Кроме того, что чистоту наводила, строго следила за тем, чтобы Григорию Ефимовичу не докучали без толку, работать не мешали: смышлёная девчонка быстро разобралась, кто по делу заходил, а кто так, – папиросу выкурить, новостями поселковыми поделиться. Мужики пересмеивались, звали Катерину не иначе, как заместителем начальника рудника. А сам Григорий Ефимович так и говорил про Катюшу:
- Помощница моя.
Катюша серьёзно и озабоченно хмурила бровки, всем своим видом показывала, что да, – и заместитель, и помощница. И счастливо краснела.
Особенно полюбилось ей стирать рубахи Григория Ефимовича. Сама замирала, – так хорошо у неё получалось отстирывать даже те, что безнадёжно почернели от угольной пыли. Случалось, Григорий Ефимович не узнавал рубашку-то свою, – потому что уже бросил её, как непригодную, чтоб надевать. А Катя подавала ему выстиранную, как новенькую…
Как-то был Григорий в городе, по делам. Случилось ему проходить мимо кондитерской лавки. От плывущего из открытых дверей и окон запаха даже зажмурился, – как мальчишка… И вдруг улыбнулся. Зашёл, попросил взвесить пряников и конфет, – чтоб самые вкусные… Катюша так по-детски обрадовалась гостинцу, что Григорию Ефимовичу неловко стало: девчушка совсем… А работать так тяжело приходится, – с одной стиркой сколько хлопот… Тоненькие пальчики вечно покрасневшие от холодной воды – полы в конторе, бывало, несколько раз в день моет…
Теперь он всякий раз привозил ей из города крендельки, посыпанные сахаром, хрустящие баранки, пряники, конфеты… Сколько бы ни было дел, всё равно заходил в кондитерскую, подолгу, придирчиво рассматривал сладости, счастливо улыбался, выбирал самые вкусные, и – чтоб красивые были. Лавочнику Даниле Петровичу серьёзно объяснял:
- Для девчушки мне. Чтоб порадовалась.
И Катюша радовалась. Только почему-то губки её чуть приметно вздрагивали, – батю вспоминала. Батя тоже всегда привозил ей гостинцы…
А то как-то возвращался Григорий Ефимович со степи, – с десятником Вороновым осматривали штольню. Удивился: ещё доцветали глазастые ромашки, словно девчонки в белых платьицах застенчиво разбегались среди васильковой сини. Наклонился, быстро сорвал несколько крупных ромашек и васильков. Чуть покраснел под любопытным взглядом Воронова, но так захотелось девчушку обрадовать этим маленьким букетом! Она же не выходит из конторы, – с самой зари и до поздней ночи моет, чистит, стирает. А хочется ж, наверное, по степи пробежаться, на цветы посмотреть… птах в Кипучей балке услышать.
В конторе достал из-за пазухи чуть примятые цветы… Сердце вдруг сжалось, – так счастливо и… жалко улыбнулась Катюша. Угадал, значит: известно, совсем девчонка. Хоть и гордится, когда он её помощницей своей называет, Екатериной Корнеевной при всех величает… а ей бы с такими же девчонками-подружками к кипучим родникам сбегать, посекретничать…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Навигация по каналу «Полевые цветы»