Осенью 1853 года началась война, которая впоследствии получила название Крымской. Многие русские офицеры-дворяне, вышедшие в отставку, посчитали невозможным оставаться дома в эти дни и вернулись в армию (я уже писала о членах семьи Столыпиных). Так же повёл себя и Андрей Карамзин.
Аврора Карловна ещё раньше писала сестре: «В Андрее снова проснулся военный с патриотическим пылом, что омрачает мои мысли о будущем. Если начнётся настоящая война, он покинет свою службу в качестве адъютанта, чтобы снова поступить в конную артиллерию и не оставаться в гвардии, а командовать батареей. Ты поймёшь, как пугают меня эти планы...» Теперь эти планы осуществлялись…
В феврале 1854 года он был назначен полковником в Александрийский гусарский полк, расположенный на Балканах.
О его последних днях рассказал сослуживец - П.Ф.Вистенгоф, один из немногих, с кем Карамзин сошёлся в полку. Мы видим, что пришлось ему нелегко: «Большинство этого полка состояло в то время из офицеров польского происхождения; быстрое производство Карамзина в полковники возбудило много толков между ними; люди мелочные, с узкими понятиями, все они, не зная его лично, отзывались уже об нём враждебно, выражаясь, по тогдашнему обычаю, что "пришлец всем сел на шею"; особенно недовольны этим были старые офицеры полка».
Сам же Андрей Николаевич, видимо, тяготился комплексом «сына Карамзина» и «мужа Демидовой», стремился доказать, что он и сам чего-то стоит. «Карамзин полюбил свой дивизион; солдаты… видя, что Карамзин добрый и обходительный начальник, были вполне преданы ему».
Когда-то отец писал десятилетнему Андрею: «В тебе уже есть порок, излишняя горячность, в которой ты можешь сделать и наговорить много непристойного: удерживайся, преодолевай эту горячность и молчи, когда тебе хотелось бы браниться. Увидишь, что это возможно и даже нетрудно!» Увы, эта «излишняя горячность» и погубила его!
Вистенгоф вспоминает, что бездействие отряда «тяготило» Карамзина. Он пишет: «Только мерные шаги часовых, храп спящих в коновязях лошадей, да по временам отдалённый, глухой грохот орудий под Силистриею - нарушали безмолвное спокойствие природы. В эти минуты Карамзин говорил иногда со вздохом: "почему меня там нет, там теперь более опасности, но зато более и жизни!"»
Погиб он 16 мая, когда, выполняя «рекогносцировку» со своим отрядом, вступил в бой с превосходящими силами турок. Вистенгоф подробно описывает, как, обрадовавшись возможности действовать, Карамзин, несмотря на болезнь (его мучила лихорадка), подал «рапорт о выздоровлении» и отправился в бой.
Незадолго до этого, разговаривая с Вистенгофом, тоже тоскующим о жене, он сказал ему: «Я могу много потерять, могу даже всего лишиться, так как случайностей войны предвидеть невозможно, но вот эту заветную, драгоценную для меня вещь у меня отнимут только с жизнию» - «Тут показал он мне висевший у него на груди, на золотой цепочке, медалион с портретом жены его, Авроры Карловны». А отправляясь на последнее своё «дело», Карамзин сказал, что видел во сне отца… Как будто предостеречь сына Николай Михайлович хотел!
Его отговаривали от вступления в схватку, но он сказал: «На основании данной мне инструкции, я действую самостоятельно; не думаю, чтобы с таким известным своею храбростью полком нам пришлось отступать; не допускаю этой мысли; с этими молодцами надобно идти всегда вперёд!»
Его опрометчивость дорого стоила: вместе с ним погибло 19 офицеров и 139 солдат. Сам Карамзин, потерявший лошадь, был окружён турками. Вистенгоф рассказывает со слов очевидцев: «Они сорвали с него золотые часы, начали шарить по карманам, вынули все находившиеся при нём полуимпериалы, сняли кивер, серебряную лядунку, кушак, саблю, пистолет, раздели его догола, оставив только на нём канаусовую рубашку; затем били его плашмя саблями по голым ляжкам и ногам, погоняя идти проворнее в плен. Страдалец повиновался; в это самое время один из башибузуков, подметив золотую цепочку, болтавшуюся у него под рубашкой, разодрал её и сорвал с груди тот самый медальон, который несколько дней тому назад он показывал мне в своей палатке, в минуту откровенности. Карамзин побледнел как смерть; на лице его изобразилось горькое отчаяние; взведя глаза к небу, опрометью выхватил он саблю из ножен злодея, ударил его со всего размаха по голове, и грабитель упал на месте бездыханный. Другой бросился к нему – Карамзин перешиб ему руку; тогда остальные турки, освирепев, бросились разом на него, закололи его пиками и саблями, нанеся восемнадцать смертельных ран, и, бросив труп, сели на лошадей и ускакали. Крайовские купцы, слышавшие об этой катастрофе от тех самых турок, которые убили Карамзина, добавляют, что паша был очень недоволен ими, почему они не доставили Карамзина в плен живым, зная наперёд, какой громадный выкуп можно было бы получить за него».
Да, надо думать, Аврору Карловну не остановили бы никакие требования! Но меня не оставляет одна мысль: не было ли это отчаянное нападение Карамзина на грабителей своего рода самоубийством? Мог ли он пережить мысль о людях, которых повёл на смерть? Ответов нет… Тот же вопрос высказывал Ф.И.Тютчев в письме к жене: «Представить себе только, что испытал этот несчастный А. Карамзин, когда увидел свой отряд погубленным по собственной вине… и как в эту последнюю минуту, на клочке незнакомой земли, посреди отвратительной толпы, готовой его изрубить, в его памяти пронеслась, как молния, мысль о том существовании, которое от него ускользало: жена, сёстры, вся эта жизнь, столь сладостная, столь полная ласки, столь обильная привязанностями и благоденствием. - Бывают, однако, ужасные вещи на этом свете»!
Страшная весть прилетела в Петербург. И – снова от Тютчева: «Вот одна из самых горестных подробностей... Был понедельник, когда несчастная женщина узнала о смерти своего мужа, а на другой день, во вторник, она получает от него письмо - письмо на нескольких страницах, полное жизни, одушевления, весёлости. Это письмо помечено 15 мая, а 16-го он был убит. Вообрази, она имела нечеловеческое мужество, объяснимое только нервным возбуждением, прочесть вслух это письмо всей семье...» Что чувствовала Аврора?
С.Т.Аксаков писал: «Что касается госпожи Авроры, то она в Петергофе с обоими братьями своего мужа и их жёнами. Её скорбь, говорят, прекрасна; полна покорности и слёз, но, как мне передавали, её силы слабеют на глазах…». А вот слова Тютчева: «Бедная Софи [С.Н.Карамзина] впала в состояние полнейшего идиотизма, без слёз, без воли, - она как бы не понимает того, что с нею случилось. Ах, вот кому Господь послал непосильное испытание! И все-таки как далеко её несчастье от той бездны горя, невозместимого и бесповоротного, которая вдруг разверзлась перед бедной госпожой Авророй!»
А вот как откликнулась на гибель Андрея Николаевича Евдокия Ростопчина: «Цель, для которой писалось, мечталось, думалось и жилось, – эта цель больше не существует; некому теперь разгадывать мои стихи и мою прозу».
Тело Карамзина было перевезено в Петербург и захоронено на кладбище Новодевичьего монастыря. Тютчев писал жене 17 июля 1854 года: «Завтра, 18-го, мы приглашены на печальную церемонию, похороны бедного Андрея Карамзина, тело которого, однажды уже погребённое и отрытое, только что прибыло в Петербург. А я вижу, словно это было вчера, как он – в военной шинели – расстаётся с нами на вокзале и я говорю ему на прощание: воротитесь. И вот как он вернулся!»
Бедствия Карамзина продолжились и после смерти: над его могилой Аврора Карловна построила церковь Божией Матери Всех Скорбящих Радости. После революции и церковь, и могила были взорваны…
Не повезло и другому памятнику: жители Нижнего Тагила на свои средства установили в городе памятник, отлитый на Тагильских заводах. Но в советское время и этот памятник был уничтожен.
Сохранилась только металлическая решётка, которую в память о муже Аврора Карловна установила вокруг памятника Н.М.Карамзину в Симбирске, хотя и с неё были сбиты медные вызолоченные навершия…
После смерти мужа Аврора Карловна прожила ещё 48 лет… Она навсегда осталась одинокой. Ей суждено было пережить и единственного сына (о сыне я расскажу позже). Она сделала много добрых дел. Жила, в основном, в Финляндии. Писатель С.Топелиус даже назвал её «Доброй феей Хельсинки». В финской столице две улицы носят ее имя: Aurorakatu и Karamzininkatu.
Один из знакомых написал о ней: «Она и старушкой остаётся прекрасной». Она открывала школы, помогала деятелям культуры, ухаживала за больными. А если говорили о её несчастной судьбе, отвечала: «Отчего же? Я была не так уж несчастна. Меня любило на этой Земле четверо мужчин. Они простились с жизнью в уверенности, что и я любила их столь же сильно, как и они меня. Любить стольких и быть ими Любимой - чем не Дар Божий?»
Аврора Карловна умерла 13 мая 1902 года на своей вилле Хагасунд (Хакасалми).
Говорят, что она завещала похоронить себя рядом с Андреем (кое-где даже утверждают, что и похоронили). Но могила её находится в Хельсинки, на кладбище Хиетаниеми:
Считают, что оплакивают её две родины – Финляндия и Россия…
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
Навигатор по всему каналу здесь
