Коммуна Пчела
Коммуна Пчела.
Коммуна Пчела - это небольшое село, возникшее около древнего монастыря - Площанской пустыни, его история уходит в незапамятные времена - в 15-й век, а то и раньше. Когда монастырь в советское время разогнали, то наверное действительно была коммуна на базе бывшей монастырской собственности, а потом стал колхоз, но название "Коммуна" сохранилось. По обе стороны ворот с высокой аркой для въезда, были две небольшие арки для прохода людей, но и под большой аркой можно было свободно пройти и проехать, поскольку створок ворот не было. Слева была двухэтажная деревянная школа с высоким крыльцом, а справа - одноэтажный кирпичный дом, где жили учителя. Справа по коридору была квартира Барсуковых. Сергей ( Николаевич?) преподавал физику и математику, его жена - Надежда Васильевна - ботанику и что то ещё. Дети у них были Борис лет 13-и, и Инна лет 9-и. Прямо - жили бабушка Шура и тётя Надя - она преподавала в младших классах.
Из хозяйства у них были только куры, но каждая имела своё имя. Налево по коридору жили Тимошины - Екатерина Ивановна с мужем Петром Павловичем, директором инкубатора, дети их были Галя лет 15-и и Валентин - взрослый парень лет 20- и он занимался тем, что фотографировал земляков за деньги, комнаты были завалены фотографиями, он ходил в белых матерчатых туфлях, которые мазал зубным порошком, Галя была Лёлиной подругой. Галя меня спасла, когда я тонул в озере. А дело было так. Физрук решил устроить соревнования по плаванию. "Дорожка" была отмечена вешками - длинными кольями, вбитыми в дно озера от мужской до женской купальни. Я немножко уже держался на воде и решил заплыть за первую вешку и, подмяв её под себя оттолкнуться в сторону берега. Но сколько я ни отталкивался меня относило не к берегу, а от берега. Галя увидела, что я уже захлёбываюсь и вытащила меня на берег. У Екатерины Ивановны была швейная машина Зингер и она преподавала в школе, а летом всех обшивала. Пётр Павлович был "партейный" и выписывал газету "Правда". На селе это знали и иной раз мужики спрашивали у Екатерины Ивановны "газетки". -"Вам помягче или посвежее?" Они просили помягче: - на самокрутки с махоркой. Дальше по коридору жили Большуновы молодые муж и жена с маленьким сыном - Виталиком. Я подружился с Барсуковыми, у них кроме кур и уток были козы: Марта, Роза, Бела и козёл Буян.
У Надежды Васильевны были утки. Все звали уток - "ути-ути" и только она звала их - "качи-качи". Теперь мне понятно, почему. Всё их хозяйство жило в сарайчиках между домом и монастырской стеной. Был у них маленький участочек, на котором из года в год выращивали ветвистую пшеницу и чумизу- не знаю, что это такое. Хозяин сажал табак самосад и курил самодельную махорку.
Вот такой была примерно в то время церковь при въезде на территорию бывшего монастыря. Не было только ёлок и других зелёных посадок.
Теперь церковь реставрирована, а слева видна вторая церковь какой она была по тем временам - без верха, возможно в войну там был наблюдательный пункт, уничтоженный попаданием снаряда. Вот в ней то и был инкубатор. Теперь и эту церковь отреставрировали. Вот она.
Чем деревня отличается от села? - В селе есть церковь. А тут их было две. В одной проходили службы по праздникам, а у другой не было верха и в ней был инкубатор. Однажды мы с Инной шли мимо инкубатора и увидели бочку, в которую выгрузили невылупившихся цыплят так называемых "задохликов". Из неё доносился отчаянный писк. Я отыскал оравшего цыплёнка и помог ему вылезти из яйца. Из него выросла курочка, меньше всех ростом и получила имя - Девочка. Неслась хорошо, но яйца были небольшие. Церковь - сейчас это Площанский храм Казанской божьей матери не имела теперешней красоты, была выкрашена в белый, не то в желтый цвет, а другая церковь была просто производственным зданием и её не штукатурили и не красили. Если пройти дальше по улице - там были развалины кирпичного дома, по всей видимости он был взорван в войну, и судя по количеству кирпичных обломков он был одноэтажным. Если обойти учительский дом справа - там был хозяйственный двор, хлевы для волов и кузница. Вся собственность Коммуны - это бывшая собственность монастыря - сюда помимо церквей и домов входили два сада старый и молодой, и наверное, земля. А если по улице идти дальше прямо - то дорога шла к озеру. Слева от дороги был клуб. Деревянное строение со сценой. Летом там показывали кино. Над сценой натягивали экран. Типа простыни. Приезжал киномеханик с аппаратурой и дизель или бензогенератором называвшемся "движок". Народ сидел перед экраном на лавках, мужики курили, а ребята располагались на сцене по другую сторону экрана, сидели или лежали, а иногда некоторые тут же и засыпали. То, что левое было справа,а правое слева - не имело никакого значения. Стучал движок, киномеханик время от времени прерывал показ, зажигал свет и менял кассету. И никто при этом не кричал: "Сапожники", как в Москве, когда механик не менял во-время кассету.
А где-то за школой был детский дом. Детдомовцы учились в школе, а летом их не выпускали с территории. Я туда не ходил. Могли и побить для разнообразия жизни. Каждый вечер перед сном детдомовцы пели гимн Советского Союза. Через год их то ли куда-то перевели, а может быть просто перестали петь гимн.
Озеро было под крутым берегом, образовалось оно из ключей. Один ключ бил прямо под горкой, и вокруг него был сложен колодец из больших блоков песчаника. В низу колодца было отверстие для выхода воды и она вытекала в озеро. Вода была исключительно чистая и холодная. По правую сторону озера, под горку стояла мельница. Вода вытекала по лотку на мельничное колесо.
А рядом мельницей была электростанция, которую построил какой-то любитель этого дела, у станции был свой лоток, но она работала редко, поскольку при её работе быстро падал уровень воды в озере. Лотки перекрывались задвижками. Здесь на берегу была мужская купальня. А женская - была на полдороге между колодцем и мельницей. За мельницей лежал на земле глубокий жёлоб, выдолбленный из целого ствола дерева, в него подавалась вода из озера и тут был водопой для лошадей. Лошади не пили стоячую воду , а только чистую, проточную. Под мельничным колесом водились раки и вода текла дальше ручьём в Нерусу. Ниже по ручью, справа были копани - это ямы с водой, в которых когда-то вымачивали коноплю, а теперь коноплю не сеяли, но в копанях продолжали плавать брёвна, которыми утапливали коноплю. А если пойти от колодца налево, то там были мостки над ключами, которые били прямо из-под горы и там бабы стирали бельё - били его пральниками, а потом полоскали.
Как я заметил - все мужики были при руководящих должностях: председатель, парторг, учётчик, агроном, землемер, а работали одни бабы и волы. Вечером уже солнце заходило, волы сами возвращались на скотный двор, иногда шли в ярмах, а то два рядом в парном ярме, бывало тащили волоком плуг или перевёрнутую борону.
Тетя Надя временами вспоминала своего ученика, который в классе так плохо читал вслух, что она сказала:" Невозможно слушать как плохо ты читаешь, я сейчас умру". На что он ответил : "Ля, ля, полядите на ее, я ситаю, а вона умлеть". Дети говорили так, как говорили их родители, а другого говора они и не слышали, радио не было, не говоря уже о телевизоре, а на радиоприёмник надо было иметь разрешение. У Барсуковых был детекторный приёмник, но он не работал. Я так думаю. если человек сам сделал - он может и починить. Там наверное была какая-то хитрость. Но секрет не выдавали, чтобы не было проблем: не работает и не работает.
У меня всё время спрашивали, в какой класс я перешел. А я не знал, что ответить, потому что я не только ни куда не перешел, но и в первый класс еще не поступил.
Забыл сказать, что по обе стороны ворот шли настоящие монастырские стены, толстые из красного кирпича. На них сверху не было никакого железа и по ним можно было ходить. А на углах были башни с бойницами, в одной из них бабушка держала кур.
Фотографию озера я нигде не нашел. Но было озеро очень красивое. По эту сторону по берегу росли вётлы, почти от самого колодца, а по ту сторону рос тростник, а перед ним по воде - белые лилии. Могу привести только карту озера, из которой понятно, что ручья теперь уже нет.
Скорее всего нет и мельницы. "Она уж развалилась . Весёлый стук её колёс умолкнул". Да и помнит ли кто о ней? По той стороне можно было, подплыв на лодке, ходить по дну: ила было по пояс, а воды по грудь- ходить и собирать ракушек перловиц на корм курам и уткам. Сперва было страшно спускаться в ил - дна не видно, а потом оказалось, что дно ровное и твёрдое - ходи, куда хочешь. Ракушек выслеживали по их следам: они передвигались поверх ила и оставляли за сбой след - канавку. А лодка не всегда была на виду, иногда была затоплена и нужно было плыть за ней и выливать из неё воду.
У левого торца учительского дома росли две высокие груши, считалось, что они Тимошиных, как и яблоня что росла дальше, с угла, со сладкими яблоками, а с противоположной стороны дома, чуть ближе к нашему окну чем к Барсуковым росла уже довольно старая яблоня с очень вкусными кисло-сладкими яблоками, наверное, белый налив. Яблони и груши никак не были отгорожены и потому считались как бы ничьими, как потом я узнал - чтобы не платить за них налоги.
Дружба с этими не деревенскими, но местными ребятами имела несомненные положительные стороны. С ними я мог ходить по всему селу, а потом и пасти с ними коз. Узнал про Тома Сойера и Гекельберри Финна, научился различать пшеницу от ржи и ячмень от овса. Узнал такие травы как пастушья сумка и куриная слепота. В первый раз попробовал парное молоко. Узнал про закон "о трёх колосках, мы с удовольствием жарили колоски пшеницы на спичке, а потом лущили и ели зёрна. Ходил с ребятами пасти коз, куда нибудь подальше от села. Пить козье молоко я отказался - сказал, что оно противное, чтобы не подумали, что я хожу пасти коз ради молока. Да, собственно я их и не пас, а ходил за компанию. У Бориса была самодельная трубка как у отца и он иногда её закуривал, а перед тем как закурить говорил: "Давай закурим, товарищ, по одной". Мне не предлагал, а я и не просил, я знал. что "курить - здоровью вредить". Пока мы сидели и болтали козы могли уйти неизвестно куда. Инна звала их по именам - кричала во всё горло, но козы не отзывались, пока не наедятся и сами не решат, что уже пора домой. Вспоминается частушка тех времён и мест:
Как была я молода
Эх, была я резва
Через три монастыря
За монахом лезла
Не совсем ясно, что значит "через три монастыря" - но видимо либо отмечается сложность мероприятия, а может быть монах пытался скрыться от её преследования в двух других монастырях.
Ближе к осени на мельницу повезли на подводах мешки с зерном - молоть муку. Крутилось мельничное колесо, крутился жернов, мука сыпалась в мешки, мешки с мукой тащили на подводы. Тётина Надина комната была разделена поперёк перегородками, так что получалось что то вроде тёмной прихожей. Там было что то из зимней одежды, мука, не отсеянная от отрубей, ещё какие то припасы, пустые немецкие мешки со свастикой, красноармейская каска, в которой лежали гипсовые яйца и куда сажали курицу, имевшую обыкновение нести яйца в чужом огороде (за домом был огород Екатерины Ивановны, там росла картошка, помидоры, и ещё что то). А в основной комнате стоял слева топчан, перед окном - стол, у другой стены - кровать и печка.
К концу лета за мной и Лёлей приехала тётя Люба и отвезла нас в Москву.
А следующее лето меня опять отправили в деревню к тете Наде, и так каждое лето. Особых событий не происходило и сейчас уже и не вспомнить отличий одного лета от другого. Но изменения, конечно, были. Ездили мы уже через Брасово и Локоть. Отец тёти Ани купил в Коммуне дом. Дом был деревянный одноэтажный, две комнаты, печка и два окна. Сенцы. Крыт тростником. Освещение было - коптилка. Это была гильза от снаряда, сплющенная с краёв так, чтобы можно было вставить фитиль. В гильзу наливали керосин и поджигали фитиль. Регулировать пламя можно было иголкой, вытаскивая или заталкивая фитиль. Для ровного пламени можно было подровнять фитиль ножницами. Отдали за дом деньгами и в придачу - корову. Хозяева захотели большую корову светлой масти, спокойную и дававшую за одну дойку два ведра молока. А рыже - коричневую Милку не захотели брать. Милка была очень вредная. Когда дойка подходила к концу, она норовила поддать ведро ногой. Бабушку Шуру она не признавала, и бабушке приходилось надевать тетину Надину телогрейку и платок, а к концу дойки держать ведро одной рукой, а другой рукой доить. За корову полагалось платить налог молоком, нужно было сдать определённое число литров. Молоко носили на приёмный пункт, там было особое ведро для измерения объёма молока: в нём был алюминиевый поплавок, на нём - линейка с делениями, молоко наливали, поплавок всплывал вместе с линейкой и по делениям было видно, сколько налито молока. Но оставалось и себе. Кроме того возвращали сыворотку, остававшуюся от сбитого масла, эту сыворотку называли "обрат".
Сыворотку можно было скармливать домашним животным. Если корова отелилась, то тёлку полагалось отдать в колхоз, а бычка можно было оставить себе и зарезать. За коровой требовался уход, мало того что утром её нужно было отогнать в стадо: пастух трубил в рожок часов в пять -пол шестого. Пастуха по очереди принимали дома и кормили и , наверное, что-то платили. А вернувшейся вечером корове во время дойки давали пойло -для этого варили в печке большой чугун не чищенного мелкого картофеля. Его толкли кочергой и смешивали с резаной крапивой, подмешивали отруби и разбавляли водой или обратом. Отец тёти Ани не долго пожил в новой хате. То ли простудился, то ли что. А лечение какое?- Был фельдшер, который мог дать таблетки "от головы", "от живота", "от сердца". Да и был ли он в то время? Ни телефона, ни скорой помощи не было. А лечение было простое - водка с солью. Дед лежал на лавке под образами, уставив бороду в потолок, не говорил и не шевелился. Тетя Аня кричала; "Тятя, не умирай, не оставляй меня одну!" Мама у неё умерла прошлой зимой. Осталась она с маленькой дочкой - Валечкой, которую я видел в Крупце в зыбке, но никакого интереса не проявил. А где, вы спросите её муж? Вот то- то же. Леня был сослан в Магадан. А дело было так. Вася- муж старшей дочери тёти Нади - Лиды был членом партии или как говорили- "партейный". Как мужчина да ещё и партейный, он конечно был при должности, не знаю при какой. И он, как-то проштрафился, то ли - проворовался и, чтобы загладить вину, решил разоблачить затаившегося врага народа. Во время оккупации в Локте было самоуправление, организованное немецкой администрацией.
А в окрестных знаменитых Брянских лесах были партизаны. И вот как-то председатель колхоза решил пойти всем селом к партизанам. И все потянулись в лес, кто пешком, кто на подводе. И скот с собой гнали - нельзя же коров оставлять не доенными. И Лёня шел со всеми. А потом он вспомнил, что во дворе у него осталась привязанной собака - приблудилась немецкая овчарка - убежала от немцев, ну он её и держал на привязи, чтоб опять к немцам не убежала. Вспомнил он и решил вернуться, отвязать, а то она с голоду подохнет. Представьте себе, что может значить для подростка своя собака. Да еще и породистая, наверное, дрессированная на подрыв танков: по словам тёти Нади она всё пыталась залезть под корыто. Ну, каждому же не объяснишь, что пошёл отвязать собаку. "Куды эта ён? - Да, видать, к немцам захотелось! - Ааа, к немцам значить". И все видели, все свидетели. А что он вскорости вернулся в лес - ну, кому до этого дело? У всех свои заботы. Какой смысл было всем селом идти в лес? - Ни какого смысла - такая толпа народа скорее всего могла выдать немцам расположение партизан. Но председатель хотел, видно, отметиться своим участием в войне, в помощи партизанам. Так или иначе, Вася донёс компетентным органам - ходил, мол, Лёня к немцам - скрытый враг. Для Васи, вроде, всё обошлось. А в связи с бывшей при немцах локотской республикой, НКВД в этих местах было настроено очень строго. Всех сотрудничавших с немцами давно пересажали, а то и расстреляли, и вдруг такая удача. Сколько дали? Лет 10. В 1953-ем его еще не выпустили, разбирались. Тетя Надя посылала ему посылки. Ну что она могла ему послать? -Лук от цинги. Папиросы. - Он не курил, но на что-то мог обменять. Потом он прислал письмо - посылки не присылайте, всё отбирают уголовники. К слову: на сайте Брянский Край я нашел, что в соседней деревне - Крупце колхоз назывался "Имени ОГПУ"-демонстративное доказательство верности партии и народу. И трудно ли было упечь невиновного парня на Колыму? -"А за что немцы подарили тебе овчарку?" - Врёшь! А дальше? -Дальше сознаешься, что ты и Папа Римский, и что давно копаешь в огороде туннель в Америку. В чём угодно сознаешься. Я не говорил с ним на эту тему. Он уехал жить в Дзержинск Горьковской области, в те места, где тёти Вера, Шура, Оля. Женился на Рите - местной жительнице. У них родился сын -Коля, у Коли - сын- тоже Коля. Умер он от рака, прожив лишь год на пенсии. На поминках его сотрудник сказал, что в жизни не видел такого доброго и справедливого человека, такого больше нет и не будет. В Дзержинске все мрут от рака - город химиков. Ну, сейчас, может быть, меньше - если закрылась часть химпроизводств.
Хотелось бы посетить ставшие родными места моего детства. Но что там осталось от прежней жизни кроме озера? Люди живут другой жизнью. Дорога - пыль да песок, по которой редко проезжал грузовик, по которой пылили стада коров, телят, свиней, да ребятня босяком - сейчас покрыта асфальтом. Перед воротами теперь опять действующего монастыря огромная асфальтированная площадь. Народ съезжается из окрестных мест на праздничные церковные службы и крестные ходы. Интересно, как конкурируют службы в двух церквях?
Совсем другой "глубинный народ", но с теми же предрассудками и пережитками домостроя, может быть усугубившимися в новую эпоху, но тем и восхищающими "патриотов". Совсем другая жизнь. Что влечет людей к бывшей усадьбе царской родни? Продемонстрировать свои симпатии и даже верноподданичество бывшей легитимной власти?
А с Валечкой случилось несчастье. Чем -то она заболела, то ли полимелит, то ли что, но года в 4 правая ножка перестала у неё расти, вернее - стала заметно отставать в росте и силы в ней не было. Ну какая по тем временам да ещё в деревне помощь? Делали массаж, растирали с мёдом, делали ванночки с молоком - всё бесполезно. С костыликом, что вырезал ей дедушка, она ходила лет до 7. Потом потребовался протез. Их делали где-то под Москвой и ещё нужно было ездить на примерку. Тётя Аня работала бухгалтером. На работу ездила на дамском велосипеде. С очень красивой радужной расцветки сеточкой на заднем колесе. Велосипед она называла - моя машина. Это удивительно- но мне разрешили на нём кататься и я быстро выучился. Забота о Валечке легла на тётю Надю.
А как-то пришла женщина с очень строгим лицом. Она как оказалось - монахиня в мирую - её монастырь разогнали и она ходила пешком от деревни к деревне. Взрослые о чём-то с ней говорили. А ночевать она пошла к самой бедной одинокой женщине. Начальство всего этого не одобряло, не знало, как бы наказать хозяйку, давшую ночлег монахине - в итоге сняли с неё трудодень.
Я рос и с каждым годом появлялись новые обязанности. Толочь варёную картошку для коровы и кур, а потом и для уток и поросёнка. Рубить крапиву. Ходить за водой на колодец. Бабы ходили с коромыслами, а у мужиков это было не принято. Несёшь неполные вёдра и какая нибудь баба скажет: "Такой большой мальчик, а вёдра несёт не полные". Несёшь полные -"Ах, какой маленький мальчик, а несёт полные вёдра - так нельзя, это вредно". Я решил носить полные, - и ходить реже и замечаний меньше. Разжигать самовар с помощью специального для этого сапога, ну и собирать в лесу на растопку сосновые шишки.
Но трудней всего было окучивать картошку. Учителям давали от колхоза сколько-то соток земли под картошку. И вот дают тебе рядок, а конца ему не видно. И отставать неприлично. Все ушли вперёд, закончили ряд и сидят отдыхают, перекусывают, а ты пришел и тут все встали и пошли окучивать в обратном направлении.
У Лёли был день рожденья в июне и ей пекли торжественный бисквитный пирог, безе и устраивали праздничное чаепитие, а у меня день рожденья в марте и чтобы я не оказался обделён вниманием бабушка нашла именины Владимира в августе и мне тоже стали печь праздничный пирог. Но лучше всего было, когда начинали качать мёд. Тетя Надя покупала мёду, бабушка пекла в печке чёрный хлеб, у Тимошиных брали маслобойку. В сенцах у бабушки стояли миски со сливками. Я сбивал масло. А потом я намазывал себе масло на тёплый хлеб, а сверху намазывал мёдом и все пили чай с хлебом, маслом и мёдом. Я с детства любил вкусно поесть.
Как-то я решил блеснуть эрудицией и к слову сказал: "Кому поп, кому попадья, а кому попова дочь". Тетя Надя спокойно сказала: "Бабушка - попова дочь". -Я прикусил язык. У бабушки была маленькая пенсия, наверное по потере кормильца. Она писала насчёт прибавки пенсии куда-то в Москву "батюшке Крутицкому". Из приправ бабушка просила привезти ванилин, но он продавался только в смеси с сахаром, что её огорчало. У бабушки были комнатные цветы - фикус и олеандр. Видно до революции у неё была другая жизнь. Как в брянской деревне мог оказаться олеандр? С тех времён? У Тимошиных на окнах стояли фуксии - это понятно.
Коме кино никаких развлечений не было. Галя и Лёля иногда танцевали, напевая вместе какую-нибудь песенку, потому-что музыки взять было не от куда. Вспоминается такая:
Средь них был красавец -
Джон Грей - испанец.
Рита и крошка Мэри
Пленить его сумели
И с ними он плясал в отеле
Танго или фокстрот
У деревенских ребят заводилой был мальчик по имени Матвей. Его уже привлекали к каким-то взрослым делам и можно было его видеть верхом на лошади в телогрейке и босяком, или верхом на быке командовал : "цоб", "цобе"- так быки понимали команды направо и налево. Тетя Надя хотела подружить меня с местными ребятами, те были не против, но у них было условие меня "обучить", то есть побить, - таков был у них обычай, но меня это не устроило. Один раз меня взяли за ягодами. Ягодами называли землянику. Матвей вел всех на известную ему поляну. Шли долго, много раз поворачивали, чтобы никто не запомнил дорогу, а когда пришли на место, почти все одновременно набрали по кувшину земляники. А обратно шли прямо и ни куда не сворачивали. И оказалось - недалеко. Вернулись быстро. Матвей мне предложил такой вариант: он раздавит с одного раза кулаком все мои ягоды, а если это у него не получится, то он отдаст мне свои. Я не согласился. Зачем мне его ягоды? А из моих ягод сварили варенье. Как -то мы с ним поговорили, как дерутся у нас и у них. -У нас бьют под дых. - А у нас в сусало. У нас правило - лежачего не бить. А у нас - до первой крови. Как-то я полез с ребятами в колхозный сад за яблоками. И одного поймали - сторож подошёл к нему сзади. Мне говорят, что же ты его не предупредил, ты же всё видел. А я говорю: "Я кричал ему -атас!, а он - без внимания". - Надо было кричать: полундра!"
