Наступила осень, но не та дождливая и грязная пора, которая обычно растягивается на многие месяцы в Москве, давая лишь искорки редких солнечных дней. Крымская осень искрилась каждый день, не позволяя своей красотой промелькнуть и мысли о возвращении домой. Но откладывать «возвращение блудного попугая» становилось все опаснее для священных семейных уз, и в самом конце октября, собрав волю в кулак, я улетела в Москву.
Мы утвердили с Энвером план действий, по которому намеревались сделать водоотведение и окопать участок глубокой траншеей. В аграрной части перед зимними дождями мы наметили провести глубокое рыхление, или реперовку, как еще принято говорить. На тот момент, вы помните, я еще была максималисткой. Французы из питомника сказали: «Надо отреперовать землю на метр в глубину». «Значит, нужно на метр!» – с солдатской выправкой сказала я.
Реперовка, от английского слова rip – дословный перевод «рвать» – это такая операция по разрезанию земли вглубь (долгие годы, проведенные за границей, все-таки сказались на качестве построения моих фраз). Делается она с помощью бульдозера и только бульдозера, у которого сзади прикреплен репер (или клык, если хотите русским языком). Бульдозер заходит в поле и опускает этот клык, оставляя позади себя разрезанную вглубь почву. В принципе, эту операцию можно делать в любое время года, но если сделать осенью, то осенняя влага попадет в эти разрезы, а зимой, если повезет, грянет мороз и расколет землю еще глубже.
«Что эта операция нам дает?» – спросит любопытный читатель.
Глубокие разрезы в почве несут кислород и облегчают рост молодому винограднику в первые 1-3 года. Представьте только: молодые корешки стремятся вглубь земли по уже проторенной, подготовленной дорожке или грызут ваш известняк или гранит сами. Разница колоссальная. Виноградник, посаженный на плохо подготовленной почве, так же плохо и развивается.
Существуют в профессиональной среде споры о том, как именно стоит резать землю. Итальянцы говорят – квадратом, французы – ромбом, а некоторые даже советуют резать с точностью до каждого будущего посаженного ряда (последнее на практике, кстати, практически неосуществимо). Мой консультант Миша придерживался французской стороны ринга, и после двухнедельных раздумий и бесконечных поисков я решила себя этим больше не мучать и также сдалась французам, тем более что их объяснение мне показалось самым логичным. Оно заключалось в том, что земля около острых углов ромба рыхлится лучше, чем возле прямых углов квадрата.
И вот я живу своей рутинной московской жизнью и каждый божий день говорю с Энвером, который является связующим звеном с моим солнечным клочком земли.
Энвер ищет бульдозер. Ищет вторую неделю, и в моей голове начинают появляться сомнения в том, как, при всем уважении к южной медлительности, которую Энвер, благо, не унаследовал в полном объеме, можно не найти бульдозер?
Но тут необходимо уточнить, какой бульдозер!
Большинство старых советских бульдозеров типа ЧТЗ имеют один клык длиною в 90 см – 1 метр, соответственно, при заходе в поле, учитывая рельеф, могут углубиться максимально на 80 см.
Есть бульдозеры с тремя клыками, типа китайского Shantui, но длина их клыков не превышает 70 см, а в поле это оказывается максимально 60 см.
И наконец, есть клыки на 1 м 20 см, прикрепляются к большим бульдозерам, которые используются в основном для дорожных работ, они, как правило, «негабарит», их вес составляет от 32 тонн и выше, перемещение такого бульдозера требует сопровождения ГИБДД. Именно такой искали мы. На третьей неделе к поискам, задвинув обязанности домашней хозяйки, подключилась и я.
В первый же день мое рвение наткнулось на мантру, которую повторяли почти все строительные компании и «свободные каменщики», – «ТАВ-РИДА».
Федеральная власть торопливо гнала через Крым транспортную хорду, которая должна была связать полуостров от Севастополя до Керченского моста. Все существующие и несуществующие бульдозеры были зафрахтованы на год и более. Редкие найденные самородки назначали цены от 4500 в час и, узнавая про объем в 8 га (неделя – 10 дней работы), плевали в трубку так, что ее быстро приходилось убирать от своего уха. Неделя прозвонов и размещения объявлений быстро подошла к концу с почти полным отсутствием «улова». Часики тикали к началу ноября. Удачными рыбаками я бы нас с Энвером не назвала, но пара полувероятных вариантов оставляли некую надежду. Я решила, что надо лететь, тем более часики тикали, а мы торопились успеть все сделать к зиме.
В тот год я еще претендовала на звание кормящей матери и на свое хозяйство вынуждена была летать одним днем. Это было для меня нормально, так как, казалось, ровно четверть моей жизни и прошла в самолетах.
Утренние рейсы сначала вылетали в 5 утра, но ближе к холодам постепенно сдвигались к 6. В 3:30 подъем, в 5 в аэропорту, и уже к началу седьмого я наблюдала голубое небо. Спать хотелось всегда, но только от одной мысли, что я скоро буду на хозяйстве, не удавалось. Заканчивалась такая поездка обычно около часа следующего дня, как раз, когда надо было давать очередной «молочный коктейль» моему сыну. Дневные же коктейли ему давала няня Нина. Если бы не эта прекрасная дородная женщина, вышедшая с земель соседнего государства, не видала бы я своего виноградника как своих ушей. Нина была даже не няней, а классической домоправительницей, перед которой не устоял бы сам Карлсон. Статная, бальзаковского возраста, с ясными глазами и формами, которым позавидовала бы любая афроамериканка, Нина знала, что можно есть, а что нельзя, как стирать можно, а как нельзя, как воспитывать можно, а как нельзя. В общем-то, список ее компетенций на этом не заканчивался, ответы, казалось бы, на все вопросы мироздания, при желании и настрое, могли быть выданы в любой момент. И главное, она любила моего сына.
Но вернемся к нашим баранам, как говорит французская пословица.
В 9 утра мы уже мчали с Энвером из аэропорта на хозяйство, и бараны стояли вдоль частично суженной до одной полосы трассы на Севастополь. Часть бульдозеров активно работала, но многие просто стояли. У одного из таких, издалека заметив сзади заветный клык, я попросила остановиться. Утомленный крымской жарой, хотя было от силы градусов 17, бульдозерист медленно вылез из своего агрегата. Оказалось, он уже стоит вторые сутки, работы нет. На мое предложение выехать на заказ, он довольно, с улыбкой кота, ответил, что деньги-то идут. Так мы проехали еще несколько десятков километров дороги, мне казалось, все бульдозеры мира были собраны там. Проезжая мимо, я с ужасом понимала, что тягаться с госзаказом у нас не получится.
Домой после той поездки, как написали бы классики, она вернулась в дурном расположении духа. Московский бетон давил со всех сторон, явно не хватало просторов деревенской жизни, жить в квартире после дома оказалось жутко неудобно, а прежние развлечения уже не радовали. В ту осень я поняла, что the point of no return пройдена.
Как-то утром раздался звонок, и радостный голос Энвера сообщил, что найден заветный вариант, где нам подходит все: и клык, и мощность бульдозера, и даже стоимость работ в 4000/час. Я ликовала от счастья, мы быстро договорились с тралом о доставке, так как гусеничная техника, кроме танков, конечно же, не имеет права и сантиметра по асфальту проехать.
Долгожданный выход должен был состояться через неделю, но пошли дожди. Дожди, вопреки крымским законам, пошли московскими темпами и лили почти месяц. Дорогу размыло так, что, даже обладая вездеходным английским конем, подняться на гору было невозможно, не говоря уже о поле. Бульдозер бы там просто плавал, нарезая волны. Кстати, мокрую землю не реперуют, так как она хуже режется и не оставляет нужных расколов вглубь.
Наступил новогодний вечер, и, коротко подводя итоги года, я констатировала, что мой выверенный и продуманный план по подготовке почвы безжалостно разбился о беспрецедентную скоростную стройку главного подрядчика всея Руси и обычную непогоду. На том конце провода был Энвер, который позвонил ровно в 00:01, как любила делать одна моя подруга детства, и после радостных поздравлений сказал:
«Не переживайте, Кира Александровна, это сельское хозяйство»
