В начале февраля сорок третьего советские войска полностью завершили ликвидацию фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда.
О Сталинградской битве много написано — и в нашей стране и за ее рубежами. Обширная зарубежная мемуарная литература, посвященная Сталинграду, позволяет теперь восстановить в деталях картину последних дней существования армии Паулюса и, в частности, историю провала операции так называемого воздушного моста.
Свежий снег покрыл замерзшие реки, разрушенные станицы и множество окостеневших трупов. Все бело и чисто. А вокруг, по всей петле, в которую попала армия Паулюса, не умолкает гул сражения.
Штаб VI немецкой армии загнан в сырой и холодный подвал под руинами сталинградского универмага.
Приказ оставаться на месте у Сталинграда возмутил и удивил Паулюса. В нем зрел протест против Гитлера. Быстро сменяющиеся события, видимо, проходили мимо одержимого бредовыми идеями фюрера. Паулюс понимал, что единственное спасение его армии в прорыве на запад. Но приказ остается приказом!
Верит ли Паулюс в обещание снабжать его окруженную армию по воздуху? Хочет верить...
В подвале слышен гул канонады. На промерзших стенах искрится иней. Темные, грязные углы напоминают давно заброшенный склеп. Все возрастающую тревогу Паулюс скрывает под маской сурового спокойствия. Месяцы беспримерной по упорству борьбы русских за Сталинград круто изменили положение. Паулюс ловит себя на том, что укоренившееся в нем отношение к противнику свысока сменилось уважением. Как военный, он не может не оценить по достоинству размах, смелость и настоящее военное искусство в этом скрытно подготовленном наступлении русских, поставивших его армию перед неминуемой катастрофой. Опыт полутора лет войны на Восточном фронте и чутье говорят о неумолимых переменах в соотношении сил в пользу противника, внезапно вырвавшего инициативу из рук немцев. Нет больше былого превосходства германской армии над советской. С каждым днем этой стремительно развертывающейся битвы Паулюс все больше чувствовал спокойную уверенность советского командования. Перед ним противник, не измученный долгими неудачами, а полный сил и боевого рвения. В душу заползал страх...
В это время в ставке Гитлера, укрытой в дремучих лесах Восточной Пруссии, обсуждался вопрос о снабжении по воздуху окруженной армии Паулюса. Оставаясь верным себе, Геринг вопреки категорическим возражениям наиболее трезвых специалистов своего штаба хвастливо заявлял о возможности организации «воздушного моста» и доставки ежедневно не менее трехсот тонн грузов.
В начале декабря 1942 года Гитлер отдает приказ 4-му воздушному флоту организовать воздушное снабжение армии Паулюса. Командует флотом генерал фон Рихтгофен, брат знаменитого летчика-истребителя времен первой мировой войны, человек невероятно напыщенный и важный. Он был не столько военным, сколько политиканом и дипломатом, достаточно искусно лавировавшим в лабиринте сложных интриг в высших сферах вермахта. Не менее характерной фигурой был и начальник его штаба, генерал Родэ, считавший себя преемником Мольтке и Шлифена. Родэ был к тому же и историком, но уроки истории мало послужили на пользу этому летописцу гитлеровских ВВС. В книге, выпущенной незадолго до его смерти, в 1951 году, он пошел по проторенному пути многих своих предшественников, считавших, что Германия проиграла две войны сряду не в силу органических пороков своего политического строя и авантюристической политики, а якобы только по причинам отдельных ошибок Гитлера.
При всех своих качествах Рихтгофен и Родэ понимали несостоятельность затеи с «воздушным мостом». Не желая быть в ответе за неизбежный провал, они всю тяжесть этого задания возложили на командира 8-го воздушного корпуса генерала Фиебига.
Транспортные части корпуса одна за другой бросаются на создание «воздушного моста». Большинство самолетов погибает, не долетев до цели. С первых же дней 8-й корпус несет невосполнимые потери. А в это время обстановка внутри Сталинградского «котла» становится все более трагичной. Солдаты умирают тысячами. В воздух подымаются сотни советских истребителей и бомбардировщиков. Они днем и ночью висят над «воздушным мостом» немцев и их аэродромами. Транспортные самолеты, которым и удавалось долететь до сталинградских аэродромов, не решались произвести посадку и сбрасывали свой груз в глубокий снег, где разыскать его не могли.
Зимой из-за отсутствия достаточных средств разогрева запуск авиационных моторов превращается для гитлеровцев в неразрешимую проблему. Резко увеличиваются поломки. Много самолетов разбивается из-за обледенения. Снежные бури уменьшают видимость. Тоннаж доставляемых в «котел» грузов становится все меньше и меньше.
Между тем моральное состояние армии Паулюса все более падает, и только снабжение по воздуху может поднять ее дух.
К 17 января 1943 года Советская Армия занимает уже половину территории «котла», прижав немцев к внешнему поясу города. В это время в безумной надежде сохранить позиции у Сталинграда Гитлер наделяет генерального инспектора Люфтваффе (воздушных сил Германии) фельдмаршала Мильха особыми полномочиями и отправляет на фронт. Как пишет в своей книге генерал Родэ, Гитлер перед отъездом Мильха сказал фельдмаршалу:
«Мое решение держать Сталинград неизменно и будет выполнено всеми средствами. Я уверен, что, приложив максимум усилий, VI армию можно снабдить. Я требую, чтобы каждый день туда доставлялось по триста тонн грузов. В этом случае нам удастся задержать у Сталинграда значительные силы русских»
По прибытии в Таганрог, вспоминает тот же Родэ, бывший в то время начальником штаба 4-го воздушного флота, Мильх созвал совещание.
— Господа, — заявил он, — прошу не усматривать в моем вмешательстве проявление недоверия... Фюрер просто хочет, чтобы все, что в человеческих силах, было сделано. Командование 4-м флотом по-прежнему остается в ваших руках, генерал Рихтгофен. Моя миссия заключается только в принятии необходимых мер в отношении снабжения VI армии.
Мильх, конечно, не мог обмануть сидящих перед ним генералов, искушенных в подобных приемах. Появление Мильха вносило двоевластие. Но генерал Рихтгофен, хотя и делал вид обиженного, в душе был доволен, что теперь ответственность за провал «моста» не взвалят на него одного.
Очень скоро Мильх почувствовал всю тяжесть взятой на себя миссии. Узнав, что из двухсот восьмидесяти транспортных самолетов, стоявших на аэродромах 8-го корпуса, только семьдесят оказались исправными, он в отчаянии воскликнул:
— Это невозможно! Эти цифры расходятся с теми, которые были представлены в ставку фюрера!
В действительности это было возможно при укоренившейся во всех звеньях германских штабов системе подтасовки и обмана. Автором сведений, посланных в ставку, был заместитель начальника штаба 4-го флота полковник Шульц. Он рисовал ту радужную картину, которую хотел видеть фюрер.
И вот теперь вся несостоятельность этой затеи оказалась обнаженной.
Казалось бы, что в ставке, получив доклад Мильха об истинном положении вещей, должны были почувствовать дыхание ледяного ветра у Сталинграда. Никто, однако, в комфортабельных бараках ставки не хотел отдавать себе ясного отчета в том, что происходит. Сам же Мильх достаточно ощутил разницу в выводах, которые делались в высших штабах на основе «стратегических концепций», и тех, которые пришлось ему сделать здесь, столкнувшись с суровой действительностью. Он потребовал срочной присылки новых транспортных самолетов и аппаратов для разогрева моторов. Вскоре в его распоряжении на аэродромах было уже 363 самолета, но исправных из них оказалось чуть больше сотни.
Мильх приказывает использовать грузовые планеры, но присутствовавшие при этом Рихтгофен и Родэ деликатно напоминают, что планеры загромоздят посадочные полосы двух аэродромов Паулюса, так как никто их там убирать не будет. Тогда Мильх заявляет, что для посадки планеров надо найти другую площадку. Командование 4-м флотом опять возражает, резонно указывая на то, что планеры не могут летать ночью, а днем их легко собьют русские истребители. «Мы прикроем их нашими истребителями!» — чуть не в отчаянии кричит фельдмаршал. «Это возможно, — отвечают ему, — но из-за возросшей дальности аэродромов истребители сопровождения теперь надо снабдить дополнительными баками с горючим...» Значит, опять трудности, опять потеря времени на их преодоление.
Полнота власти ничего Мильху не давала. Он не сомневался больше в том, что «важные решения фюрера» не что иное, как блеф, и что срок расплаты можно лишь отсрочить ненадолго очень дорогой ценой.
Неудачи сыпались как из рога изобилия. 17 января генерал Фиебиг сообщил, что русские танки появились в непосредственной близости от аэродромов его транспортной авиации и что защищаться ему нечем. А часом позже было получено сообщение от Паулюса, что один из двух его аэродромов захвачен русскими.
В ту же ночь на оставшемся в «котле» аэродроме в Гумраке приземляются пять самолетов. Их никто не встречает, и команды выбрасывают груз тут же, на месте посадки. Спустя несколько минут из темноты появляются группы солдат, которые атакуют самолеты, стремясь захватить в них места. Экипажам пришлось с оружием в руках защищать свои машины, чтобы вместо здоровых взять раненых. С трудом группа взлетает, а снаряды советских пушек обрушиваются на северо-западный край аэродрома. На следующую ночь прилетевший в Гумрак самолет сообщил по радио, что посадочная полоса не освещена...
Штаб Паулюса убежден, что воздушные силы сознательно саботируют снабжение по воздуху. Драма приняла такие размеры, что предвещала неизбежную катастрофу для гитлеровского войска. Решение Гитлера удержать Сталинград вскрывало острый конфликт между наземной армией и военно-воздушными силами.
17 января Паулюс послал Гитлеру телеграмму:
«Мой фюрер, ваши приказы о снабжении армии не выполняются. Аэродром в Гумраке годен для посадки самолетов с 15 января. Многочисленные возражения сформулированы Люфтваффе помимо нас. Аэродром прекрасно освещен ночью. Наземное обслуживание организовано. Необходимо срочно действовать, так как дальнейшее промедление опасно»
Что делать фельдмаршалу Мильху? Он отдает еще один категорический приказ производить посадки на аэродроме в Гумраке. В ту же ночь в его руки попадает еще одна телеграмма Паулюса, адресованная на сей раз Манштейну. В ней говорилось:
«Возражения Люфтваффе рассматриваем только как предлог для отказа. Посадки в Гумраке возможны во всех направлениях. Посадочная полоса расширена. На земле имеется вся необходимая организация со всем оборудованием. Непрерывные опаздывания авиации уже стоили многих жертв»
Что же, собственно говоря, происходило? Кто кого обманывал?
В ночь на 18 января генерал Фиебиг сам летал в Сталинград и по возвращении рассказал, что, прокружив тридцать минут над аэродромом, он не увидел ни одного приземлившегося самолета.
Несмотря на уверения командования VI армии о принятых мерах, разгрузка прибывающих самолетов на аэродроме в Гумраке все же не была организована. Тюки с грузами сбрасывались где и как попало. Они загромождали посадочную полосу, расхищались солдатами-мародерами. Всюду в беспорядке стояли подбитые и поврежденные самолеты. Никто не занимался расчисткой посадочной полосы. Все это говорило, что положение окруженных под Сталинградом войск безнадежно.
Взаимные жалобы в ставку привели к тому, что Геринг приказал отправить к Паулюсу представителя Люфтваффе. После длительного совещания Мильх назначил представителем майора Тиеля, командира III группы 27-й эскадры.
Когда Тиель прибыл на аэродром в Гумраке, туман покрывал весь район. На посадочной полосе несколько небольших команд разгружали прибывшие самолеты, но из-за недостатка автомашин вывозка груза шла медленно. На всей территории аэродрома и вокруг него валялись сброшенные с самолетов грузы. Тиель видел, что и вся дорога от аэродрома к Сталинграду запружена вскрытыми контейнерами. Всюду разбросаны пушки без снарядов, танки без бензина. Все завалено снегом, и трупы, трупы без конца.
Состояние встретивших его людей было крайне подавленное. Люди мечтали вырваться из этого ада. На каждом шагу встречались солдаты и офицеры, поступки которых говорили об их окончательной опустошенности.
Посланец Люфтваффе понимал, что все эти люди принесены в жертву. Вокруг «котла» кипел неутихающий бой. Вся территория простреливалась артиллерией и покрывалась бомбами советской авиации.
Паулюс принял Тиеля на своем командном пункте в подвале центрального сталинградского универмага. Его сухопарая фигура сохраняла представительный вид, но лицо стало еще более аскетическим.
— Вы хорошо сделали, что явились сюда, — сказал ему Паулюс. — Но нам обещали прислать генерала...
Однако Тиель был не из тех людей, которых можно смутить словами или нелюбезным приемом. Он холодно парирует этот вопрос, говоря, что подобная встреча его удивляет...
— Хорошо! На какое спасение мы можем надеяться, если еще не поздно? — спрашивает Паулюс.
Майор Тиель напрягается. По пути с аэродрома он многое видел, ему ясна обреченность окруженной армии, но он вспоминает слова Мильха, который сказал ему перед отъездом:
— Возбудите их сердца и подымите их моральное состояние.
Тиель излагает свою задачу и говорит о необходимости организации четкого порядка на аэродроме. Одновременно он не забывает обрисовать обстановку, в которой приходится действовать авиации. Он опять говорит об атмосферных условиях и наземной обстановке на Донце, где в это время находились передовые аэродромы.
Паулюс его прерывает:
— Военная история не интересует мертвых. Мы хотим знать, что вы можете доставить нам в настоящее время.
Начальник штаба Паулюса, генерал Шмидт, забыв о субординации, взрывается и резким тоном кричит:
— Тоннаж, тоннаж! Это единственная вещь, которая нас интересует! Авиация выставляет всевозможные оговорки: противодействие противника, плохая погода и черт его знает, что еще, но нам все это совершенно безразлично!..
Тиель попытался вставить слово, но тотчас же убедился, что это ни к чему не приведет. Его перебивает Паулюс, который на сей раз говорит более нервным тоном:
— Армия сделала все, что было возможно, для приемки самолетов и грузов. Ваш визит сегодня, я повторяю, очень запоздал. Если возможно еще кое-что улучшить, то это надо сделать немедленно...
— Думаете ли вы, генерал, что заявления наших летчиков о невозможности совершать посадки и о плохой организации на земле были неправдой? — возмущается Тиель. — Или, быть может, вы считаете их трусами? Для того чтобы доставить в день триста тонн груза, нужно не менее двухсот пятидесяти самолетов. Но это невозможно из-за отсутствия у вас аэродромов.
Голос Паулюса по мере того, как он говорит, становится все более резким:
— Из всего следует, что самолеты должны садиться даже под огнем артиллерии русских... Надо дать категорический приказ приземляться в любых условиях, а тех, кто его не выполнит, судить полевым судом!
Смысл этих слов был таков: мы погибаем — погибайте и вы!
Вслед за Паулюсом в адрес авиации много упреков высказали и остальные участники совещания. Говорили о «банкротстве Люфтваффе». Майор Тиель уже не понимал всего, что ему говорили. Со всех сторон на него сыпались вопросы, на которые он не мог дать ответа, и только поворачивался от одного к другому.
Паулюс под конец уже не стеснялся в выражениях.
— Кто же отвечает за утверждение, что воздушное снабжение возможно? Если бы мне сказали, что надеяться на него нельзя, я ни в чем не упрекал бы теперь Люфтваффе. Было время — я мог открыть еще путь живой силой своих войск и вырваться из кольца. Сегодня это уже поздно...
Его слова дали понять всем присутствовавшим, что приказ Гитлера, запрещавший покинуть Сталинград, не играл бы для Паулюса никакой роли, если бы он не был обманут.
Тиель понял, почему никто из генералов авиации не полетел на это совещание. У них просто не хватило смелости.
— Я не имею возможности и полномочий вести подобную дискуссию, — сухо заявил Тиель. — Я могу только обещать передать весь этот разговор фельдмаршалу Мильху!
Эта плохо скрытая угроза никого не испугала. Надо было кончать бесплодное и тягостное для обеих сторон совещание. Генерал Паулюс мрачно заключил:
— Наши слова — это слова обитателей другого мира. Мы уже мертвы, и теперь осталось только кому-нибудь написать эпитафию... Не знаю, может ли это послужить утешением и быть полезным кому-либо? Во всяком случае, увезите с собой это послание, написанное начальником моего штаба в приступе чрезвычайного возбуждения и бешенства, и делайте с ним что хотите...
— Авиация нас предала, и это преступление никогда не будет забыто! — заявил генерал Шмидт, оставляя комнату совещания и не прощаясь с посланцем Люфтваффе.
Тиель улетел и, вернувшись в штаб, подробно доложил о своем разговоре с Паулюсом (его доклад и был использован Родэ в опубликованных им воспоминаниях).
Перед Тиелем открылось невежество высших командиров и их легкомысленное отношение к такому сложному вопросу, каким являлась организация воздушного снабжения целой армии, окруженной противником.
Армия Паулюса была уже в агонии, а гитлеровская ставка продолжала, как и прежде, посылать различные документы, за которыми скрывалась надежда, что дела наладятся сами собой.
Драма подходила к концу. Внешний фронт отодвинулся от Сталинграда далеко на запад. Советская авиация непрерывно атаковала аэродромы 8-го корпуса, уничтожая остатки его транспортной авиации на земле.
Советские войска возобновили атаки. То, что осталось от армии Паулюса, было разрезано на две части и прижато к руинам города.
30 января 1943 года южный сектор окруженных войск был ликвидирован. На следующий день сдался и Паулюс со своим штабом, а в ночь на 2 февраля самолеты сбросили последний груз над оставшейся группой в северном секторе. Днем оттуда была передана последняя телеграмма, потом все смолкло. Закончилась Сталинградская эпопея, а с ней и история «воздушного моста», который так и не был построен.
Л. ВАСИЛЕВСКИЙ (1958)
