В Ростове у нас была квартира. Ну, как квартира... 24 квадратных метра в доисторическом доме на улице Горького. Из удобств - холодная вода в раковине и слив. Печка с газовой форсункой. Холодная деревянная кухня, в которой зимой приходилось чистить зубы в шапке. Туалет (если этом можно так назвать) общий, во дворе. Ни душа, ни ванны нет. Впридачу - огромный, шумный колхозный двор, в глубине которого, на втором этаже с краю и притулилась наша "голубятня".
Эти хоромы стали собственностью нашей семьи примерно за десять лет до моего рождения. В то время как мой папа отдавал свой долг советской родине в рядах ее вооруженных сил, его мама, моя бабуля, обменяла хорошую трехкомнатную квартиру в Шахтах на этот выкидыш ростовского старого фонда. Впрочем, они с вернувшимся из армии папой и его старшей сестрой вполне благополучно и мирно там существовали. Пока папа не возмужал окончательно и не женился на маме.
Мама - красавица, умница и чрезвычайная гордячка - презрительно окрестила наш двор "Шанхаем", оперативно выселила из квартиры золовку со свекровью, и начала усиленно пилить папу на тему "я не крепостная крестьянка" - надо, мол, сделать пристройку с удобствами, горячую воду, ремонт и пр. Папа - метр шестьдесят с армянской кепкой, истфак РГУ и коллекция джаза на виниле - был не самым хозяйственным и расторопным из мужей. Пока он пытался понять, не поторопился ли с женитьбой, бахнули 90-е.
Стало не до ремонтов - надо было "крутиться". А тут еще и мама заболела.
Дальнейшие двадцать с лишним лет ее недуг прогрессировал. Папа до самой своей смерти в 2008 году это стоически терпел, пил и "крутился", а квартира неуклонно приходила в упадок. В 2014 году, когда мы с Коробком (это мой муж) вернулись из Украины, она превратилась в настоящее логово.
Ремонт там на моей памяти никто никогда не делал (если не считать кусков обоев, которые мама прибила гвоздями поверх грязных прокуренных стен). Тонны хлама, которые она натаскала с окрестных помоек, служили прибежищем для несметных полчищ тараканов. Мебель, которую при СССР "доставали" с большим трудом, хотелось с почестями похоронить и пойти напиться.
Невзирая на это, соседка снизу готова была заплатить нам 600 тысяч рублей, лишь бы мы поскорее забрали маму и уехали. Но риелтор твердо сказала, что квартира стоит не меньше 1 миллиона. И выставила ее на продажу за эту сумму.
Мы еще не успели закончить приватизацию (на квартиру даже договора соцнайма не было - только допотопный ордер на папино имя), когда объявился покупатель. Молодой симпатичный парень. Оказалось, что он приобретал такое вот неликвидное жилье, с помощью бригады рабочих доводил до ума, а потом с выгодой перепродавал.
- Какое-то у него лицо знакомое, - задумчиво пробормотал Коробок, когда мы подписывали предварительный договор.
И только на сделке вспомнил, что за пару лет до того уже сталкивался с этим, кажется, Сергеем. Тот был диджеем и выступал в ночном клубе, где Коробок, не щадя ушей своих и печени, трудился звукорежиссером.
Услышав об этом, Сергей застенчиво потупился:
- Ну, это давно в прошлом... Я сейчас больше по квартирам. А вообще сводить было здорово...
Вообще, той весной, когда мы решили забрать маму и уехать в деревню, нам очень фартило. Всё, буквально всё складывалось. Так, в общем-то, всегда бывает, если ты на верном пути. И то, что покупатель оказался не совсем посторонним человеком, окончательно убедило меня - мы все делаем правильно.
Квартиру продали (за 920 тысяч в итоге), деньги получили, приехали в Сиротинскую. Родители Коробка, которые три недели жили там с мамой, встретили нас пирожками и нервным тиком конечностей.
- И как мы будем жить с ней в одном доме? - спросила я, забирая у мамы электрочайник, который она попыталась нагреть на газовой плите.
- Надо искать два дома на одном участке, - ответил Коробок, отгоняя тещу от ведра со стратегическим запасом питьевой воды, в котором та намеревалась замочить свои носки. - Чтобы она была в отдельном помещении. Иначе мы всей семьей скоро в дурдом отправимся.
И мы принялись за поиски дома с флигелем или летней кухней. В то время в станице было несколько вариантов на продажу. Но подошел нам только один.
Хозяйка - вдова местного казака, бывшего начальника СИЗО - хотела уехать в Питер к дочке. За свой дом - свет, вода и газ, 2 просторных светлых комнаты, маленькая кухня, ванная и туалет за шторкой в прихожей и веранда - она хотела 700 тысяч рублей. За эти деньги к дому прилагался участок 8 соток, большой сарай, плодовые деревья и небольшой 2-комнатный флигель (летняя кухня) с печкой. Напротив дома - магазин, за углом - сельсовет, в 2 минутах ходьбы почта и Сбербанк. Короче, удобно.
Правда, я хотела бы жить в более укромном, менее людном месте и участок побольше. Но выбирать не приходилось. Других подходящих домов тогда в Сиротинской не продавали, а к тому моменту мы уже два месяца жили у родителей Коробка - и это было испытание для всех, включая маму... В общем, мы, не торгуясь, согласились купить этот дом.
Тем более, что хозяйка обещала продать нам его со всем содержимым - мебелью, техникой и даже постельным бельем. Правда, впоследствии оказалось, что мы неправильно друг друга поняли, и за некоторые предметы обихода все-таки нужно доплатить. Это изрядно подпортило впечатление от переезда, но, как я уже сказала, особого выбора уже не было.
И после стремительного оформления сделки 26 июля 2014 года мы переехали в первый - и пока единственный - в нашей жизни собственный дом.
К тому моменту мы уже выяснили мамин диагноз. И понимали, что в нашей жизни начинается совсем новый и очень непростой период.
______________________________
