Впервые суккуб - дьявол в образе прекрасной девы, именем Меридиана - посетил юного монаха Герберта Орильякского в 963 году.
Последствием этой греховной связи стало внушенная лукавым неискушенному юноше любовь к наукам.
Ибо чем еще, кроме как дьявольскими кознями, можно было объяснить то, с каким рвением этот крестьянский сын постигал книжные знания?
Есть предположение - не подтвержденное, но и не оспариваемое - что тяга к науке в итоге привела этого монаха в самый древний в мире университет - Аль-Карауин, что в марокканском Фесе - одно из немногих мест в мире в те времена, где можно было приобщиться к настоящим знаниям.
Аль-Карауин в 859 году начинался с того, что некая богатая дама из купеческой семьи, переселившейся в Фес из Туниса, решила сделать благое для своей новой родины - так появилось школа богословия. Мусульманские философы того времени были энциклопедистами и могли не только заниматься толкованием Корана - и вскоре круг изучаемых дисциплин стал расширяться - сначала к богословию добавились связанные с ним грамматика, риторика и логика, позже - медицина, математика, астрономия, география, история, химия - и музыка.
Расширение университета происходило быстро, а его слава, как магнит, притягивала лучшие умы тогдашнего мира - не только исламского, потому его гордостью являются не только мусульманские ученые, такие, как ибн Хальдун или Ибн Араби, но и еврей Маймонид или - тот самый католический монах Герберт, с которого мы начали наше повествование и который войдет в историю под именем папы Сильвестра II и станет известен как человек, принесший в Европу арабские цифры, то есть, по сути, создавший базу для изучения и развития математики.
Мы не сможем найти однозначного и внятного ответа на вопрос - отчего именно арабский мир стал светочем знаний в те, тёмные и мрачные для остального мира, века.
Много пишут о том, что умма, сообщество верующих, раскинувшаяся от Индии до Испании, смогла вобрать в себя наследие предшествующей, эллинистической эпохи, постигнув мудрости античности, и познать одновременно тайны мудрецов Индии и Китая.
Национальность в исламе вторична, первична вера, и арабский язык, язык Корана, стал единым языком ученых той поры, объединивший знания - как латынь во времена европейского средневековья или английский язык - сейчас.
Центр безграничного Халифата, Багдад, стал центром перевода всех найденных книг - с греческого, арамейского, иврита, китайского и санскрита - на арабский.
Халиф не только собирал книги на подвластных ему территориях, но и снаряжал "книжные посольства" в соседние страны, например, в Византию, где его посланники скупали все книги, какие только могли найти.
Однако, скорее всего, вышеперечисленное стало лишь последствием важного, и толчком к развитию наук и поощрению знаний явились необходимость распространения слова пророка.
Считается, что и Коран, по преданию, записанный со слов самого Мухаммеда, и хадисы - не нуждались в толкованиях и объяснениях, пока был жив сам Мухаммед, но после его смерти потребность в этом появилась.
К тому же умма разрослась чрезвычайно, требовалось большое количество людей, которые обязаны были говорить о том, как верующие должны понимать слово божье применительно к своей бытовой жизни, к поступкам своим и окружающих.
Коран прямо поощряет занятие наукой - основатель ислама был неграмотен, но высоко ценил ученых людей и многократно говорил о пользе всякого знания - и получение знаний стало широко распространяться.
Логично, что богословие ценилось выше других наук, но нуждалось в проработке и детализации право, нормы шариата еще не были описаны детально.
Вслед за богословием и правом распространяются гуманитарные дисциплины, сначала - необходимые для богословия и права грамматика, риторика и логика, а позже и история, астрономия (верующие обязаны были знать, в какой стороне от них находится Священная Кааба, дабы возносить молитвы правильно), которая "потянула" за собой математику, достигшую в арабском мире невиданного расцвета, а позже и науки "практические", в первую очередь - географию, химию и механику, а так же - медицину.
В чести были так же стихосложение и музыка, которыми, кажется, увлекался почти каждый образованный человек того времени.
Библиотеки, школы и даже - обсерватории и университеты (кроме упомянутого Аль-Каруина особо высоко ценился Каирский) расцветают, а изготовление бумаги, которое мусульмане переняли у китайцев, переживаем настоящий бум.
В одной только Кордове (где упомянутый монах Герберт учил арабский) хранилось 400 тысяч томов и было 70 библиотек, но библиотеки Каира или Багдада превосходили её.
Для сравнения - утверждается, что в Европе к моменту изобретения Гуттенбергом печатного станка насчитывалось не более 60 тысяч книг.
Вряд ли есть смысл перечислять имена блестящих мусульманских ученых эпохи Золотого Века ислама (750 - 1258), или рассказывать об их достижениях.
Возможно, достаточно будет сказать, что большинство научных дисциплин, изучаемых сегодня, оформились в отдельные научные знания именно тогда, а сформировавшаяся научная традиция широко использовала эксперимент и математический расчет для подтверждения знания.
Существует множество версий того, почему, начиная с какого-то момента, бурное развитие науки вдруг замедляется, а потом и вовсе сходит на нет.
Часто винят в этом правителей, на меценатстве которых, собственно, и держалась наука. И - завоевателей, монголов, сельджуков и османов, чьи дикие орды пронеслись по мусульманским землям (Багдад дважды подвергался полному разорению, в результате чего его знаменитая библиотека и Дом Мудрости - центр переводов и копирования тексты были практически уничтожены).
Осевшие на землях халифата правители приняли ислам, но ценности поменялись - в религии они видели прежде всего силу, способную поддерживать власть, поэтому поощрялись не науки, а ортодоксальные, удобные правителям доктрины о божественной природе власти.
Если раньше в случае возникновения явного противоречия между знанием и верой, столкновение их завершалось "вничью" - формально признавалось первенствование догмата, но научное знание от этого не уничтожалось, то теперь появились вдруг знания, признаваемые опасными для веры и подлежащие искоренению.
Но всего важнее для власти стало деление на "своих" и "чужих" - и, как это всегда случается, нашлись идеологи, корыстно или бескорыстно выражавшие эту позицию.
Большим почтение стали пользоваться работы философа XI века Аль-Газали, известного ортодокса, выступавшего в свое время с суровой критикой не исламского подхода к вопросам понимания мироздания (в чем он упрекал не только "чужаков" - греческих философов, но и, например, Авиценну).
Более уже ни иудей, ни христианин уже не могли ни учиться, ни, тем более - учить в землях ислама.
Мир поделился на мусульман и "чужаков", "закукливание" и "обронзовение" коснулось и науку и даже именно науку - в первую очередь - тогда как в Европе XV-XVI в.в. критический взгляд на фундаментальные исследования прежних лет становился нормой, исламское сообщество не допускало критики более ранних работ и отгородилось от внешнего воздействия, от проникновения новых идей и технологий.
Диспут, характерный для науки эпохи Золотого Века, исчезает повсеместно, научные знания уступают религиозному догмату, традиция стала важнее эксперимента, наблюдения и расчета.
Меценаты, которые прежде широко поддерживали науку, практически прекращают ее финансирование - более "правильным" представляются вложения в строительство медресе и мечетей.
Из программ исламских университетов, начиная с XV века, почти полностью исчезают естественнонаучные дисциплины, изучение которых становится несколько (но все более и более) рискованным занятием.
Именно в этот период европейские мыслители были потрясены рядом откровений. Открытие Нового Света показало ошибочность греческой географии, эксперименты бельгийца Везалия показали ошибочность представлений греков об анатомии, а расчеты Коперника объяснили ошибки греческих астрономов.
Критическое мышление становится новой нормой и даже, отчасти - модой.
Именно в эти годы научное богатство мусульманского мира становится особенно востребованным в Европе, и масса книг переводится с арабского на латынь и другие языки.
Европейцы ищут пути овладевания знанием - и появляется картезианство Декарта - попытка объяснить сущее путем логического построения, ставящая размышление выше опыта.
Как бы в противовес ему появляется и теория эксперимента, основанная на идеях Бэкона.
Последняя получает чрезвычайное распространение в Англии, где публичные демонстрации экспериментов в области естественных наук пользуются феноменальным успехом, привлекая внимание и студентов, и промышленников, и ремесленников и рабочих, и скучающих дам и джентльменов.
Неизбежное преобразование научного знания в практические приспособления не замедлило свершиться - и именно Британия стала флагманом промышленной революции, "буксируя" и всю остальную Европу, а затем и Америку.
Такиюддин аш-Шами с его экспериментами в области пара оказался никому не нужным в Стамбуле конца XVI века (его механизм был уничтожен, а ему было высочайше предписано вернуться к его работе в обсерватории), а подобное устройство Нькомена в Англии столетие спустя вызвало настоящий бум - и в части попыток его использования, и в части попыток его усовершенствования.
Европа, пережив страшный период религиозного мракобесия и религиозных войн, перешла к реформации, развив научную мысль до ее сегодняшних высот.
Восток, пережив Золотой Век науки, признал примат религиозных догматов над знанием.
Возможно, именно в том, какое место занимают в обществе научные знания, и кроется причина различия условных "восточных" и "западных" сообществ.
И - что-то подсказывает - что эти различия - не навсегда.
Хотя перемен мы с вами можем и не застать...
#экономическиеистории
P.S. Ваши лайки, комментарии и подписка не будут лишними
Александр Иванов
"Краткие эссе об истории экономики"
Поддержать блог: https://boosty.to/economic_history
Еще больше историй на канале: https://t.me/ivanovdirect
И в Facebook #экономическиеистории
