«Молодой офицер невысокого роста, с лицом смуглым и отменно некрасивым, но чрезвычайно живым» - таким впервые увидит Швабрина Гринёв, однако он (как и мы) уже слышал о нём. Немного раньше Василиса Егоровна, почувствовавшая тоску Гринёва, попавшего вместо Петербурга в степную глушь, скажет: «Не печалься, что тебя упекли в наше захолустье. Не ты первый, не ты последний. Стерпится, слюбится. Швабрин Алексей Иваныч вот уж пятый год как к нам переведён за смертоубийство. Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да ещё при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет».
«Мы тотчас познакомились. Швабрин был очень не глуп. Разговор его был остёр и занимателен. Он с большой весёлостию описал мне семейство коменданта, его общество и край, куда завела меня судьба». Это первое впечатление Гринёва. Не знаю, как у других читателей, а у меня первое впечатление (помню до сих пор, хотя лет прошло…) было несколько иным. Меня неприятно поразила первая же его фраза. «Извините меня, — сказал он мне по-французски, — что я без церемонии прихожу с вами познакомиться. Вчера узнал я о вашем приезде; желание увидеть наконец человеческое лицо так овладело мною, что я не вытерпел. Вы это поймёте, когда проживёте здесь ещё несколько времени». Не кажется ли вам, что это упоминание «человеческого лица» характеризует не столько обитателей крепости, сколько самого Алексея Ивановича?
Мы только что видели приём, оказанный Гринёву комендантшей, – по-моему, очень тёплый и душевный. Во время разговора Гринёва и Швабрина «вошёл ко мне тот самый инвалид, который чинил мундир в передней коменданта, и от имени Василисы Егоровны позвал меня к ним обедать. Швабрин вызвался идти со мною вместе». «Вызвался идти» - а ведь его никто не приглашал. И тем не менее, и сам комендант («Мы остановились было смотреть на учение; но он просил нас идти к Василисе Егоровне, обещаясь быть вслед за нами»), и его жена принимают это как должное - «Василиса Егоровна приняла нас запросто и радушно и обошлась со мною как бы век была знакома». У кого же истинно «человеческое лицо»?
Кто-то из моих комментаторов очень резонно заметил, что наверняка Швабрин в своё время был принят Мироновыми столь же радушно, как и Гринёв сейчас, только вот не смог или не захотел этого оценить. Мне это кажется несомненным, и причина, конечно, - в самом Швабрине.
Что же он за человек? «Алексей Иваныч, конечно, человек умный, и хорошей фамилии, и имеет состояние», скажет Маша. Некоторые исследователи считают, что ей «любой дворянин мог представляться человеком хорошей фамилии». Возможно, и так, хотя служба в гвардии говорит сама за себя. Во всяком случае, Швабрин, как говорили в ту пору, порядочно образован. К Гринёву он сразу же обращается по-французски. Мне сразу вспоминаются строки из «Юности честного зерцала»: «Младые отроки должны всегда между собою говорить иностранными языками.., чтоб можно их от других незнающих болванов распознать». Французский язык – нечто выделяющее человека. Он не только говорит, но и читает по-французски: «У Швабрина было несколько французских книг». Знаком он, видимо, и с русской литературой. Очень любопытна его оценка «песенки» Гринёва: «Такие стихи достойны учителя моего, Василья Кирилыча Тредьяковского, и очень напоминают мне его любовные куплетцы».В этих словах – явное оскорбление. Имя Тредьяковского на долгие годы стало синонимом бездарного стихотворца, сам Пушкин в лицейские годы в эпиграмме на Кюхельбекера назвал того «внуком Тредьяковского». И, в общем-то, что бы ни говорили о заслугах Василия Кирилловича (а они несомненны), читать его стихи… Впрочем, судите сами:
Без любви и без страсти
Все дни суть неприятны:
Вздыхать надо, чтоб сласти
Любовны были знатны.
Чем день всякой провождать,
Ежели без любви жить?
Буде престать угождать,
То что ж надлежит чинить?
Мне, кажется, гринёвские вирши на этом фоне явно выигрывают.
Нам неизвестно, «какой грех его попутал» и привёл на дуэль в Петербурге, всегда ли он вёл себя так пренебрежительно к другим или озлобили его приговор и жизнь «в захолустье», но совершенно ясно, что к появлению Швабрина в романе характер его сложился, и характер без сомнения, неприятный.
Любопытно, что обитатели крепости Швабрина недолюбливают. Распекая героев за попытку дуэли, Василиса Егоровна воскликнет: «Пётр Андреич! Этого я от тебя не ожидала. Как тебе не совестно? Добро Алексей Иваныч: он за душегубство и из гвардии выписан, он и в Господа Бога не верует; а ты-то что? туда же лезешь?»А Иван Игнатьич, отказываясь быть секундантом, заметит: «И добро б уж закололи вы его: Бог с ним, с Алексеем Иванычем; я и сам до него не охотник». Очевидно, «колкие замечания» Швабрина делают своё дело.
Маша же его явно боится: «Я не люблю Алексея Иваныча. Он очень мне противен; а странно: ни за что б я не хотела, чтоб и я ему так же не нравилась. Это меня беспокоило бы страх».
Чуть позднее, когда Гринёв уже успеет узнать и оценить семью коменданта, он поймёт, что Швабрин попросту упражняется в злоречии, «не беспокоясь», что его рассказы не имеют «и тени правдоподобия», и для него беседа Швабрина «час от часу становилась менее приятною». Мне вспоминается пушкинский же «Демон» с характеристикой «злобного гения»:
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
Почему так ведёт себя Швабрин, мы узнаем несколько позже, когда Маша чистосердечно признается Гринёву: «Он за меня сватался… В прошлом году. Месяца два до вашего приезда».
Злоречие Швабрина преследует одну цель – помешать сближению Гринёва и Маши, не дать вспыхнуть любви между ними. А когда он убеждается, что усилия его тщетны, то идёт на всё, чтобы не дать им соединиться. В дело пошло и оскорбление стихотворца, и клевета на Машу (я уже писала об этой сцене), и разжигание ненависти Гринёва. Он станет объяснять причину «спора» с Гринёвым: «Да вот как: Петр Андреич сочинил недавно песню и сегодня запел ее при мне, а я затянул мою любимую:
Капитанская дочь,
Не ходи гулять в полночь…
Вышла разладица. Пётр Андреич было и рассердился; но потом рассудил, что всяк волен петь, что кому угодно. Тем и дело кончилось».
«Бесстыдство Швабрина чуть меня не взбесило»,- скажет Гринёв.
Мне удалось отыскать текст упомянутой песни и даже прослушать её. В ней героиня просит:
Капитанская дочь, не ходи гулять в полночь,
Не ходи гулять в полночь, не прокладывай следов,
Не прокладывай следов мимо моего двора!
Судя по всему, прогулки «капитанской дочери» толкают героиню выйти гулять и подзывать к себе «купчика молодого»…
Вернёмся, однако, к роману. Уже убивший человека на дуэли и хорошо фехтующий Швабрин явно рассчитывает легко справиться с противником, однако он ошибается: «Швабрин был искуснее меня, но я сильнее и смелее, и monsieur Бопре, бывший некогда солдатом, дал мне несколько уроков в фехтовании, которыми я и воспользовался. Швабрин не ожидал найти во мне столь опасного противника». Но в тот момент, когда Гринёв «стал с живостию на него наступать и загнал его почти в самую реку», его спасает случай: Савельич, стремящийся спасти барина, окликает его и Гринёв отвлекается. И Швабрин, не задумываясь, наносит подлый удар. Гринёв ранен в грудь, но, по существу, это то же самое, что удар в спину…
Но и здесь расчёты Швабрина не сбылись: рана, хотя и тяжела («всё без памяти вот уже пятые сутки»), но не смертельна, а во время болезни Гринёв ещё больше сближается с Машей. И новая подлость – письмо отцу Гринёва с сообщением о поединке: «Он один имел выгоду в доносе, коего следствием могло быть удаление моё из крепости и разрыв с комендантским семейством». И хотя Гринёв и остаётся в крепости, на какое-то время Швабрин добивается своего: «С той поры положение моё переменилось. Марья Ивановна почти со мною не говорила и всячески старалась избегать меня. Дом коменданта стал для меня постыл. Мало-помалу приучился я сидеть один у себя дома... Жизнь моя сделалась мне несносна. Я впал в мрачную задумчивость, которую питали одиночество и бездействие. Любовь моя разгоралась в уединении и час от часу становилась мне тягостнее. Я потерял охоту к чтению и словесности. Дух мой упал. Я боялся или сойти с ума, или удариться в распутство».
И только последующие «неожиданные происшествия» изменят всё.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь
