1148 подписчиков

Могла ли миледи в «Трёх мушкетёрах» любить своего сына?

5 августа 20205 авг 2020

5418

8 мин

Говорят, что в «Трёх мушкетёрах» поначалу вообще не было упоминания о сыне миледи, Дюма вставил его задним числом, когда в следующем романе ему понадобился антагонист для мушкетёров.

И это упоминание он вставил не в сцене финальной казни (где миледи, пытаясь разжалобить своих судей, вполне могла бы сказать: пощадите, вы оставляете сиротой моего несчастного малютку!) — а в самом начале второй части.

Причём это единственное упоминание он вкладывает в уста горничной Кэтти:

«— Люблю его?.. Да я его ненавижу! Болван, который держал жизнь лорда Винтера в своих руках и не убил его, человек, из-за которого я потеряла триста тысяч ливров ренты!
— И правда, — сказала Кэтти, — ведь ваш сын — единственный наследник своего дяди, и до его совершеннолетия вы могли бы располагать его состоянием.
Услыхав, как это пленительное создание ставит ему в вину то, что он не убил человека, которого она на его глазах осыпала знаками дружеского расположения, — услыхав этот резкий голос, обычно с таким искусством смягчаемый в светском разговоре, д'Артаньян весь затрепетал.
— Я давно отомстила бы ему, — продолжала миледи, — если б кардинал не приказал мне щадить его, не знаю сама почему».

Нигде больше — ни во время заточения у лорда Винтера, ни в беседе с Ришелье (про «передать титул по наследству» говорилось только в нашей экранизации 1978 года), ни ещё с кем-либо — миледи о сыне не упоминает.

Лорд Винтер тоже тщательно обходит стороной существование племянника:

«— Да, я понимаю, что, получив наследство после моего брата, вам было бы приятно унаследовать и мое состояние. Но знайте наперед: вы можете убить меня или подослать ко мне убийц — я принял на этот случай предосторожности, — ни одно пенни из того, чем я владею, не перейдет в ваши руки! Разве вы недостаточно богаты, имея около миллиона? И не пора ли вам остановиться на вашем гибельном пути, если вы делали зло из одного только ненасытного желания его делать?»

Действительно, похоже на то, что сына миледи автор придумал позже.
И это понятно — миледи-мать была ему не нужна. В романе она не совершает ни одного доброго поступка, а материнство — это очень сильный смягчающий мотив.

(Вспомним г-жу де Вильфор, отравительницу из «Графа Монте-Кристо», которая всю семью готова была принести в жертву ради своего малютки Эдуарда.

Мотив не оправдывает её поступков, но делает их понятными; в то время как стремление миледи мстить всем — Бэкингему, д'Артаньяну, Констанции, Кэтти — убеждает читателей, что перед ними чудовище).

В финальной сцене шестеро мужчин — мушкетёры, лорд Винтер и палач (а со слугами все десять) — казнят одну женщину.
И правомерность их поступка не вызывает у читателей сомнений, поскольку в нашей памяти ещё свежи стоны отравленной ею бедняжки Констанции.

Миледи — исчадие ада, в котором нет ничего человеческого.
И вдруг, представьте, она вспомнила бы о сыне!

Вся сцена мигом бы пошатнулась. Мушкетёры как минимум должны были бы поклясться воспитать его сыном полка, чтобы сохранить своё моральное превосходство :)

Читайте также: Миледи в "Трёх мушкетёрах": история трёх самосудов

При этом в романе «Двадцать лет спустя» первым о сыне миледи вспоминает Атос, после фразы о возможном искуплении:

«— Угрызения совести? — подхватил Атос. — Я договариваю вашу фразу, мой друг. И да и нет. Я не испытываю угрызений совести, потому что эта женщина, как я полагаю, заслужила понесенную ею кару. Потому что если бы ее оставили в живых, она, без сомнения, продолжала бы свое пагубное дело. Однако, мой друг, это не значит, чтобы я был убежден в нашем праве сделать то, что мы сделали. Быть может, всякая пролитая кровь требует искупления. Миледи уже поплатилась; может быть, в свою очередь, это предстоит и нам.
— Я иногда думаю то же самое, Атос, — сказал д’Артаньян.
— У этой женщины был, кажется, сын?
— Да.
— Вы слыхали о нем что-нибудь?
— Ничего.
— Ему, должно быть, теперь двадцать три года, — прошептал Атос. — Я часто думаю об этом молодом человеке, д’Артаньян.
— Вот странно. А я совсем забыл о нём».

Откуда Атос мог о нём узнать? Вероятно, о ребёнке упоминал д'Артаньян, слышавший тот разговор миледи с Кэтти.

В продолжении Мордаунт мстит им и лорду Винтеру за отобранные у него наследство, титул и имя.
Имя казнённой ими матери не сходит у него с уст, и его вполне можно понять со всех сторон.

Правда, его отличие от, скажем, благородного мстителя графа Монте-Кристо в том, что граф, хотя и карал своих обидчиков, но не за то зло, которое оно причинили ему, а за новые преступления, которые они успели совершить.

Мордаунт пытается поквитаться с врагами за себя лично и за гибель матери, не вникая в подробности.

Тем не менее «сын мстит за мать» — тоже весьма сильный мотив, который может вызвать читательское сочувствие, и Дюма вновь прикладывает усилия, чтобы сделать из Джона Френсиса Винтера одержимого яростью беспощадного убийцу.

И вновь ему это удаётся ))

Возвращаясь к вопросу о материнских чувствах миледи: при таком раскладе она не может быть совсем уж бесчувственной родительницей.
Впрочем, о её встречах с сыном говорится весьма скупо:

«— Значит, вы никогда не видали вашей матери?
— Нет, монсеньор, когда я был ребенком, она три раза заходила к моей кормилице. Последний её приход я помню так же хорошо, как если бы это было вчера.
— У вас хорошая память, — произнес Мазарини.
— О да, монсеньор, — сказал молодой человек с таким выражением, что у кардинала пробежала дрожь по спине».

Куда эмоциональнее Мордаунт в беседе с лилльским палачом:

«— И она была молода?
— Лет двадцати пяти.
— Хороша собой?
— Необычайно.
— Белокурая?
— Да.
— С пышными волосами, падавшими на плечи, не так ли?
— Да.
— Выразительный взор?
— Да, она могла, когда хотела, смотреть так.
— Необыкновенно приятный голос?
— Откуда вы это знаете?..
Палач приподнялся на локте и испуганными глазами поглядел на смертельно побледневшего монаха.
— И вы убили её! — сказал монах. — Вы послужили оружием для этих низких трусов, которые не осмелились убить её сами! Вы не сжалились над её молодостью, её красотой, её слабостью!»

Итак, мальчик запомнил матушку как чудесное виденье с белокурыми волосами, нежным взором и чудным голосом.

Дюма со свойственным ему искусством драматурга передавать важное в диалогах очень точно рисует причину одержимости Мордаунтом идеей мести.

Лорд Винтер и четверо мушкетёров отняли у него не только право на титул и наследство — они отняли вот этого ангела, залог его счастливой и мирной жизни.

То, что мальчик воспитывался вдали от города, в деревне у кормилицы — вполне обычная вещь. Воздух там был чище, жизнь здоровее. Да и от глаз врагов миледи он был спрятан.

Мне кажется, леди Винтер не была бы матерью-наседкой и не испытывала к мальчику страстной любви. С её привычкой использовать людей она, вполне вероятно, и в ребёнке видела прежде всего залог наследия покойного лорда Винтера. И мне думается, его идею мести своим врагам она бы всячески одобрила :)

Останься она жива — думаю, со свойственным ей честолюбием постаралась бы сделать из него блестящего молодого человека. Но была бы очень авторитарной матерью :)
Впрочем, и у сына её характер, так что затюканным маменькиным сынком он вряд ли б вырос.

Внешне он похож на мать — но всё, что в той пленяло, в сыне отталкивает:

«Это был человек лет двадцати двух или трех, которого аскетическая жизнь делала на вид гораздо старше. Он был бледен, но это была не та матовая бледность, которая красит лицо, а какая-то болезненная желтизна. Его короткие волосы, чуть видневшиеся из-под шляпы, были светло-русые; бледно-голубые глаза казались совсем тусклыми».

Виктор Авилов в роли Мордаунта, "Мушкетёры двадцать лет спустя", 1992

Тем не менее он унаследовал её непотопляемость, целеустремлённость и жажду мести. А в нашей экранизации 1992 года он ещё и не погибал в море, как это было в романе: зритель видит неподвижного Мордаунта, выброшенного волной на берег, — и вдруг рука его сжимается в кулак...

В романе он не просто антагонист — с его образом связана тема правомерности казни миледи.

Читайте также: Гибель миледи была подстроена кардиналом Ришелье?

Никто из четверых друзей, кроме Атоса, не сомневается в том, что они поступили правильно:

«— Ну, помните, миледи...
— Ах да, — сказал Портос, — я совсем забыл эту историю.
Атос посмотрел на него своим глубоким взглядом.
— Вы забыли, Портос? — спросил он.
— Честное слово, забыл, — ответил Портос, — это было давно.
— Значит, это не тяготит вашу совесть?
— Нисколько! — воскликнул Портос.
— А вы что скажете, Арамис?
— Если уж говорить о совести, то этот случай кажется мне подчас очень спорным.
— А вы, д'Артаньян?
— Признаться, когда мне вспоминаются эти ужасные дни, я думаю только об окоченевшем теле несчастной госпожи Бонасье. Да, — прошептал он, — я часто сожалею о несчастной жертве, но никогда не мучусь угрызениями совести из-за её убийцы.
Атос недоверчиво покачал головой.
— Подумайте о том, — сказал ему Арамис, — что если вы признаёте божественное правосудие и его участие в делах земных, то, значит, эта женщина была наказана по воле божьей. Мы были только орудиями, вот и всё».