Роман Алексея Толстого «Петр Первый» одна из моих любимых книг, к ее прочтению я вернусь еще не один раз. Увы, но спорных моментов в книге предостаточно. Подчеркну, специально для сторонников мнения, что авторам исторических художественных произведений можно искажать реальные исторические факты – дело здесь даже не в фактах. В спорных эпизодах суть проблемы в искажении автором самого исторического контекста.
Общая идея романа в том, что до Петра Россия была дремучей, унылой и отсталой, а вот Петр пришел и образно выражаясь, снял всех с дерева и научил ходить прямо. Кто учил его самого Петра тоже понятно – добрые и благородные немцы Кукуя. Особенно искажение касается исторических персонажей «допетровского» времени, ну вот дремучие они были и все делали коряво и неумело. Особенно обидно за дьяка Прокофия Богдановича Возницина, талантливого русского дипломата, сумевшего таки переиграть турок на Карловицком конгрессе.
Как он выглядит у Толстого? В принципе, образ положительный, но эдакий простоватый, более соответствующий времени даже не Алексея Михайловича, а Бориса Годунова. Но работает он у Толстого по старинке, как деды и прадеды. К заключению перемирия якобы привело то, что Возницын посылал турецкому драгоману (дипломату, начальнику миссии) Маврокордато подарки – паюсную икру там, спинки осетровые…
«Не будь там старинного моего знакомца Александра Маврокордато, - и армисциции у нас не было».
Ну а так как туркам война была не нужна, вот Возницин кое-кок и выкрутился, заключив мир-«армисцицию». А вездесущий Алексашка Меньшиков корит дьяка за не заключение мира, а старик перед ним оправдывается:
«Не знаю, Александр Данилович, может быть, по скудости разума не смог я достичь большего, но армисциция – все-таки не война…».
Начнем с того, что за такие укоры Александр Данилыч мог быть просто отлупцован палкой по хребту, ну или, из собственных царских ручек получить по мордасам. Приказ заключать перемирие, а не полный мир, если не удастся договориться о сохранении всех отвоеванных у Турции (во время Азовских походов) территорий, исходил от самого Петра. И здесь препятствием к заключению мира стал вопрос о «приднепровских городках», которые турки требовали вернуть. Вонизцин их и не отдал (попросту не мог), поэтому и заключил лишь перемирие. Интересно, что в дальнейшем, когда дьяк вернулся к Петру, тот в принципе был согласен на уступку этих городков и немало обрадовался тому, что важный козырь в следующих переговорах был сохранен.
Возницин, разумеется, дарил турецким послам подарки, но это был традиционный ритуал, а не метод решения. Метод же заключался в твердом давлении, довольно рискованном. Дьяк играл с запросом, в свою очередь потребовав у турок Керчь и даже крепость Очаков. Любопытна реакция на данные требования и на независимое поведение русской миссии английского посла Пэджета:
«Тогда злояростным устремлением, молчав и чернев, и краснев много, испустил свой яд аглинский посол и говорит: уж де это и незнамо что…»
Возницин реагирует совершенно спокойно:
«Я, видя его наглость и делу поруху, говорил галанскому послу… чтоб он того унял.»
Таким образом, благодаря твердости духа (а не осетровым спинкам) русскому послу удалось достичь необходимого минимума. Он понимал, что Петру необходим мир с Турцией (точнее отсутствие военных действий), но рискнул и заявил, что Россия готова продолжать войну и турки уступили, согласившись на «армисцицию».
Увы, но вскоре Возницин был оболган своим коллегой дьяком Украинцевым. Он попал в опалу, и умер в безвестности, никаких данных о этом талантливом русском дипломате допетровских и «раннепетровских» времен после 1702 года уже не зафиксировано.
