После Второй мировой войны в Восточной Пруссии, а затем и в образованной на 1/3 ее территории Кёнигсбергской области СССР, немецких мужчин в расцвете сил и лет оставалось ничтожное количество. Кто-то погиб на фронте, кто-то удрал на запад, ну а кто-то кантовался в лагерях для военнопленных. И когда, наконец, удалось подсчитать еще остававшихся здесь немцев, выяснилось, что абсолютное большинство их составляли старики, женщины и дети. Последних, в возрасте до 15 лет, по состоянию на 1 июня 1946 года оказалось 38 286 – почти треть от общего числа!
Поначалу несовершеннолетних пруссаков даже не ставили на довольствие, снабжая хлебом только работающих «фрицев». Правда, потом спохватились и установили детскую норму – 200 граммов «черняги» в сутки, которую с того же лета 46-го увеличили вдвое, вдобавок включив в эту категорию иждивенцев тех, кому «до 16-ти». Но выдавали пайку лишь при условии внесения в продуктовую карточку работающих родителей.
К сожалению, соблюдать установленные нормы получалось не всегда – после войны и неурожая свирепствовал голод, самых необходимых продуктов не хватало как победителям, так и побежденным. Но киндерам в семьях все-таки повезло больше, чем их сверстникам-сиротам, оставшимся не только без родителей, но и практически без средств к существованию. О таких пыталась заботиться церковь.
«Религиозная община Хуфен (руководитель - помощник пастора Нойман) воспитывала шестерых беспризорников, - пишет в своем исследовании Я. Н. Строганова. - Для того, чтобы обеспечить сирот продовольствием, их выдавали за детей обслуживающего персонала, поскольку служители культа имели продовольственные карточки».
Еще в октябре 1945 года католическому священнику удалось добиться от советской военной комендатуры разрешения на обустройство сиротского дома в районе Марауненхоф. Религиозная община помогла с ремонтом здания, наши военные – с продуктовыми карточками.
Другим шансом для немецких сирот было оказаться в детском отделении больницы, куда наряду с настоящими пациентами поступали и дети, у которых заболели матери, дети без родителей, а также подкидыши. Здесь можно было получить хотя бы минимальный уход, а главное – крышу над головой. Увы, подобную благотворительность в дальнейшем пришлось прекратить по самой простой причине: лечебные учреждения очень быстро оказались переполненными.
«В центральной больнице Кёнигсберга спали на полу или по 2-3 ребенка на одной койке, - продолжает Строганова. - В августе 1945 года здесь скопилось около 100 здоровых детей. Лишенные семьи, они в поисках пропитания рылись на мусорных свалках, некоторые жили воровством».
Кёнигсбержцу Михаэлю Вику в 1945-м было уже 17 лет, и ему приходилось не только выживать самому, но и помогать своей семье. Периодически юноше удавалось устраиваться на работу, вкалывая по 12 часов в день и получая за это 400 граммов хлеба, да еще изредка – тарелку супа. И воспитанный в жестком «орднунге» немчик быстро докатился до краж, рискуя собственной жизнью.
«Русские солдаты и офицеры и сами-то мало чем обладали, а потому они особенно не церемонились с теми, кто пробовал это немногое стащить, - признавался Вик позже в своей книге «Закат Кёнигсберга». - Зато с тех пор я знаю жизнь взломщиков и сочувствую им. Началось все с проникновений в подвал охраняемого дома и постепенно продолжилось взломами русских квартир, даже когда в них находились хозяева. Оглядываясь назад, могу констатировать, что проявлял недюжинную смекалку и талант на нелегком поприще квартирного взлома».
Юный вор тащил все, что попадалось под руку: кусок хлеба, фунт муки, пшенные или перловые крупы, часы… Однажды в одном из городских предместий стянул сушившееся на веревке постельное белье, за которое на черном рынке можно было выручить неплохие деньги. Но был замечен жильцами, после чего за ним погнались двое вооруженных мужчин. Под выстрелами Михаэль на бегу выбросил из сумки украденные вещи, и только так смог спастись.
«…я возвращаюсь домой без всякой добычи, - повествует Вик в своих мемуарах. - Разочарованы и голодные родители, ведь обычно я не возвращаюсь с пустыми руками. К счастью, маме удалось выменять немного еды за простенький бинокль, украденный мною прежде».
В другой раз проникшего в офицерскую квартиру и нацелившегося на сетку картошки взломщика застиг хозяин, едва не зарубивший незваного гостя топором. Благо парню удалось прикинуться прибывшим по вызову электромонтером – к немецким «специалистам» советские военнослужащие относились с доверием. Но сообразив, что так можно если не погибнуть, то очутиться за решеткой, Михаэль вскоре после этого предпочел «завязать».
Кстати, отмечались случаи, когда маленькие бродяжки становились членами семей советских офицеров. Немчиков усыновляли или удочеряли, меняя их фамилии на русские, и в дальнейшем эти приемыши вполне неплохо адаптировались в новом обществе.
Ну а так нищенствующая прусская ребятня в поисках подаяний добиралась даже до соседней Литвы.
Удивительно, но даже в столь бедственном положении многие дети сохраняли тягу к учебе. Поэтому начали стихийно формироваться своего рода «частные школы»: прежние немецкие учителя собирали по 10-15 учеников и преподавали им чтение, письмо, арифметику. При отсутствии учебников использовали другие средства – например, пастор Хуго Линк обучал своих подопечных грамоте по Новому завету.
Большое число беспризорников сказывалось на криминогенной обстановке в регионе. Обеспокоенная заметно возросшим уровнем детской и подростковой преступности советская власть решила создать сеть учреждений социального попечения для маленьких немцев. В начале 1946 года приказом коменданта военного округа было создано 16 временных детдомов, в которые поместили 1400 сирот. Дело шло трудно и с задержками, поскольку четкой системы сбора не существовало, детские приемники-распределители и детские комнаты милиции в Кёнигсберге и районах области еще только начали создаваться. Однако начало социально важному процессу было положено.
