В жизни Петра I было немало драматических событий, но, может быть, самое драматичное - смерть Алексея, сына, первенца, наследника.
История эта тёмная, запутанная и со всех сторон некрасивая. Ясно только, что отец и сын катастрофически не понимали и не устраивали друг друга: Пётр хотел бы иметь другого сына, а Алексей, очевидно, - другого отца; но судьбе было угодно, на беду, свести их вместе.
«Победил» в итоге тот, у кого было больше власти, но что за радость в такой победе? Царь вернул на родину сбежавшего сына (обещав тому прощение), отказал ему в праве наследования, затем был суд и смерть Алексея при невыясненных обстоятельствах. Лишив себя пусть непутёвого, но прямого и явного наследника, Пётр спровоцировал ситуацию, когда до конца XVIII века на российский престол всходили (или претендовали на это) самые неожиданные персоны.
О моральной же стороне финала этой истории каждый пусть судит сам, ознакомившись хотя со следующими документальными свидетельствами: покаянным письмом Алексея, избранными местами из манифеста Петра об отрешении сына и цитатой из переписки незаинтересованного лица - Елизаветы Шарлотты Пфальцской, немецкой принцессы, жены Филиппа Орлеанского (младшего брата французского короля Людовика XIV). Она, кстати, была лично знакома с Петром, отзывалась о нём как о рассудительном человеке с хорошими манерами, «если понимать их как манеры человека без притворства и церемоний».
Она и сама была прямодушна, что порядком мешало ей жить при французском дворе с его изощрённым этикетом, но это уже другая история; здесь же достаточно сказать, что ей не было резона чернить какую-либо из сторон этого конфликта.
Письмо царевича Алексея
Неаполь, 4 октября 1717 года
Всемилостивейший Государь Батюшка!
Письмо Твое Государь милостивейшее чрез Господ Толстаго и Румянцова получил, из котораго, также из устнаго мне от них милостивое от тебя Государя мне всякия милости недостойному, в сем моем своевольном отъезде, будет я возвращуся, прощение; о чём со слезами благодаря и припадая к ногам милосердия Вашего, слезно прошу о оставлении мне преступлений моих, всяким казням достойному, и надеясь на милостивое обещание Ваше, полагаю себя в волю Вашу и с присланными от Тебя Государя поеду из Неаполя на сих днях к тебе Государю, в Санктпетербург.
Всенижайший и непотребный раб, недостойный назватися сыном, Алексей.
Манифест Петра I об отрешении царевича Алексея Петровича
3 февраля 1718 года
Он всегда вне прямаго Нам послушания был, и ни о чём что довлеет доброму наследнику, не внимал, ни обучался, и учителей своих, от Нас представленных, не слушал, и обхождение имел с такими непотребными людьми, от которых всякаго худа, а не к пользе своей научитися мог.
Все Наше радение ни что пользовало, но сие семя учения на камени пало: понеже не точию оному следовал, но и ненавидел, и ни к воинским, ни к гражданским делам никакой склонности не являл.
Он взял некакую бездельную и работную девку, и со оною жил явно беззаконно, оставя свою законную жену, которая потом вскоре и жизнь свою скончала, хотя и от болезни, однакож не без мнения, что и сокрушение от непорядочнаго его жития с нею, много в том вспомогло.
Он заплатил Нам за Наши родительския попечения и радения неслыханным неблагодарением; ибо, забрав с собою денег и помянутую женку, с которою беззаконно свалялся, уехал, и отдался под протекцию Цесарскую, объявляя многие на Нас неправдивыя клеветы, будто Мы его гоним, и без причины наследства лишить хотим, и яко бы он от Нас и в животе своем небезопасен.
Он и приняв Нашу грамоту и отеческое увещевание с угрожением клятвы, ни малой склонности к возвращению не явил, но отговаривался, как будто он за многими от Нас опасностьми не может и не хочет возвратиться.
И хотя он, сын Наш, за такие свои поступки достоин был лишения живота; однакож Мы отеческим сердцем о нём соболезнуя, в том преступлении его прощаем, однакож в разсуждении его недостоинства, не можем его наследником по Нас престола Российского оставить.
Письмо Елизаветы Шарлотты Пфальцской
Сен-Клу, 1718 год
Мне известны детали трагического дела царевича; сведущие люди представили моему сыну исчерпывающий отчёт. В газетах много вранья; царь совсем не такой варвар, каким был до поездки сюда и к другим дворам.
Царевич участвовал в заговоре, целью которого было убийство его отца; это следует из бумаг, написанных его рукой и обрекших его на смерть. Сначала он всё отрицал, и его бы не осудили, не предай его любовница, выдавшая эти бумаги.
Сын рассказал мне прошлой ночью в театре, что царь созвал большой совет, в который вошли епископы и государственные вельможи. Он повелел привести туда сына, обнял его и сказал: «Как же так, я тебя пощадил, а ты замыслил моё убийство?» Царевич всё отрицал. Тогда царь передал совету изъятые письма и сказал: «Я не могу судить собственного сына; судите его по всей строгости закона, но будьте милосердны». Совет единогласно осудил царевича на смерть. Когда царевич услышал приговор, от потрясения он на несколько часов утратил дар речи. Потом попросил в последний раз увидеться с отцом. Он во всём ему сознался и со слезами просил прощения. После этого он жил ещё два дня и умер в величайшем раскаянии.
Между нами, думаю, его отравили, ведь это такой позор, если бы он оказался в руках палача. Это ужасная драма, трагедия; совсем как у Ливия Андроника.
