Осип Эмильевич Мандельштам – поэт с большой буквы. Многие до сих пор считают, что Сталин не простил ему дерзкого стихотворения о себе «Мы живём, под собою не чуя страны…». Впрочем, задержан поэт был не за стихи – его обвиняли в антисоветской пропаганде и чрезмерное фантазирование не в пользу советского строя.
В ночь с 1 на 2 мая поэта забрали во внутреннею тюрьму НКВД откуда он уже не вернулся…
Память о поэте и его стихи сохранила его жена… в голове
На вид хрупкая и слабая женщина смогла выполнить титанический труд – много лет хранить тексты мужа в голове и ждать времени их «воскрешения». Надежда Яковлева Мандельштам записывала стихи мужа под диктовку. После ареста многие «неугодные» власти стихи хранила только в голове (предварительно выучив и уничтожив). Знаменитую «Четвёртую прозу» (своеобразная исповедь поэта, в которой он разрывает связь с советскими писателями) заучила слово в слово. Уже в 60-х годах Анна Ахматова скажет об этом тексте так:
«Эта проза, такая неуслышанная, забытая, только сейчас начинает доходить до читателя, но зато я постоянно слышу, главным образом от молодёжи, которая от неё с ума сходит, что во всём XX веке не было такой прозы».
Мужа она больше не видела. В феврале 1939 года она уже твёрдо была уверена, что мужа нет в живых (он скончался в лагере от тифа в декабре 1938). Страх не покидал её вплоть до 1964 года, когда в Америке вышел двухтомник сочинений Осипа Мандельштама. Лишь тогда она смогла вздохнуть спокойно. Но почти 30 лет она верно хранила в памяти стихи и тексты, которые боялась даже записать, стихотворение о Сталине было самым опасным. Мандельштам читал его своим друзьям, но те либо отмахивались (делая вид что не слышат), либо советовали ему не читать его всем подряд (поэт был инфантильным человеком и не понимал серьёзности ситуации). Вот отрывок из этого стихотворения:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, -
Там помянут кремлевского горца.
Уже этих строк было достаточно, чтобы попасть в лагеря надолго и уже никогда оттуда не вернуться. Но поэт имел большой вес и уважение в литературных кругах, просто так его сослать было невозможно. Поэтому сначала было несколько ссылок и полный запрет на въезд в Москву, который он, само собой, нарушил.
Именно благодаря Надежде мы можем читать и познавать творчество поэта. Напоследок отрывок из её воспоминаний о муже:
«На террасе он диктовал мне „Шум времени“, точнее, то, что стало потом „Шумом времени“. Он диктовал кусками, главку приблизительно в раз. Перед сеансом диктовки он часто уходил один погулять — на час, а то и на два. Возвращался напряженный, злой, требовал, чтобы я скорее чинила карандаши и записывала. Первые фразы он диктовал так быстро, словно помнил их наизусть, и я еле успевала их записывать. Потом темп замедлялся, но я часто путалась в длинных периодах. Он никак не мог понять, как это я не запоминаю с одного раза целого предложения, а я тогда же поймала его на том, что он иногда забывает произнести слово, а то и несколько слов, но уверен, что я их услышала и без звука. „Ты что, не слышишь, что без этого не держится?“ — упрекал он меня. Я отругивалась: „Ты думаешь, что я у тебя в голове сижу и твои мысли читаю… Дурак, дурак, дурак…“ На дурака он сердился, а мне подносил „идиотку“. Я визжала, а он оправдывался, что это прекрасное древнегреческое слово. Дурак, дурак, дурак — да еще древнегреческий…»
