Автор - Александр Долгирев.
К началу III-го в. до н. э. Римская республика выбралась из детских штанишек. Уже были покорены этруски, казавшиеся долгое время недостижимыми в культурном и военном плане, подчинены латины и прочие италийские народы. Галлам несколько раз дали по шее, чтобы они не совались из Цизальпинской Галлии (современный север Италии) на юг. По сути, большая часть Аппенинского полуострова оказалась покорена римлянами. Большая часть…
На Адриатическом и Ионическом побережье Италии с давних времен существовали греческие колонии. Предприимчивые греки преуспевали, торгуя с италиками. Преуспевали и их поселения, превращаясь со временем в крупные города — центры торговли и культуры. Собственно южная часть Италии в те времена именовалась Великой Грецией, что весьма недвусмысленно свидетельствует о роли эллинов в жизни региона. Теперь, когда этруски и италики были подчинены, а галлы отброшены, римляне вновь столкнулись с культурой, которая значительно отличалась от их собственной. И не просто отличалась – это была высокая, развитая культура, которой римлянам даже противопоставить-то было нечего, кроме своего природного упорства, самоуверенности и готовности учиться у врага.
Пока в маленькой и дикой Италии Республика боролась за свое становление, в большом Греческом мире происходили эпохальные события. Пелопоннесская война завершила великое противостояние между Спартой и Афинами. Афины были повержены и оказались на грани гибели, от которой их уберегла лишь милость спартанского полководца Лисандра, сохранившего жемчужину Эллады от разграбления и уничтожения. Ослабленная гражданской войной, Греция не смогла дать отпор македонскому царю Филиппу, все самые смелые чаяния которого и на десятую часть не могли сравниться с чаяниями его сына Александра.
Поход Александра Великого в Азию был, если угодно, оргазмом Эллинистического мира. За гоплитами Александра шли на восток ученые и архитекторы, поэты и художники, мудрецы и честолюбцы всех мастей. Египет, согбенный под тяжестью прожитых лет, воспрял и засиял по-новому, в древнюю Персию впервые за долгие эпохи пришла новая культура, которая встряхнула и освежила все народы, встретившиеся ей на пути. Даже ранняя смерть великого полководца не смогла остановить неудержимые процессы брожения и смешения культур в теле его недолговечной державы. Греческий язык стал языком науки и культуры, а его знание признаком цивилизованности. Поход Александра по праву занимает свое место среди важнейших событий всей человеческой истории, столь многое и столь многих он изменил.
Как и любой достойный правитель, Александр стал зачинателем моды. Отныне и на ближайшие годы образ «смелого греческого царя» становится одним из ключевых в истории региона. Первыми «смелыми греческими царями» стали диадохи – соратники и друзья Александра, изорвавшие его наследие на лоскуты и принявшиеся биться друг с другом в тщетном стремлении сравниться славой со своим патроном.
Но причем тут Пирр и его война с Римом? А дело было так… В 282-м году до н.э. у Рима случился конфликт с греческим городом Тарентом, расположенным на итальянском берегу Ионического моря аккурат в том месте, где каблук Апеннинского сапога переходит в подошву.
Суть конфликта сводилась к тому, что римский флот зашел в Тарентскую бухту, нарушив, таким образом, старый договор между Тарентом и Римом. Что побудило римлян к этому действию, сказать трудно. Плутарх об этом не пишет, а то, что написал об этом Тит Ливий, до нас не дожило. Аппиан Александрийский же сообщает, что консул прошлого года Публий Корнелий Долабелла приказал эскадре держаться поближе к берегу, так как хотел полюбоваться окрестными видами.
Была ли это простая случайность или провокация со стороны Республики, но тарентийцы отреагировали довольно резко – они вломили римской эскадре так, что та едва смогла уйти, потеряв при этом несколько кораблей. Обмен дипломатическими резкостями завершился объявлением войны. Тарент, понимая, что выдержать войну в одиночку не сможет, обратился за помощью к царю греческого государства Эпир. Собсно, правителя Эпирского царства звали Пирром и он был типичным «смелым греческим царем», мечтающим о славе Александра Македонского, которому он, к тому же, приходился троюродным братом.
В 280-м году до н. э. Пирр высадился в Таренте с двадцатью тысячами пехотинцев, тремя тысячами всадников, двумя тысячами лучников, пятью сотнями пращников и двадцатью боевыми слонами. Это был первый из великих врагов Рима.
Царя Пирра можно с полным правом называть политическим авантюристом. Искусный полководец и лично очень смелый человек, он решительно вмешивался в старые конфликты и легко зачинал новые. Пирр ухитрился дважды за свою яркую жизнь взобраться на престол Македонского царства и дважды свалиться с этого престола. Справедливости ради стоит отметить, что это была уже не Держава, простирающаяся от Адриатики до Индии, а всего лишь еще одно царство диадохов, но политические баталии в Македонии и во всем Греческом мире от гибели державы Александра лишь разгорелись ярче, а вовсе не угасли. Но та эпоха вообще любила баловней судьбы, вроде Пирра, благо, к своей бесконечной жажде величия, он прилагал определенные таланты.
Города Великой Греции, а также некоторые италийские племена присоединились к Пирру в его борьбе против Республики. В одночасье влияние, которое Рим годами выстраивал в Южной Италии, было потеряно. Чтобы это исправить навстречу греческо-италийской армии был отправлен консул Публий Валерий Левин с войском.
Римская армия была многочисленнее – около пятидесяти тысяч воинов против двадцати пяти тысяч эпиротов и примерно десяти тысяч союзников. Несмотря на превосходство в числе, никто в Риме не смел надеяться на легкую победу, ведь теперь Республике предстояло столкнуться с вершиной военного искусства того времени – с македонской фалангой. Непробиваемая стена щитов и смертоносная линия копий, на остриях которых эллины несли свет цивилизации на восток во времена Александра, теперь оборотилась на запад, против римских легионов.
Справедливости ради стоит заметить, что Пирр не до конца понимал, кто будет ему противостоять. Он, как раз, надеялся на быструю и легкую кампанию, не видя в Риме серьезного соперника.
В июле 280-го года до н. э. две армии сошлись близ греческого города Гераклеи. Греческая армия заняла удобную для действия фаланги позицию на равнине перед городом, на некотором отдалении от берега реки Сирис, которую римлянам нужно было форсировать перед тем, как вступить в бой. Пирр постарался всеми силами затруднить переправу и лично возглавил атаку конницы на передовые отряды кавалерии римлян, которые, несмотря на то, что находились вне позиции, не отступили перед наскоками греческих всадников и смогли обеспечить переправу остальной армии.
Откатившись от римского войска, Пирр возвращается к своей армии и возглавляет атаку фаланги. Схватка римских легионеров с греческими гоплитами, была подобна бою боксеров тяжелой весовой категории. Два атланта наносили друг другу удар за ударом. Каждый из этих ударов сокрушил бы любую человеческую силу той эпохи, но натыкался на равную своей силе стойкость. Греческая фаланга накатывалась на римский строй семь раз, и семь раз была отброшена, но запас ее прочности оставался очень велик – эллины были готовы идти в атаку и в восьмой, и в девятый раз.
В этот момент по греческому войску молнией проносится весть о том, что царь пал, сраженный римлянами, которые устроили за храбрецом настоящую охоту. Будто бы кто-то видел и доспехи Пирра в руках римлян. Фаланга вздрогнула, но тут же вновь скрепилась – один из всадников скинул шлем и проехал вдоль рядов, чтобы все могли видеть, что эпирский царь жив и жаждет победы. Как бы не был отчаянно смел Пирр, он понимал, что мертвые цари не одерживают побед – осознав, что дротики и кавалерийские атаки римлян стараются настичь именно его, он поменялся доспехами со своим другом и соратником Мегаклом, и именно Мегакл был сражен в самом сердце схватки.
Видя, что римские легионеры и греческие гоплиты не могут определить между собой первенство, Пирр принял ключевое решение – в бой вступают невиданные чудовища, они вселяют ужас в сердца римлян, громят кавалерию на фланге римского войска и заходят к легионерам в тыл. Пирр наконец вводит в дело слонов, которые римлянам совершенно незнакомы. Римский строй начинает дрожать, и тогда Пирр присоединяет к слонам свою оставшуюся кавалерию. Римляне отступают.
Информация о потерях обеих сторон в этом сражении разнится. Уже Плутарх, опираясь на слова предшественников, не может дать точные цифры. По Плутарху римляне потеряли в битве от семи до пятнадцати тысяч человек, а греки от четырех до тринадцати. Первое большое сражение между двумя величайшими военными машинами античности завершилось тактической победой греков, но стратегической ничьей, ведь у Пирра была лишь его собственная армия, лишенная подкреплений и воюющая далеко от дома, а римляне, пусть отступили, не потеряли армию полностью и могли восстановить ее в кратчайший срок. Более того, психологически римлян и вовсе можно считать победителями – они выдержали удар фаланги, а малочисленные слоны были оружием одного раза, принеся победу самим своим видом, а не своими боевыми навыками. Скоро римляне научатся справляться с ними.
Следует отдать Пирру-стратегу должное, он тоже прекрасно понял, что кампания в любом случае не получится легкой и молниеносной. От похода на Рим в оставшиеся полгода он отказался, тем более, что одно из главных его чаяний не сбылось – большинство италиков отказались поддержать греческого царя и сохранили верность Риму.
На зимовку Пирр остался в Таренте и решил искать выход из патовой ситуации в дипломатии. Он отправил в Рим талантливого оратора и дипломата Кинея с предложением о почетном мире, который, по сути, восстанавливал бы довоенный статус-кво. Киней вошел в римское общество, делал от имени царя подарки наиболее влиятельным гражданам Рима и всячески завоевывал симпатии римлян. Следует отметить, что влияние греческой культуры в Риме уже было таково, что Кинею в его миссии не потребовался переводчик. Наконец Киней выступил в сенате, где сообщил, что в обмен на мир царь Пирр готов вернуть Риму всех пленных, отказаться от всяческих контрибуций, а также вернуть Республике все земли, которые были им захвачены, однако римляне в ответ должны были гарантировать неприкосновенность греческих городов Южной Италии, а также вступить в военный союз с самим Пирром. Это была хорошая сделка, и сенат начал склоняться к ее принятию. Но тут из-за угла выезжает танк…
В зал сената входит, поддерживаемый под руки, древний днями слепец. Его зовут Аппий Клавдий Цек. Как бы описать этого человека? Аппий Клавдий Цек дважды был консулом, дважды был претором (считай, судьей), один раз был интеррексом (временно исполнял обязанности главкома в отсутствие обоих консулов в городе), один раз был диктатором (то есть, был временным главкомом даже при наличии избранных консулов). Обессмертил же он свое имя, исполняя цензуру.
В задачи римского цензора, среди прочего, входило строительство и поддержание в порядке общественных сооружений. Именно в цензуру Аппия Клавдия Цека был возведен первый римский акведук – да, этот человек стал инициатором создания римского водопровода. И как будто одного этого было бы мало, Клавдий Цек построил первую Римскую дорогу, которая до сих пор связывает Рим с итальянским Югом, и которая в его честь называется Аппиевой.
Клавдий Цек был одним из тех замечательных людей, которые творят историю не на поле брани (хотя он и одержал ряд побед в Третьей Самнитской войне), а в делах мирного строительства, одним из тех, кто формирует лицо цивилизации. Ну и чтобы еще немного прибавить его фигуре веса: Аппий был литератором и реформатором латинского языка, его трудами был составлен первый римский религиозный календарь, также он продвинул вперед римское право, издав один из первых юридических трактатов и сборник исковых формул, сделавших судебную систему прозрачной для простых граждан.
К 280-му году до н. э. Клавдий Цек был уже очень стар (по-видимому, ему было за семьдесят). Он был пожизненным сенатором, но уже несколько лет как удалился от всех общественных дел и доживал свой век в окружении многочисленной семьи. Именно домочадцы поддерживали его, когда Клавдий Цек вошел в сенат для того, чтобы совершить свой последний гражданский акт. Клавдий Цек истребовал себе право слова и обратился к сенату с речью, которая приведена у Плутарха:
«До сих пор, римляне, я никак не мог примириться с потерею зрения, но теперь, слыша ваши совещания и решения, которые обращают в ничто славу римлян, я жалею, что только слеп, а не глух. Где же те слова, которые вы всем и повсюду твердите и повторяете, слова о том, что если бы пришел в Италию великий Александр и встретился бы с нами, когда мы были юны, или с нашими отцами, которые были тогда в расцвете сил, то не прославляли бы теперь его непобедимость, но своим бегством или гибелью он возвысил бы славу римлян? Вы доказали, что все это было болтовней, пустым бахвальством!(…) Вы трепещете перед Пирром, который всегда, как слуга, следовал за каким-нибудь из телохранителей Александра, а теперь бродит по Италии не с тем, чтобы помочь здешним грекам, а чтобы убежать от своих тамошних врагов. (…) Не думайте, что, вступив с ним в дружбу, вы от него избавитесь, нет, вы только откроете дорогу тем, кто будет презирать нас в уверенности, что любому нетрудно нас покорить, раз уж Пирр ушел, не поплатившись за свою дерзость, и даже унес награду, сделав римлян посмешищем для тарентинцев и самнитов!»
Сенат отверг мирное предложение Пирра, отметив, что никакие переговоры с царем не будут возможны, пока его войска находятся на территории Италии. Так зародился один из фундаментальных принципов внешней политики Рима на протяжении веков – никаких переговоров о мире, пока армия врага находится в пределах государства. Киней вернулся к Пирру ни с чем.
Впрочем, слова словами, а одолеть греческую армию в открытом бою римляне пока что не могли, поэтому ситуация на некоторое время замерла в подвешенном состоянии без войны и мира. Хотя перед этим армии сошлись в еще одном крупном сражении при Аускуле. Сражение вновь было очень упорным, легионеры вновь не уступили фаланге, но слоны и маневры легких отрядов вновь принесли Пирру победу, которую ни в коем случае нельзя было назвать решающей. Именно после этой битвы Пирр скажет свои знаменитые слова о том, что, одержав еще одну подобную победу, он останется вовсе без армии.
В 279-м году до н. э. Пирр отвлекся на сицилийские дела и отправился на этот остров с большей частью войска, чтобы воевать с Карфагеном. Война на Сицилии заняла у Пирра четыре года и тоже была оставлена им в патовом состоянии. За эти четыре года Республика смогла подготовить новую армию, вернулась в Великую Грецию и подчинила себе большинство греческих городов итальянского побережья. Пирр вернулся с Сицилии, чтобы снова попытаться разгромить армию Рима и в 275-м году до н. э. сошелся с ней у города Беневента. Данных об этой битве очень мало. Судя по всему, Пирр вновь не проиграл, но на этот раз не смог добиться даже относительного успеха. Римляне смогли остановить слонов, использовав, по-видимому, какое-то зажигательное оружие.
Армия Пирра была истощена и обескровлена, поэтому он покинул Италию и вернулся в Эпир, где вновь ввязался в борьбу за македонский престол и погиб в 272-м году до н. э. во время осады Аргоса. Причем, погиб не круто – одна из жительниц Аргоса кинула в него черепицу с крыши и попала прямо в шею.
Так завершилось итальянское приключение одного смелого греческого царя. Вообще, Пиррова война изрядно напоминает мне Отечественную войну 1812-го года. Достаточно немотивированное нападение Наполеона; успех, сопутствовавший ему в начале войны; сражения, после которых он почти неизменно оставлял поле боя за собой, но при этом так и не смог разгромить армию своего противника… Заняв Москву и узнав, что там санитарный день, Наполеон понял, что ему не победить, и стал было искать мира, но принцип, заложенный еще усилиями Аппия Клавдия Цека, был актуален и для русского государя Александра I спустя две тысячи лет. В итоге «смелый французский император» проиграл только от того, что так и не смог победить.
Рим же после отплытия Пирра вновь подчинил строптивых самнитов и вскоре присоединил к Республике все греческие поселения на Аппенинском полуострове. Именно на Пирровой войне заканчивается период ранней Республики и начинается ее рассвет. Теперь вся Италия была подчинена Республике, но Большая игра для Рима только началась.
