За окном начало смеркаться. Мать вышла во двор управиться по хозяйству, а Ольга продолжала сидеть на диване, пытаясь уложить в сознании информацию, полученную сегодня. Значит, она тоже рождена не в браке! И ее отец – сосед Кузьма, а его дети, с которыми она с детства бегала, - ее братья и сестра!
Вошла мать, устало сказала:
- Приготовь чего-нибудь на ужин.
Ольга встала, поставила на плиту сковородку. Газовая плита была гордостью Евдокии – далеко не у всех в селе были газовые плиты. Правда, она была двухконфорочная, а баллон с газом нужно было заказывать, но это было очень удобно. Баллона хватало месяца на два-три, а зимой еще дольше. Устанавливали этот баллон сами работники, которые развозили их по селам. Ольга разогрела картошку с курицей, достала огурцы, помидоры. Ели без аппетита, скорее потому, что надо. После ужина молча улеглись в свои постели. Сон не шел ни к Ольге, ни к Евдокии. Каждая думала о своем. Евдокию мучила жалость к дочке, попавшейся на крючок к бабнику, обида на свою судьбу, не давшей ей счастья семейной жизни. Как знать, будь у нее муж, а у дочки отец, может, и не случилось бы с ней такого. Она корила себя за то, что не говорила с дочкой о взрослой жизни и ее сложностях, только предостерегала от того, чтобы «не принесла в подоле». Да ведь думала, что еще рано, еще не время. Вот будет восемнадцать, тогда и поговорит. Не успела... Нет, она обязательно пойдет к Дорошиным! Прямо так и скажет: или женится, или заявлю в милицию – девке нет восемнадцати еще! С этими мыслями Евдокия уснула к утру.
Ольгу мучили другие мысли. Она вдруг представила, каково было матери жить по соседству с ее отцом. Ведь это не просто трудно, это ужасно видеть, что тот, чей ребенок у тебя под сердцем, живет с другой женщиной, что у него дети. А как слышать сплетни, разговоры по селу, осуждения соседей? А ведь она все перенесла, вырастила ее. И тетка Марфа никогда не ругалась с матерью, даже гостинцы приносила для Ольги. И тут же мысли переносились к Илье. Не может он так поступить! Вот придет из армии, увидит Ольгу и ребенка – ведь ребенок уже родится – и не сможет уйти от них. Интересно, кто это будет: мальчик или девочка? На кого он будет похож? Если девочка, то лучше, если на отца, а мальчик – на мать. Думая об этом, Ольга невольно улыбалась. Последней мыслью ее перед тем, как она уснула, было решение не пускать мать к родителям Ильи. Вдруг он обидится?
Утром мать не пустила Ольгу на работу.
- Нечего тебе там лопатой махать. Вредно это.
Хотя сама Евдокия работала почти до самых родов. И осенью, во время уборки сахарной свеклы, когда она вместе с другими женщинами чистила в поле свеклу, обрезая с нее ботву, она почувствовала, как потянуло поясницу. Конечно, каждый день, отправляясь в поле, женщины говорили ей, что пора оставаться дома:
- Ну куда ты лезешь? – говорила Катька, подсаживая ее в тракторную тележку, устланную соломой. Когда-то рассыпешься! Тебе ж скоро уже рожать!
- Ничего, - отвечала Евдокия, - надо ж заработать на дитё.
Было начало ноября, погода была уже холодная, но пока сухая. Женщины были в теплых платках, ватниках. Евдокия уже не могла надевать ватник – он не сходился на животе, поэтому на ней было несколько теплых халатов, на пояснице – пуховый платок.
Сидя на скамейке, которую каждая возила с собой, она работала вместе со всеми, быстро орудуя ножом и откидывая готовую свеклу в кучу. Почувствовав боль в пояснице, Евдокия сказала Лидии, самой старшей из них, а та сразу определила:
- Ну вот и время твое пришло, девка!
Следующим грузовиком ее отвезли в село, где уже был оборудован «роддом» - в маленькой хатке поставили кровать, кушетку, стол. Каждый день приходила «санитарка», которая убирала и зимой топила печку. Вот в этот роддом и привезли Евдокию, которая вскоре разрешилась девочкой.
Через три дня она за ней пришла мать со всеми принадлежностями для ребенка и даже с розовой лентой, чтобы перевязать кулек. Вдвоем они пришли домой и началась жизнь втроем. Евдокия была в декрете два месяца, а потом вышла на работу. Зимой работа была на ферме, уходила она рано, прибегала кормить дочку каждые три часа. Но долго так вытерпеть было трудно. Ферма находилась за селом, и бегать в любую погоду было трудно, да и бригадиру не нравилось, что Евдокия срывается через три каждые часа и убегает. С четырех месяцев девочку стали кормить молоком из бутылочки, и Евдокия кормила дочку грудью только утром и вечером. Девчушка росла крепенькой и хорошенькой. Евдокия не знала хлопот до тех пор, пока была жива мать. Но та умерла, когда Ольге исполнилось пять лет. Умерла легко и неожиданно: пришла со двора, сказала, что ей что-то нехорошо, прилегла и умерла. Ей не было и шестидесяти лет.
Целый день Евдокия не могла думать ни о чем, кроме дочки. Чем больше она думала, тем больше склонялась к мысли об аборте. Останавливало то, что Ольга могла остаться бездетной. Пример в селе был: Раиса Круль много лет была замужем, а детей не было. Поговаривали, что в молодости она сделала аборт и с тех пор не может их иметь. Голова трещала от мыслей. Срок беременности был уже на грани, когда можно было что-то решать. Ольге нужно закончить училище, а с ребенком это будет трудно – ведь Евдокии нужно работать, до пенсии еще далеко. Конечно, должен нести ответственность и отец ребенка, не война сейчас, чтоб безотцовщину плодить. К тому же Ольга несовершеннолетняя – этим можно прижать. Прижать? А какая жизнь тогда будет у Ольги, если женится он насильно? Он будет ненавидеть ее и попрекать этим. Что же делать? Как не навредить своей дочке?
С таким настроением она и пришла домой. Ольга хлопотала по хозяйству.
- Мам, я все управила, осталось только корову подоить, я подою, как только она придет.
Евдокия устало присела на табуретку.
- Да бог с ним, с хозяйством, - произнесла она. – Что с дитем будем делать? Завтра может быть поздно.
Ольга инстинктивно прикрыла живот руками. Евдокия заметила этот жест и поняла, что уговорить ее на аборт будет трудно. К тому же она сама не была уверена в том, что это правильный выход. Ольга молчала, молчала и Евдокия. Прервала молчание Ольга:
- Мам, - начала она, - я не буду ничего делать. Я решила, - в голосе появились упрямые нотки, - я решила оставить его.
Евдокия заплакала. Не знает ее маленькая дурочка, как это трудно – носить живот по улицам села, не смея гордиться им, а чувствовать на себе осуждающие взгляды и слушать разговоры не пытающихся даже говорить тише, а будто нарочно старающихся побольнее уколоть. И вся вина складывается на поверившую в любовь, а тот, кто обещал эту любовь, вроде бы и ни при чем... Но что делать? Надо принять ее выбор – ведь насильно не отвезешь к врачу! Ольга, глядя на горькие слезы матери, тоже заплакала. Продолжение здесь
