Все главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
Ноябрь. Хмурый субботний день. Почти пустая трасса… Одинокий черный автомобиль едет медленно и печально из Рязани в Поляны, будто катафалк на кладбище. Это Мазда 6 Игоря Моисеевича Бурштейна. Тут ехать-то, не нарушая правил, минут тридцать, но Бурштейн не торопится, потому что принял трудное решение: из Рязани в Поляны он везет кота Бориса (ударение на о) с яйцами, а вот обратно, наверное, кот поедет уже в облегченном варианте.
Потому что нефиг было ссать в тапки. И в туфли. И на диван. И вообще…
На заднем сиденье Мазды стоит переноска. В ней сопит от возмущения Борис (ударение на о). Он бы поорал, но знает, что за нарушение режима тишины отправится в багажник, а там темно и очень страшно.
Ну и денек! Вроде только что солнце было, а тут тучи надуло, и теперь хлещет ледяной крупой по стеклу. Метель, что ли, собирается? И по радио такую хрень несут…
Хмурый Бурштейн включил ретроволну, а там радостное: «Брат ты мне или не брат? Рад ты мне или не рад?..»
Игорь Моисеевич поморщился и переключил на другую станцию.
— Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь! — проникновенно запел Кипелов.
— Да вы сговорились, — сказал Бурштейн и выключил радио.
Шуршат шины по некачественному рязанскому асфальту, молотит крупа в лобовое стекло, сопит Борис (ударение на о).
«Бурштейн совсем ничего не понимает, — думает кот. — Я ему постоянно мяукаю, что я — личность! Я — художник. Акционер! Ну, то есть, акционист. Со мной нельзя языком насилия… Я же ссу не из-за вредности, а выражая свое мнение! Так сказать, подписываюсь под художественными петициями. И я соблюдал конвенцию!.. Гулял по округе и не сикал в тапки. Так этот Бурштейн перестал меня выпускать! Вот как его понять-то? Скотина, одним словом, а не хозяин. И эта фамилия еще, блин. Всегда нас, русских… нас, сибирских котов, эти вот обижали! Сбегу, ей-богу, сбегу! Решено…»
Тут Игорь Моисеевич резко крутнул руль, объезжая очередную яму на окском мосту, и переноска с Борисом (ударение на о) сорвалась с места и врезалась в дверь.
Из переноски раздался возмущенный мяв:
— Не дрова везешь! Совсем сдурел, хозяин!
— Ладно, не вопи, — примирительно сказал Бурштейн. — Я не виноват, что тут такие ямищи… Дальше плавно повезу, обещаю.
«Вот всегда он так, сначала делает, а потом думает, — констатирует Борис (ударение на о). — Наверное, кризис среднего возраста. Ну, подссыкивал я понемногу… Как кот наплакал. А Бурштейн будто специально меня своими переговорами в заблуждение ввел. Раз ведет переговоры, значит признает мои права. А он? Можно сказать, обманул. Я следующую переговорную позицию согласовываю, а он — коварный какой! — уже переноску подготовил. Предатель! Недавно меня полуживого на помойку отнес. Отравить хотел! Специально валерьянку на полу разлил! Как мне после этого не ссать? Одним, словом, мяу! Придурок…»
Думалось Борису (ударение на о) как-то муторно, он заворочался и громким мявом протеста предупредил, что ему до чертиков надоело сидеть в переноске. Что так издеваться над животным — незаконно!
— А в тапки ссать законно? — мстительно спросил Игорь Моисеевич. — Знаешь, как в старину с такими обоссывателями тапок, как ты, поступали? Вот около Гуся Железного место есть: Гиблицы называется. Там котов вездессущих в болото бросали, и они массово гибли. Оттого и назвали место Гиблицы.
— Врешь, мяу! — емко возразил из переноски кот. — В старину-то и тапок никаких не было. А в болото всяких врунов бросали. На букву Б.
А еще через пару километров кот отчаянно заорал, сообщая, что его совсем укачало. Пришлось остановиться и открыть переноску.
Несколько минут Борис (ударение на о) отчаянно, по-собачьи высунув язык, дышал в оконную щелочку задней двери. Наконец, Бурштейн показал ему на переноску:
— Заключенный Джонсон, в камеру!
— Фу, вертухай, — фыркнул кот и залез в переноску.
— Потерпи, осталось три минуты ехать, — сказал Игорь Моисеевич, садясь снова за руль, и добавил недобро так: — Тебя там быстро вылечат.
Бурштейн очень надеялся на Полянского Айболита. В какой-то момент один из знакомых вбросил Игорю Моисеевичу мысль, что кот может ссать где попало из-за мочекаменной болезни. Это частая у некастрированных котов болячка. И обычно дело заканчивается хирургией без всяких гарантий, но в Полянах живет и практикует эскулап, который якобы лечит бабкиными травами. Притом с большим эффектом. А главное, по слухам, этот Айболит умеет «вправлять котам мозги», в том числе, отучает ссать в тапки. Вот почему Бурштейн тайно надеялся, что здесь может обойтись и без операции.
Да, в Рязани есть клиника, где мертвых котов реанимируют, да что там котов, даже кроликов, слава врачам, но там совсем не занимаются перевоспитанием живых ссущих дьяволов. Так что Бурштейн разыскал Полянского чудо-ветеринара по интернету и вот уже несколько недель говорил с ним по телефону.
Постепенно надежда на перевоспитание Бориса (ударение на о) угасла, так как ветеринар, задав Игорю Моисеевичу массу вопросов, пришел к выводу, что мочекаменной болезни нет, а есть суровейшая фиксация кота на неспортивном поведении. Это уже был вопрос альфасамцовости. На территории есть только один вожак. И пока Борис будет состоятелен в половом смысле, он будет оспаривать первенство Бурштейна. Так что кого-то придется кастрировать. Сказал — как отрезал.
Ну вот, приехали. Остановив машину около оговоренного адреса, Бурштейн тяжко вздохнул.
— Карачун тебе, — сказал Игорь Моисеевич коту, решительно хватая переноску.
Борис (ударение на о) ради разнообразия промолчал.
Квартиру доктора Игорь Моисеевич нашел по запаху. Едва остановился около указанного в адресе двухэтажного дома, едва втянул ноздрями воздух, и сразу «узнал» подъезд. Оттуда бронебойно несло кошатиной.
Кошачий же дух привел Игоря Моисеевича к обитой дерматином двери квартиры на втором этаже. Воняло именно оттуда. Сама дверь, точнее, ее нижняя часть была основательно подрана когтями.
Окончательно почуяв неладное, Борис (ударение на о) тревожно заворочался в переноске. Бурштейн нажал кнопку звонка. Дверь открылась. Запах едва не сбил Игоря Моисеевича с ног. На пороге стоял корявенький мужичок в стареньком спортивном костюме и с сильно опухшим лицом.
«Пьет!» — сразу определил Бурштейн.
Айболит посмотрел на переноску с Борисом, широко улыбнулся (зубов в улыбке заметно не хватало) и молвил:
— Заходите, Бурштейн. Решились, значит? Не ожидал.
Когда Игорь Моисеевич оказался в тесном коридорчике, легендарный ветеринар сказал, что у него не прибрано, и ушел в комнату «прибирать». Оттуда зазвенело пустой стеклотарой.
Игорь Моисеевич оглядел унылое жилище Айболита. Оно давно и люто нуждалось в ремонте: потолок побелить, старенький линолеум поменять и обои — в первую очередь. Обои явно драли когтями. Притом хорошо драли, до кирпича! Под тумбочкой валялась груда тапок-сланцев разных цветов и размеров. «Ну уж нет, — подумал Игорь Моисеевич, — разуваться здесь?! Хрен дождешься!»
Хозяин и не настаивал. Он появился уже в белом халате и таком же колпачке, излучая деловитость, предложил пройти в «смотровую» — спальню с гладильной доской в центре комнаты. Помимо нее там был еще угрожающих размеров старинный шкаф и кровать, застеленная солдатским одеялом. Айболит громко почесался, указал на доску и предложил «разместить питомца».
Борис, освобожденный из переноски, посмотрел на Айболита, прижал уши, сощурил глаза и зашипел: «Только тронь меня, гад!!!»
— Ну-с, что тут у нас? — спросил Айболит, с интересом рассматривая Бориса. — Ссымся в тапки?
— Ссымся, — подтвердил за кота Игорь Моисеевич.
Лицо Айболита расплылось в улыбке доктора Менгеле, и он стал читать коту лекцию:
— Немногие понимают, что для кота нассать в тапки вовсе не прихоть или желание насолить хозяину. Это выражение своего я! Это — протест! Это эмоциональный крик о помощи...
— С этим криком можно что-то сделать? — быстро спросил Игорь Моисеевич, чувствуя, что еще пять минут этой вони, и он сам закричит.
— Можно! И даже нужно! — твердо сказал Айболит, ловко, как фокусник, доставая откуда-то нехитрый хирургический инструмент.
Потом взял с Бурштейна небольшой аванс и предложил зайти вечерком.
— Услышьте главное, доктор, — сказал Бурштейн на пороге. — Этот кот мне как брат. И я хочу, чтобы все прошло тихо, не больно и достойно. Вечером заберу.
— Будьте спокойны, Бурштейн, я вас отчетливо услышал.
Пока Игорь Моисеевич договаривался с врачом, Борис (ударение все еще на о) лихорадочно думал: «Нет, на такое я не пописывался. Про крик о помощи он точно сказал, однако воняет здесь непереносимо. Пора валить. Вон дверь-то входная приоткрыта. И окно…»
«Ах ты, кусаться!» — услышал Игорь Моисеевич голос Айболита уже за дверью в подъезде. После этого в квартире что-то загремело. Была мысль вернуться и спасти кота. Но передумал. Врачу виднее…
Уже выйдя из подъезда, Бурштейн отдышался на крыльце и задумался: «Все, положил друга под топор хирурга. Надо будет вечером как следует напиться для отключения совести…» Но решение было принято, поэтому Игорь Моисеевич быстро сел в машину и уехал.
Если бы Бурштейн постоял и попереживал еще, он увидел бы, как кот Борис рыжей молнией выскочил из окна на втором этаже и галопом помчался в поля.
Затем из подъезда выбежал отчаянно матерящийся Айболит в разорванном халате и с расцарапанным лицом, крича: «Я еще тебе покажу!» Едва не упав на скользком крыльце, ветеринар устремился в ту же сторону, куда скрылся Борис (ударение на о).
Ни Бурштейн, ни Полянский Айболит, ни Борис (ударение на о) не знали в тот момент, о чем будет продолжение, но оно обязательно будет…
Теперь этот рассказ можно послушать в профессиональном исполнении!