- Немцы! Немцы едут! Бегите!
По деревне бежал мальчишка лет восьми, и кричал что есть мочи, предупреждая местных о грозящей опасности. Вся деревня растворилась в считанные секунды. Послышался рев мотоциклов, их было много. Целая орда надвигалась на Ясное. Шел 42 год. Озлобленные немцы уже не проявляли милосердие к местному населению, не пытались перетянуть на свою сторону, суля им хорошую жизнь и освобождение от рабства. Это была забава истязать, пороть, стрелять в ноги, сжигать в сараях "русских свиней" . Ни один мускул не дрожал на лице при виде страданий.
Они появились мерзко хохоча, пинали зазевавшихся куриц, патрулируя улицы, и вели себя как хозяева. К ним вышел староста. Мелкая трусливая мразь, готовая лизать сапоги господину, лишь за то чтобы насладится подаренной властью со спичечную головку, чтобы своих унижать, пороть и расстреливать на потеху хозяевам. Гордо ходить по улицам родной деревни с повязкой Polizai на руке . Наконец-то и его начнут бояться и уважать, как он всю жизнь всех боялся и часто плакал в подушку по ночам.
Немцы плохо говорили по русски, но понять их было можно практически без переводчика, в основном офицеры, за год войны научились многим словам, просто пришлось, потому что нужно было как то вести допросы или просто спросить что то у местных, а на всех переводчиков не хватало.
- Как тебья называть? - рявкнул офицер.
- Кузьма, ваше благородие - упав на колени сказал староста.
- Кузьма, собирать деревня, дать сольдат на помощь, кто не пойдет, расстрел!
- Будет исполнено, ваше благородие, сейчас все сделаю - кланялся и расшаркивался староста.
- Эй вы, быстрее сюда, выходите к сельсовету , всех сожгем вместе с домами кто не выйдет !!- орал до хрипоты и стучал в каждую дверь Кузьма- никого не пожалею, новая власть пришла, подчиняйтесь! С ним шли несколько простых солдат немцев, которые также стучали в окна и двери. Народ бежал быстро, угрозы подействовали , наслышаны были о жестокости немцев.
- Где партизаны? Кто их прячьет ? Есть раненые русские сольдаты ? Выдайте их, и вам ничего не будет. За неподчинение Рейху, расстрел! За помощь партизанам , расстрел! - закончил свою речь унтер офицер.
Народ разогнали снова по домам. Скоро осень и зимовать им придется здесь, так решило начальство . Староста помогал выбирать дома для офицеров, а клуб и часть сельсовета отдали под казарму. Обойдя несколько приличных домов внешне и внутри, офицер Генрих фон Вебер выбрал небольшой дом в середине села, его привлек красивый сад, он очень любил цветы и у себя в Германии выращивал огромные плантации роз, но пришла война и розы отошли на второй план. А здесь в глуши русской деревни, вдруг вспомнил как возился с розами, как ухаживал, теплом отозвались воспоминания, поэтому решил поселится здесь, предварительно приказал поставить в саду кресло и небольшой столик.
Он был мечтателен , любил романы и музыку. Ему совсем не нравилась война, он не дурел от власти и ненавидел казни, порки, пытки и крики, вопли матерей. От всего этого его воротило, кружилась голова, старался уйти как можно скорее оттуда, там где кровь и боль. Военным он стал из за отца, он настоял, даже потребовал. Генри хотел играть на скрипке или на рояле, музыка его влекла и манила, но отец и слышать не хотел. В возрасте 8 лет его отдали в спецшколу для будущих военных, но даже там не воспитали характер, он все также был мягким и мечтал о музыке. Отец все время его осуждал, музыка, розы, книжки, все это для барышни, пытался привить любовь к чему то мужскому, футбол например, нужен спорт срочно, но Генри записался сначала на шахматы, а потом на теннис. И снова отец был разочарован, как же так, сын военного не должен быть сопливой барышней, и потихоньку он отступил, поняв что он такой, просто такой.
Война не сделала его жестче, он просто замкнулся и отгородился от всего, что ему не нравится. В этом ему хорошо помогал ассистент, младший офицер просто рвался кого то наказать, желательно чтобы криков и крови было больше. Генрих только принимал решение о наказании, например за помощь партизанам , но каким способом он не знал, и не хотел знать, в это время он спешно уходил, включал патефон и вспоминал свой сад и девушку которую оставил дома. Амелия была пианистка, нежный цветок с ранимой душой. Черные кудри и фарфоровая кожа, голубые глаза и грустная улыбка. Она была воплощением трагической красоты, как молодая вдова, что то в её облике всегда ему напоминало о кладбище и скорби, но она была так прекрасна, юна и нежна, что он влюбился и страдал сейчас в разлуке. Она писала ему письма, рассказывала как выступает на концерте, какой фильм посмотрела с подругой , и практически не говорила о любви. Он ждал писем и каждый раз после прочтения, в душе было что то не так, мучился и искал , но не легко найти то, о чем не знаешь. Однажды он стоял на крыльце дома, курил и смотрел на дождь, грязь, лужи, и вдруг увидел как ветер закружил маленькое перышко, оно плавно, сделав несколько кругов, опустилось в самую грязь. Генрих смотрел, сжимаясь от жалости, перо было безнадежно испачкано , оно было кристально белым, и в самую грязь, эх. И вдруг его осенило. Письма Амели, они такие белые и непорочные , совершенно нереальные, опускались на него в самую грязь и пачкались , он был здесь в грязи, в войне и крови, а эти письма совершенно не подходили этому месту, она писала о концерте и кино, но ни разу не спросила про его здоровье, чувства, не пожалела и не поласкала. Ему стало обидно и неприятно, она не заботится о нем, не скучает, а будничная переписка ему не нужна. За пять минут написал письмо прощание и выдохнул. Вышел в сад почитать, ему всегда это помогало, так он забывал о своих проблемах, переживая за героев книг, проживая с ними их жизнь , страдая вместе от любви или горя. В саду была девушка, что то копала, рыхлила, засмотрелся и вдруг увидел какая она хорошенькая.
- Как тебья зовут? Спросил немец. Он увидел что девушка вздрогнула и разогнулась, встала и опустила голову. Подошел к ней и повторил вопрос.
- Настя - тихо сказала девушка.
- Настия - повторил он, как будто пережевывая слово.
- Это твой дом, Настия ?
- Да - все также тихо, не поднимая головы сказала она.
- Мне очен нравица сад, красивые цветы, у меня на Родина тоже есть, есть розы , я люблю розы, красные и белые и... Еще желтые. Настя подняла голову и впервые посмотрела на немца, была удивлена и растеряна , когда он заговорил про розы, и вдруг увидела красивое лицо, карие глаза, лицо было добрым, а взгляд мягким. Как это так? Он же немец! Про какие розы он говорит? Не знала что сказать и промолчала.
- Ты меня боишься? Настия? Я не хочу чтобы ты меня боялся, покажи мне сад, скажи как называется. Молча и неторопливо Настя водила по саду, иногда называла название цветка или дерева, но тут пришел ассистент Ганс и беседа прервалась .
- Господин офицер, партизаны замечены в лесу, они пытались заминировать железную дорогу, но патруль их заметил, началась перестрелка, у нас ранено трое, убито 2 , у них три убиты, сколько ушло не известно, какие приказания будут?
- Собери группу , ищите их, если ранены, далеко не уйдут, брать живыми, никаких пыток и наказаний, ко мне на допрос.
- Слушаюсь, господин офицер - щелкнув каблуками сказал Ганс, и вышел за дверь.
Партизан найти не удалось, как провалились под землю, но офицера это мало волновало , даже обрадовало, не будет допроса и наказаний, не придется быть жестким, никто его не потревожит , он может спокойно продолжить чтение или послушать музыку. Настя варила картошку, резала колбасу с трясущимися руками, впервые готовила для немца. Он пришел в кухню неожиданно, девушка замерла, стояла опустив голову, офицер зачерпнул воды, попил и оглянулся на нее.
- Не бойся, Настия , я не буду обижать, давай.. Э.. Как это сказать? Давай.. Э.. - заглянул в книжку, полистал ,- вот, давай ужин. Настя вздрогнула, взяла тарелку, наложила картошку, придвинула колбасу, огурец , хлеб и встала опустив голову.
- И ты, садись, ешь, давай садись, я сейчас. Генри вышел и спустя пару минут вернулся с бутылкой вина.
- Вот, это вино, из Германии, очень вкусно, в России нет, здесь много чего нет, нищая страна. Настия! Садись!
Девушка боялась его до ужаса, поэтому села осторожно, на край лавки. Он встал, взял вторую тарелку, положил ей тоже самое что и себе, придвинул и приказал есть. Немец понял что повысив чуть голос быстрее добьется от нее что нужно, хоть ему это и не нравилось. На голодный желудок вино быстро ударило в голову, в глазах плыло , а немец не казался таким уж страшным. Колбаса была жирная и сочная, вкуснее еще ничего не ела в своей жизни. Как сытно жили немцы, и как голодно было русским, думала Настя. Он о чем то говорил, часто переходя на немецкий, совершенно забыв, что она его не понимает, дурман вошел в голову, хотелось спать. В какой то момент он понял что она пьяна, что еле держится, помог подняться и уложил в постель, на минуту засмотревшись на нее, нежную и беззащитную , погладив волосы и участок шеи, оголившийся в вороте платья, слегка спустил рукав и погладил впадину ключицы,и очнулся , одернул руку и вышел. Нет! Не так! Я хочу чтобы доверяла, чтобы сама захотела! Я не зверь и не насильник!
Прошло несколько дней, Настя привыкала к немцу, поверила что он не причинит ей вреда, немного расслабилась, но все таки держала дистанцию. Вместе завтракали и ужинали, обедать не приходил, оставаясь в сельсовете или казарме . Пока его не было дома девушка убирала за скотиной , работала в огороде, а когда время оставалось, учила немецкий язык, офицер дал ей словарь и практически приказал учить. Местные жители не приходили к Насте, им было запрещено, и ей тоже выходить не позволено, она не знала что творилось в деревне. Староста Кузьма лютовал, почувствовал власть и наслаждался ею, порол у столба особо ретивых, отнимал скотину, чтобы прокормить солдат, всячески заслуживая одобрение. Шли дни, в деревне все было относительно спокойно, партизаны ушли, и все зажили обычной жизнью, боев не было, деревня была взята на постой, местные собрали урожай, перепахали землю, все готовились к зиме, немцы наученные прошлой зимой также готовились, каждый день большими группами ездили в лес за дровами, валили деревья , а потом с местными пилили и складывали в огромный сарай, между ними не было вражды, и все как будто забыли что идет война, и они враги друг другу. Настя привыкла окончательно к немцу , знала его привычки, его вкусы и режим дня. Она знала что нравится ему, видела по глазам, по рукам, как тянутся прикоснуться, но тут же он одергивал себя и уходил шумно вздыхая.
- Настия -как то ставя вино на стол сказал немец- у меня сегодня именины, я хочу праздновать с тобой, поставь какую нибудь еду и мы посидим.
Девушка быстро все поставила, принесла стаканы, а немец включил патефон.
- Настия , я хотел бы уехать домой, я не хочу войны, и я хотел бы забрать тебя с собой, там хорошо, у меня большой дом, есть слуги, я богат, но война все изменила, меня призвали и вот я здесь, ты поедешь со мной ?
- О чем ты говоришь? Здесь мой дом, я не могу, не надо мне богатства и дома большого, там чужое все, я не смогу.
- Ты мне очень нравишься, я хочу тебя поцеловать, я столько месяцев этого хочу ты наверно даже не знаешь.
- Знаю - тихо сказала девушка и опустила голову. Он протянул руку и погладил по щеке , нежно и ласково, придвинулся ближе , провел ладонью по шее, он видел как трепещет девушка, и больше не мог терпеть эту пытку , рывком притянул к себе и поцеловал. Поцелуй продлился до зари . А утром Насте стало невыносимо стыдно, что же она наделала, с врагом легла, отдалась и не сопротивлялась, но хуже , что ей понравилось. Генри пришел в обед, принес шоколад и чулки.
- Настия , одень их сегодня для меня, это очен красиво.
Он ушел не дав ей опомниться, как же стыдно, еще и чулки принес. Но вечером одела, не посмела идти наперекор. Генри снова был нежен , шептал слова любви, часто говорил " meine Liebe " и " meine wehrlose" (моя любимая, моя беззащитная) и Настя отвечала, обнимала тонкими ручками, целовала и шептала в ответ что тоже любит. А утром снова было стыдно, волшебство ночи исчезало , открывая реальность, идет война, а она спит с врагом.
Через пару месяцев поняла что ждет ребенка, в душе появилась пустота, какое же счастье носить ребенка под сердцем, и какое же горе знать от кого, что скажут люди в деревне, что теперь делать и как жить? Её мутило и рвало, на колбасу смотреть не могла , и Генри понял что станет отцом. Поднял на руки и закружил, смеялся и плакал от счастья, а потом пришло осознание, идет война, а он ребенка прижил от местной, что скажет отец, что скажет начальство?
А через два дня пришла срочная телеграмма, немедленно выдвигаться в сторону фронта, зимовки не будет. Он разрывался между долгом и верностью , и не мог оставить любимую и неродившееся дитя, местные ей не простят.
Он уехал долго прощаясь, обещая вернуться и забрать в Германию, плакал и шептал о любви, просил прощения за то что не может взять ее с собой. Настя долго стояла у калитки, смотрела вслед своей первой любви, зная что он не вернется и совершенно не зная как будет растить дитя от немца.
Через полгода родился сын, слабый и недоношенный, у нее совсем не было молока от голода, никто из местных ей не помог, для всех она была подстилка, предательница, немчура . Сына назвала Егор, в тайне от всех звала его Генри. В деревне жила ее тетка, которая как и все отвернулась от нее. Никто с ней не здоровался, а если видели её идущую навстречу, переходили на другую сторону дороги, а некоторые особо злые, шли навстречу, плевали в лицо и толкали, кричали в лицо : "Мразь, тварь, немчура! " Могли избить, а пару раз поджигали избу, во второй раз удалось, когда ушла за дровами в лес, вернулась, а дом вовсю полыхает , ярко горит злым огнем, никто не тушил, все стояли и просто смотрели. Настя спасла только баню, еле отбила от огня. Ни одежды, ни мебели не осталось, на пепелище долго искала что могло уцелеть, нашла лишь пару кастрюль, черных как уголь, да железная кровать, как скелет стояла на горе пепла и золы. Рожала Настя одна, никто не помогал при родах, не во что завернуть было ребенка, разорвала единственное платье и спеленала. От такой жизни хотелось в петлю, молила Бога чтобы ребенок не выжил, не мучился и не страдал, одной ей будет проще. Несколько раз ночью ходила к тетке, огородами и задами пробиралась к ней, на коленях молила и просила дать молока и пеленки, ребенок ни в чем не виноват!! Помоги! Но лишь на третий раз тетка кинула ей за дверь узел с тряпками , долго стояла Настя в ожидании даст ли молока, не дала. В ту ночь решила уйти вместе с ребенком, сначала его к Богу, а потом сама к черту. Больше не могла видеть как плачет голодный ребенок, и у самой от голода не было больше сил. Когда затянула на шее сына петлю, разревелась, кричала охрипшим голосом что было сил, не могла убить собственное дитя, даже во имя спасения. Помощь пришла откуда не ждала, сначала хлопнули по рукам, отобрали веревку, потом получила по лицу, с размаху и как следует, так что искры из глаз и мушки . Это был староста Кузьма. Принес кувшин молока, вареную картошку, хлеб и муку. Он был такой же изгой, вот только ему было легче , он был не один, а с сыновьями, за ними была сила и оружие, и боязнь местных что фрицы вернуться, он нажалуется и тогда всем не здобровать. Он приходил раз в неделю, приносил продукты и говорил, он делал это не из жалости или доброты, ждал возвращения офицера, хотел рассказать как спас его ребенка и любимую. Егор выжил, выкарабкался и спустя год после его рождения Настя покинула деревню, туда где никто не будет знать тайну его рождения. Там где начнется другая жизнь, там где Егор для всех будет сыном русского командира, который погиб сражаясь за Родину, там где Настя будет молодой вдовой с ребенком на руках . Егор никогда не узнает от кого в 43 он был рожден.
Спасибо что дочитали. Подписывайтесь на мой канал, ставьте класс, комментируйте. С уважением Мысли вслух.
