На границах самых протяжённых атмосферных фронтов рождаются самые мощные грозы. И как результат этого «единства противоположностей», по окончании ненастья небо расцвечивает прекрасная радуга. Художники любых эпох и наций черпают вдохновение, любуясь рассветами и закатами. Метафизика соприкосновения дня и ночи влечёт их натуры феноменом взаимно отрицающихся, но при этом не существующих друг без друга начал: света и тьмы.
Противопоставление, конфликт, а затем — плодотворный синтез: именно таков сценарий эволюции изобразительного искусства. Строго говоря, всех выдающихся мастеров живописи можно подразделить на две крайне неравные группы. В первой, имеющей подавляющее численное превосходство, будут те художники, которые виртуозно оперируют техническими приёмами, любят и умеют работать со смыслами, создают настоящие шедевры, при этом не сильно (или вообще не) эволюционируя относительно парадигмы своего излюбленного стиля.
Ко второй категории творцов принадлежат такие мастера, как герой нашей сегодняшней статьи. Их творческий путь всегда ведёт за пределы привычных стилистических рамок; их работы — вызов устоявшимся канонам. При этом они не ставят перед собою цели достичь успеха при помощи банального эпатажа. Им просто тесно «донашивать» технические и стилистические решения минувших поколений. Они — как тот самый рассвет, о которых мы говорили выше: настало их время сиять, как сияет восход, заставляющий блекнуть ночные звёзды.
Джона Уильяма Уотерхауса часто называют одним из самых выдающихся представителей течения прерафаэлитов. Мы считаем это ошибкой. Несмотря на то, что творчество Уотерхауса и в самом деле многое (идеологически) роднит с представителями данного течения, всё же мы готовы взять на себя смелость утверждать, что его искусство определяется не отрицанием викторианской академичности (что крайне типично для живописцев-прерафаэлитов второй половины XIX века), а коллизией этого самого викторианского романтизма с мотивами классической итальянской живописной традиции.
Наш герой родился в Риме в 1849 году. Спустя время его семья перебралась в родную Британию, но эстетика античных мифологических сюжетов успела запасть глубоко в душу совсем ещё юного Джона. Через всю свою творческую жизнь он пронёс любовь к культуре древних латинян, отрефлексированную через призму гениальных произведений Перуджино и Беллини. Туманный Альбион, в свою очередь, привнёс в искусство Уотерхауса нотки меланхоличной сдержанности.
Удивительное сочетание! Прекрасные девы, сотворённые кистью маэстро, имеют дивный живой темперамент, отражающийся в их прекрасных глазах и без труда читающийся в искусно прописанной художником пластике; при этом из сюжетов его работ никуда не делись и нотки типично викторианской сдержанности, продиктованные жесткими нормами поведения. Даже те его полотна, что посвящены прекрасным русалкам и нимфам, умудряются обладать одновременно как «фирменным» апеннинским эротическим флёром, так и строгими, а порою и зловещими отсылками к североевропейским культурным нарративам.
Впрочем, глупо было бы сводить гениальность Уотерхауса к простому совмещению парадигм. Например, он совершенно неподражаем в таком сложнейшем аспекте живописного творчества, как «химия» взаимоотношений персонажей картин. Юноша, из последних сил держащийся за скользкий каменный выступ и готовый вот-вот навсегда кануть в морскую пучину, встречается взглядом с красавицей-сиреной, что заманила его корабль на острые скалы. Во взгляде теряющего последние силы молодого человека в равных долях смешались ужас, надежда и мольба, в то время как морская дива — вопреки классическим мотивам историй о сиренах — глядит на него лишь с малой долей холодного любопытства, густо «замешанного» на равнодушии и отстранённости. Между ними будто бы натянута тонкая нить, первый проблеск взаимопонимания. Но перерастёт ли эта едва уловимая эмоциональная связь в настоящую эмпатию, или же набежавшая волна навсегда прервёт их безмолвный диалог? Немного отыщется на свете мастеров, сумевших столь метафорично зашифровать историю о молодом человеке, признающимся в любви той, которая всего скорее ответит на его душевный порыв равнодушным отказом. И всё же юноша судорожно цепляется за этот шанс, даже осознавая его эфемерность.
Полотна Джона Уильяма Уотерхауса пользовались столь высоким спросом ещё при жизни художника, что не менее половины из них были раскуплены ещё полтора столетия назад и ныне хранятся в частных собраниях. Преимущественно — в странах Британского содружества. Эксперты считают, что общее число живописных работ мастера превышает одиннадцать десятков, шесть из которых пылятся по личным коллекциям анонимных ценителей прекрасного. Быть может, величайшие шедевры живописца, сумевшего своим творчеством предвосхитить революцию XX века, всё ещё ждут своего часа, дабы явиться миру. Как та самая радуга, что засверкает, когда рассеются тучи.