98,9 тыс подписчиков

Коллективизация ч.3

28 февраля 202328 фев 2023

4886

11 мин

Итак, в деревне началась гражданская война. Да она, собственно, и разжигалась сверху — Сталин прямо писал о классовой войне. Другое дело, что для большевиков, возможно, стали неожиданностью выступления более бедных слоев деревни — тех людей, которым на бумаге полагалось стать авангардом коллективизации. Вооруженные выступления исчислялись тысячами. Разумеется, эти разрозненные мятежи не имели никаких шансов на успех, но Сталин оценил масштабы недовольства и поспешил снять с себя ответственность за происходящее. В марте 1930 публикуется его статья «Головокружение от успехов». Отец народов полностью перекладывает вину на актив на местах:

«Можно ли сказать, что эта установка партии проводится в жизнь без нарушений и искажений? Нет, нельзя этого сказать, к сожалению. Известно, что в ряде районов СССР, где борьба за существование колхозов далеко еще не закончена и где артели еще не закреплены, имеются попытки выскочить из рамок артели и перепрыгнуть сразу к сельскохозяйственной коммуне. Артель еще не закреплена, а они уже „обобществляют“ жилые постройки, мелкий скот, домашнюю птицу, причем „обобществление“ это вырождается в бумажно-бюрократическое декретирование, ибо нет еще налицо условий, делающих необходимым такое обобществление. Можно подумать, что зерновая проблема уже разрешена в колхозах, что она представляет уже пройденную ступень, что основной задачей в данный момент является не разрешение зерновой проблемы, а разрешение проблемы животноводства и птицеводства. Спрашивается, кому нужна эта головотяпская „работа“ по сваливанию в одну кучу различных форм колхозного движения? Кому нужно это глупое и вредное для дела забегание вперед? Дразнить крестьянина-колхозника „обобществлением“ жилых построек, всего молочного скота, всего мелкого скота, домашней птицы, когда зерновая проблема еще не разрешена, когда артельная форма колхозов еще не закреплена, — разве не ясно, что такая „политика“ может быть угодной и выгодной лишь нашим заклятым врагам?»

После выхода статьи политику переиграли. В рамках борьбы с перегибами давление на крестьян ослабили и позволили по своему желанию покинуть колхозы. Значительная часть крестьян воспользовалась этим правом — в коллективных хозяйствах остался лишь каждый пятый крестьянин.

Однако уже в конце того же 1930 года партия нанесла ответный удар, распорядившись все же провести сплошную коллективизацию в наиболее пригодных для земледелия регионах, а на остальной территории пока добиться хотя бы 50-процентного охвата.

Желание провести коллективизацию стремительным наскоком стоило нескольких миллионов жизней. Поскольку организацией колхозов занимались всевозможные городские активисты или деревенские люмпены, которые в этом деле вообще не разбирались, коллективизация сопровождалась множеством грубейших ошибок. Например, городские коммунисты сгоняли все село в колхоз с обобществлением имущества, в результате чего скот просто погибал — коров загоняли в какой-нибудь ангар, а потом выяснялось, что благодетели забыли выделить средства на корм. Подобный абсурд случался повсеместно. Из-за бардака и неразберихи отдельные колхозы не получили посевных материалов, где-то их, наоборот, изымали. Хаос колхозного строительства совпал с неурожаем 1932 года, который не был бы фатальным в нормальных условиях, но на фоне слома всей хозяйственной системы закончился кошмарным голодом 1932–33 годов.

Впрочем, это совсем неудивительно, если учесть, что руководить коллективизацией поставили Якова «Яковлева» (Эпштейна), никогда в деревне не бывавшего, но почему-то считавшегося в партии знатоком крестьян. После революции Эпштейн организовывал на Украине комназемы (местный аналог комбедов), тогда и попал в деревню впервые. К слову, креатурой товарища «Яковлева» был знаменитый Трофим Лысенко, «доктор мужицких наук». Ну а заместителем «Яковлева» на посту наркомзема был никому тогда не известный Николай Ежов. Можно представить, что они там наколлективизировали.

Тем не менее отчаянное сопротивление не прошло даром. Жертв было много, но власти вынуждены были пойти на компромиссы. Во-первых, колхозникам разрешили иметь приусадебные участки. Во-вторых, крестьяне получили право продавать излишки на городских колхозных рынках. В этом им неожиданно помогли рабочие.

Речь идет о Вичугской стачке весной 1932 года — эта история настолько напугала советскую власть, что её замалчивают до сих пор. После того как рабочим «по многочисленным просьбам трудящихся» в очередной раз урезали хлебные пайки, они просто-напросто взбунтовались. Сначала пролетарии устроили стачку, затем начались волнения, охватившие весь город. Это был беспрецедентный для сталинской эпохи случай — бастовал весь город, причем не просто бастовал, а дрался с милицией и штурмовал здание ОГПУ. На место был срочно выслан Каганович, который несколько дней забалтывал и задабривал взбешенных рабочих. По итогам этой поездки в городах разрешили открывать колхозные рынки. Правда, с некоторыми ограничениями — например, торговать хлебом позволялось только после успешной сдачи нормы государству, в строго определенный период. Тем не менее и это было послаблением, добытым в жестокой борьбе.

В середине 30-х государство начало действовать несколько хитрее. Теперь крестьян уже не гнали в колхоз пинками, угрозами и побоями. Единоличное хозяйство просто сделали невыгодным. Теоретически никто не запрещал быть единоличником, но единоличники платили настолько огромные налоги и сдавали такие большие заготовки, что в принципе не могли остаться на плаву. Введение налогов на единоличные хозяйства окончательно их добило, и к концу 30-х более 90% советских хозяйств были коллективными.

Но тут возникла новая проблема. Крестьян насильно загнали колхозы, но коммунальная культура от этого не появилась. Даже в колхозах крестьяне проявляли собственнические мелкобуржуазные тенденции. Проще говоря, жили по пословице: все вокруг колхозное, все вокруг мое. Простой крестьянин рассуждал так: я пришел в колхоз, все свое имущество обобществил, а мне теперь ни гвоздя домой не принести?

Нельзя сказать, что хищения были тотальными, вышедший с началом коллективизации драконовский «закон о трех колосках» был скорее превентивной мерой. Сталин объяснял его так:

«Социализм не сможет добить и похоронить капиталистические элементы и индивидуально-рваческие привычки, навыки, традиции (служащие основой воровства), расшатывающие основы нового общества, если он не объявит общественную собственность (кооперативную, колхозную, государственную) священной и неприкосновенной. \…\ Без этих (и подобных им) драконовских социалистических мер невозможно установить новую общественную дисциплину, а без такой дисциплины — невозможно отстоять и укрепить наш новый строй».

Однако как только закон вступил в силу и начал действовать, в Кремле посчитали цифры и присвистнули: если каждого за пару колосков сажать на 10 лет, то кто тогда работать будет? Колхозное строительство снова окажется под угрозой. Менее чем через год на местах получили инструкции: мелких воришек не трогать. Но эшелоны с осужденными продолжали идти, и в конце концов Кремль инициировал масштабнейшую кампанию по пересмотру дел, случай невиданный в сталинскую эпоху. Из лагерей отпустили значительное число осуждённых.

Хотя почти все коллективные хозяйства в СССР в обиходе именовались колхозами, на самом деле существовало несколько разных форм. До начала коллективизации их было четыре: коммуна, артель, совхоз и товарищество по обработке земли.

Коммуна и есть коммуна, уже из названия понятно, что все в ней общее и никакой собственности ни у кого быть не может. Артель — переходная форма между ТОЗом и коммуной. В ней разрешались в определенных рамках и личные хозяйства, и частная собственность. ТОЗы были практически капиталистическим элементом. Все их члены приходили со своей собственностью, которая оставалась в их распоряжении, включая рабочий скот и рабочую технику. Проще говоря, вольные крестьяне договаривались сообща обрабатывать определенный участок земли и больше никому и ничем не были обязаны (кроме государства, конечно). Как правило, в ТОЗы вступали самые успешные крестьяне, то есть на сленге той эпохи — кулаки.

Совхоз — вершина мечтаний крестьянина. По сути это был тот же колхоз, только с минимумом ограничений. В колхоз крестьян объединяли сверху, но формально все они становились пайщиками и вносили в дело большую часть своего имущества. А вот совхоз был полностью государственным предприятием, и трудились там вольнонаемные. Колхозники не имели паспортов, были ограничены в выезде из колхоза и работали не за деньги, а за трудодни. Совхозники нанимались в совхоз как на обычную работу и трудились за денежное вознаграждение.

Еще одно отличие совхоза — технику здесь предоставляло государство. Колхозы же считались самостоятельными, и им приходилось самим решать подобные вопросы с МТС (машинно-тракторными станциями). При этом главной задачей колхоза было сдать определенную часть продукции государству по «твердым ценам» (то есть очень дешево). Остальной частью продукции колхоз распоряжался по своему усмотрению.

Первоначально коллективизация проходила в форме коммунизации, то есть крестьян насильно сгоняли в коммуны. Однако столкнувшись с ожесточенным сопротивлением крестьянства Сталин пошел на компромисс, и большинство колхозов с середины 30-х годов де-факто являлись артелями. Они работали по артельным уставам, что означало, что обобществляются только средства производства, а личный скот и приусадебный участок остаются колхознику. А вот ТОЗы не пережили раскулачивания, и к концу 30-х годов полностью исчезли, превратившись в артели.

Лучше всего жилось совхозникам, это были настоящие белые люди: работали за зарплату, имели право уволиться. А вот колхозникам приходилось значительно хуже. Конечно, существовали и зажиточные колхозы, но они встречались редко. В основном процветали колхозы, производящие редкую и дорогостоящую продукцию. Например, пасечники зарабатывали очень хорошие деньги. А вот зерновые колхозы за редким исключением влачили жалкое существование. Иначе и быть не могло — основная цель коллективизации, получение гарантированного и дешёвого хлеба, достигалась как раз бесплатным трудом колхозников.

Кроме того, колхозники не могли покинуть колхоз по своему желанию. То есть теоретически, конечно, могли, например, при переезде в город. Но старшее поколение крестьян не могло переехать — эти люди не имели профессии. Выехать могли только их дети, которые активно бежали в города, а вот старшее поколение оказалось прикреплено к земле как при крепостном праве. Это тоже было одной из целей коллективизации: создать в деревне невыносимые условия жизни, чтобы стимулировать приток новых рабочих рук на заводы.

Можно ли было добиться того же, но без людоедства? Само собой. Вероятно, главной причиной жестокостей стало презрительное отношение большевиков к крестьянам, унаследованное от Ленина, который крестьян недолюбливал и считал их отсталым и антисоветским элементом. Троцкий так вообще открыто потешался над деревенскими, считая их чем-то вроде безволосых обезьян. Сталин, конечно, вслух такого никогда не говорил, но и не унаследовать этой родовой травмы большевизма он не мог. Крестьянин в марксистской интерпретации — дикое, невежественное существо, питающееся духовным опиумом и полное мелкобуржуазных и собственнических предрассудков. Большевики настолько презирали крестьян, что перед революцией вообще не принимали их в расчёт. Именно поэтому и левые уклонисты во главе с Троцким, и Сталин отводили деревне роль внутренней колонии, за счет ограбления которой будет проведена индустриализация государства.

Колхозная система просуществовала до самого распада СССР, хотя и подвергалась постепенной либерализации в 60–70-е годы. Тогда же стало ясно, что система себя исчерпала. Задача индустриализации была выполнена, но теперь полумертвая деревня уже не могла обеспечивать страну дешевым хлебом в нужном количестве. Попытки подлатать рассыпающийся механизм обернулись практикой легендарных выездов на картошку, когда всяких там интеллигентов и очкариков со студентами сгоняли на бесплатную уборку урожая (рабочих, к слову, на картошку никогда не возили). СССР начал закупать зерно за границей, решительно отказываясь от попыток изменить уже бессмысленную систему.

В целом укрупнение хозяйств было разумной и прогрессивной мерой, которая автоматически повышала производительность и избавляла от проблемы чересполосицы. Одно дело — миллионы мелких крестьян: кто в лес, кто по дрова, кто дурак, кто пьяница. И совсем другое дело — крупные хозяйства с высокой эффективностью и урожаями. Именно этого и пытались добиться в царские времена (столыпинская реформа). Однако в СССР из идеологических соображений был выбран противоположный путь — единоличников-кулаков гнобить и убивать, голытьбу и середняков пинками гнать в колхозы. Коллективизацию провели беспрецедентно жестоко, максимально дешево, издевательски, впопыхах и спешке, и без малейшего учета интересов большей части населения тогда еще аграрной страны. Коллективизация стала подлинной трагедией народа — исчезли целые социальные слои, миллионы человек погибли от голода и в результате раскулачивания.

Начав с разумного намерения, большевики в своей обычной манере закончили массовыми убийствами и социальной катастрофой.