Кому-кому, а Егору найти некоего Игоря Мельникова, владельца синей ауди, не представляло большого труда. Да тот не особо и скрывался. В преступном мире, в этой, кишащей дельцами разного пошиба, трясине, Игорь Мельников, по уши завязший в долгах из-за пристрастия к азартным играм, был фигуркой мелкой и мерзкой. Давно бы уже наложили на него лапу серьезные ребята, заставляя платить нехилую мзду, но руки как-то все не доходили. И Игоречек вообразил себя доморощенным криминальным талантом, этаким Аль-Капоне!
А что? База обширная, доступ общий. Бабки и дедки чухнутся, да поздно – ищи свищи Игоречка. А некоторые вообще копыта откидывали. Игорю бизнес очень нравился. Главное, втереться в доверие старикам. А он это умел. Зря он, что ли, в доме престарелых по бурной молодости санитаром подвизался? Одно огорчало – доходы росли, но и расходы не отставали. С приходом шальных денег он делал ставки, в разы превышающие старые, при бедной еще жизни. Поэтому и долги его в разы превышали те, старые, даже не оплаченные еще долги!
Обедал Мельников не в столовке, а в ресторане, правда, сетевом, со стандартным меню. Ерунда, что блюда, подаваемые клиентам, не отличались изысканным вкусом и мастерством шеф-повара. Главное – престиж. А если привести сюда вечером какую-нибудь переспелую деваху – бурная ночь обеспечена. Вот и сейчас он подмигнул одной такой, сидевшей за столиком напротив с чашкой кофе и воды, авось и получится у них рандеву. Девица хмыкнула презрительно, обидевшись на внимание прилизанного хмыря со смазливой мордочкой. Ну и ладно, ну и дура. Ишь, цаца.
Игорек приступил к трапезе. Ныне «Бог послал» тарелку спагетти «Болоньезе» в виде дешевой лапши под кетчупом. Ничего, переживем. Мельников накрутил на вилку (как в лучших домах) скользкие макароны и поднес ко рту, как... перед ним возник дядя. Именно – возник, словно материализовался из воздуха.
- Приятного аппетита, — негромко сказал дядя и хищно улыбнулся.
У Игорька заурчало в животе. Вот оно – началось, допрыгался. То ли это мент, то ли уркаган – непонятно. Аккуратный, подтянутый, опасный, холодный. И... непредсказуемый. Вот что пугало! Если урка – беда. Всадит пику, и – здрасте, архангелы. А если мент – не лучше. Не больно хочется во цвете лет гнить в лагере. Все равно – каюк.
Мельников отодвинул от себя дипломат с документами. Улики! Но мужик поманил его пальцем, показав на чертов портфель. Игорь пропел фистулой:
- Вы не имеете права! Покажите ордер!
Дядя показал. Под столиком, в пах Игорька ткнулось что-то металлическое, холодное... Пистолет!...Урка! Пот стекал ручейком по спине Мельникова. Он не думал больше ни о чем: так хотелось жить! Жрать! Спать с бабами! Дышать!
В общем, Егор взял этого хорька без звука. Открыл дипломат и начал листать пачку кредитных соглашений.
- На какие из них оформлены сделки? – тон его голоса был ровен и деловит.
- Еще только собирался, — сглотнув слюну, ответил Игорек.
Егор аккуратно закрыл дипломат. Тяжело поднялся со стула. Через полсекунды Игорек разбил лицом тарелку. Нечаянно, конечно. Кровь из сломанного носа смешалась с кетчупом, а сознание надолго вылетело из не слишком умной головы. Егор пропал так же неожиданно, как и появился в ресторане. Растворился просто. Вот чудеса! А простецкая полая металлическая трубка – самое сильное оружие!
***
Баба Вера плакала и смеялась. Она все порывалась обнять «батюшку Егора Степаныча», но тот вежливо сторонился искренней стариковской ласки.
- Все нормально, бабка Вера. Милиция арестовала твоего злодея! Впредь не дури, зови меня, если что!
Но хоть и пужалась строгости соседа бабушка, а нет-нет, и принесет теплых шанежек или молодой морковки. Егор брови сдвинет, а та – шасть со двора, как и не было. Потом настропалилась: с утра тихой сапой к избушке соседской подкрадется, положит на лавку пучок зеленого лука с хрустящей редиской или вареньица крыжевенного, и бегом, во весь старушечий опор, несется домой. Отдышится маленько, глянет тайком, из-под занавески: проснулся ли ее сокол ясный, вышел на крылечко, обрадовался гостинчику? Вышел! Ругается и рукой машет эвон так! Хи-хи-хи.
Как девчонка, ей-богу, стала Вера Григорьевна. И не стыдно ни сколь! Сыночек у нее появился, Егорушка. Пускай ершится, злится, как родные детки злились, когда она их крапивой за двойки охаживала. Так это все по любви и от любви! Пускай ворчит, и несут про него в поселке всякую чепуху – добрее парня на свете нет. Уж она-то знает, сердцем чует. Глядишь – оттает. А бабка Вера заботой его окутает, и пирогов настряпает, и бельишко перестирает, и головушку горемычную к сердцу прижмет! Миленький, миленький, неприкаянный...
***
Ночью не спалось. Душно и муторно. Окна – нараспашку, а занавеска чуть шевелится, будто прячется за ней кто. И Егор. Знал. Кто. Прячется. Там.
Давно, давно, далеко, далеко, у самого моря-океана, где мир встречается с солнцем, где вольно дышится, а крабы величиной с поросенка, жил и работал молодой парень. И мечтал, как заработает он толстую пачку рублей и женится на своей Аленке. Она не хотела отсюда уезжать.
- Тут воздух такой, что легких мало! Тут красота и счастье! Тут летать хочется! – чудная такая. Смешная.
И потому Егор особую ответственность за нее нес. За свой грех, за неумение ждать и свою поганую неуемную натуру. Однажды целовал он Аленку особенно жарко, и не смог удержаться, отлепиться от наивной, как олененок, девчонки. Она плакала и тряслась маленьким тельцем:
- Зачем же так, нельзя так! Не по-людски! Я бы и так всю себя тебе отдала – бери и люби. А ты без свадьбы, как...как... животное!
Егор стоял перед ней, большой, виноватый, и молчал. А потом, крякнув, повел Аленку в ЗАГС. Чтобы не думала она, что он – скот. Ведь любит! Любит! Любил...
С той ночки Алена забеременела сразу. И после скромной свадьбы (не успел Егор сколотить капитал, споткнулся) они часами сидели на берегу могучего океана и смотрели, как стирается грань между водой и небом. Казалось, что перед ними сплошная синяя стена, рябит, переливается и дразнит их барашками пены. Хорошо!
Егор, как чуял что-то, боялся жену одну оставлять. А она смеялась, говоря, что все будет хорошо. Но все стало плохо. Да так, хоть в петлю лезь!
Кто знал, что Аленка, пока он на вахте крабов ловит, подрядилась работать по сменам. А что? Живота не видно – а деньги сулили немалые. Да и работа непыльная – ночной продавец. Охранник Пашка рядом. Хоть и копейка, а все в дом!
В одну из ночных смен, когда Пашка дрыхнул с похмелья, Алена читала книжку. И знала она ее наизусть, и находила в ней сходство с главной героиней. Только иногда Алене обидно было, что не приплыл за ней Егор на яхте с парусами, а жадно, как зверь, впиваясь в губы, подмял под себя без всяких ласковых слов. Ну так что ж, такая жизнь, не сказка. Зато потом на руках, как хрупкую вазочку, носил и долго заглядывал в ее зеленые глаза своими серыми. Он – принц наоборот. Но ведь принц?
Звякнул колокольчик. В магазин зашел, пошатываясь, какой-то парень. Что-то злое мелькнуло на его испитом лице, что-то нехорошее...
- Две бутылки водки и пачку «Магны», — сквозь зубы сказал.
Алена поставила товар на прилавок, пробила его на кассе. Парень сграбастал бутылки и направился к выходу, не заплатив.
- Куда вы, эй, а деньги? – крикнула Алена.
- Считай, это твой подарок, — циркнул парень.
Алена метнулась в подсобку, растолкала Пашку. Тот, толком не очнувшись от сна, выскочил на улицу, схватил вора за шиворот. Бутылки упали, разбившись вдребезги. Противно запахло сивухой. Парень выхватил из кармана нож, как ждал этого, с размаху всадил его в Пашкину шею. Охранник осел на землю, икая. Алена, увидев его удивленные глаза, закричала дико.
- Заткни ты рот свой, сучка! – взревел убийца. Выдернул нож из глотки Пашкиной, и всадил его в Аленкин маленький еще животишко. И еще раз. И еще. И еще... Пока не выдохнул, успокоенный. Плохой у него день был сегодня. Отвел хоть душу. Тикать отсюда быстрее надо. Пока не поймали.
И не поймали ведь! Мало ли какой шелупони по ночам шляется? Лихое время – что ни дело, то висяк! Мужу продавщицы выразили искреннее соболезнование и пообещали найти преступника.
Два года искали. Пока посеревший и поседевший Егор не нашел его сам. Как нашел – спрашивать не надо. Кто ищет – тот всегда найдет.
Валялся убийца в грязной хате среди собутыльников. Еле живой дружок его варил на заплеванной кухне какую-то дрянь. Никто и ухом не повел, когда Егор волок торчка по липкому полу наркоманского гадюжника. Долго волок. До самого берега. А там – присел рядом, наблюдать, когда тот очухается.
Только человекоподобное животное глаза разлепило – поздоровался с ним Егор. И показал, как это больно, когда в живот ножом бьют. И еще раз. И еще. И еще. Тем самым ножом, каким Алену рвали, тем самым лезвием.
В карманах – ничего. Ни паспорта, ни фотографий. Зачем они пропойце, слабому человеку, забывшему, что он человек. Но вдруг, в нагрудном кармашке нащупал что-то: конверт. А на нем адрес, а внутри – письмо, писанное лет семь назад – в конце строчки «Дорогая, любимая мамочка, скоро приеду и заживем. Твой Андрей» - дата стояла. Видно, был когда-то хороший парень, да вышел весь.
Егор письмецо сжег и отправился в милицию сдаваться. Все годы отсидки думал, размышлял. Надо бы отписать старухе, чтобы не ждала сына, что закопан ее выродок на чужбине, и креста никто ему не поставил. Но накатывала злоба и черная радость: валяйся в яме с такими же бродягами, пусть тебя черви жрут без покаяния!
Освободился. Ребята его на старую работу приняли: начальник – понимающий мужик был. Но вот снился каждую ночь Егору Андрей убиенный. И в тюрьме, и на воле. Сядет напротив койки и молчит. Мучает. Молитвы материнской просит. Егор кричал:
- А жену с ребеночком кто отмолит? Кто воскресит, сука-а-а-а!
Покойник молчит, сидит прямой как жердь, и глаз с Егора не сводит.
Заработал Степанович деньжат – хватит. Адрес помнил. Поехал. Решил на мамашу выродка одним глазком взглянуть: как живет, мается. Может, и ему полегче станет. Приехал за тридевять земель, домишко по случаю купил. И увидал мамку убийцы – ахнул.
Куда-то злоба утекла, как и не было. Старуха – вылитая бабанька Егорова – покойница. Беззащитная, маленькая, обреченно плакала среди зимы в сарае, и никто не слышал. У Егора – сердце в кровь. За что ей все? Поначалу, когда сюда ехал, хотелось ей в красках расписать судьбу сыночка любимого. А потом... Страшный грех это, страшнее некуда, без ножа человека убить. Старые – что дети малые. Не надо! Пусть живет надеждой – все легче.
Бабка Вера тайком ему угощения носила. Спину ему крестила и улыбалась по-ребячьи при встрече. И дрогнуло что-то в мужике, прорвалась плотина.
- Ладно, угомонись уже, страдалец! – пробурчал он мертвому Андрею, — придумаем что-нибудь.
***
- Баба Вера, я твоего Андрюху убил. По дурости. В драке, — как в ледяную воду ухнул Егор. Будь что будет! Проклянет его мать, да знать правду будет, какую змею приголубливает.
Вера Григорьевна аккуратно блюдечко от себя отодвинула. Утерла глаза и рот уголком беленького платочка. Вытянула пронизанные венами руки на коленях. Молчала.
Егор на колени бухнулся и стоял, ни слова больше не говоря.
Она вдруг погладила его по, соль с перцем, голове.
- Я ведь знаю, сынок. Все знаю. Только боялась догадки своей.
Егор смотрел своими измученными глазами в ее страдающие глаза:
- Прости меня, мать, прости...
- Бог простит, касатик...
***
В церкви заказали панихиду по убиенным: бабку Веру обмануть не получилось. Узнала она, как дело было. Отстояли службу, а потом медленно побрели к деревне.
Бабку Веру Егор забрал к себе, у него и дрова есть. И изба теплая. И не скучно. Так и живут вместе.
Андрей с той поры больше по ночам не приходил. Как отрезало.
---
Автор рассказа: Анна Лебедева
Железная леди
Виктория никогда ангелом не была. С годами ее характер стал гранитным, лишенным жалости и сострадания. Нет, жестокой ее назвать было бы неправильным: она никого не убила, не обманула, не издевалась над животными, и не обижала малых детей. Но всем казалось: просто удобный случай пока не представился.
Вокруг Виктории бурлила жизнь: подруги, соседи, коллеги плыли по ней на своих лодках, лодочках и лодчонках. Они влюблялись, выходили замуж, рожали, разводились, воспитывали детей, работали, помогали ближним, сплетничали, вечно собирали деньги, чтобы спасти больных деток, брошенных собак и умирающих котов.
В общем, были обыкновенными людьми, сострадательными и милосердными. Они боялись маньяков, плакали, посмотрев сотый раз «Титаник», на своих кухнях ворчали потихоньку на власть, обсуждали своих мужей и чужих, волновались за собственных детей, и за детей других женщин, ходили иногда в церковь, где мужественно выстаивали часы церковных служб, и искренне желали друг другу счастья, увидев «в контакте» дату дня рождения того или иного человека.
А Вика такой не была. Никогда. Если бы не высокая грудь и тонкая талия, отличавшая ее от представителей мужского населения, ее и женщиной то никто не считал бы! Ее не интересовали ни семья, ни дети, ни рецепты домашних кушаний, ни любовные романы, ни тряпки, ни маникюр – ничего! Любимой одеждой Виктории были джинсы и водолазка. Конечно, они ей очень шли, но она об этом как-то мало задумывалась.
Ее раздражала бабская трескотня обо всем и ни о чем. С юных лет она кривилась, если подружки по курсу начинали вздыхать об очередном Васе или Сереже. Ей скучно было на семейных застольях, а все эти «беби-бумы» откровенно злили Викторию. Она, конечно, умела дружить. Но со временем, наблюдая, как девчонки-однокурсницы, такие умницы раньше, тупели на глазах, выйдя замуж. Только и разговоров, что о Колях, да Сашах, и маленьких Аленах и Митеньках. Не о чем с ними говорить! Мозг высох. А что они читают? Бре-е-е-ед! Сплошные сю-сю-сю с хеппи эндом.
А какими фильмами они интересуются? Тоска! Вика смотрела в их кукольные, обрамленные искусственными ресницами (кошмар какой), глаза и внутренне закипала. Так, год за годом, постепенно, у Вики не осталось подруг. Лучше завести себе курятник – те хоть яйца несут, чем слушать бесконечно бабское кудахтанье.
Сколько неискренности и фальши! Особенно, отношение к «добрым делам». Кидаются перечислять деньги при каждом плаксивом сюжете. Даже не задумаются: а куда поступают все эти средства?
Один раз Виктория даже расследование провела и выяснила, что несчастный Алешенька, для которого собирались девять миллионов рублей на операцию в Израиле, умер еще два года назад! И что все многочисленные фонды, расплодившиеся в последнее время, как грибы после дождя, имеют весьма многочисленный штат, включая уборщиц и бухгалтерию. И благотворители получают хорошие зарплаты, ездят в отпуск на море и устраивают новогодние корпоративы! На что? Да вот на эти девять миллионов, которые очередная Клава перечисляет с завидным постоянством!
Клава, услышав правду, разозлилась и начала доказывать, что ее помощь – дань Господу. Мол, ЕМУ ТАМ виднее, кто, что, и кому! Разберутся, мол, без Вики-безбожницы и циника! Мол, Вика про последнюю лепту, видимо, не слыхала! Мол, шла бы Вика вон из ее дома и никогда не возвращалась, не травила бы душу и не оскорбляла бы чувства верующих!
