Токсичное растение навевает тревожные, но красочные сны, похожие на музыку ансамбля, избравшего эмблемой символ пустыни. Граф Хортица продолжает экскурсию в оранжерее ложно умерших.
На пространстве, скрытом от прямых лучей света, можно встретить то, чему нет места под солнцем.
Помимо теней натурального происхождения существуют тени искусственные – косметические, печатные, нарисованные. Темные буквы на белом листе обозначают средоточие смысла.
По мнению оккультистов, выходцы с того света не отбрасывают тени, и не отражаются в зеркалах, заслоняя собой другие тела и предметы.
Образ кактуса обычно связан с темой пустыни, кроме того он напоминает о группе, сделавшей своей эмблемой этот символ гордого одиночества.
В тени воображаемого кактуса можно разглядеть тени его поклонников, так же, как можно уловить голоса в покинутом доме.
За долгие годы привязанности я так и не выяснил, были ли у «Кактуса» синглы. Краем глаза читал, будто их версия Long Tall Sally занимала какое-то место в хит-параде.
Шершавая и агрессивная, она должна играть на предельной, по тогдашним канонам общежития, громкости, пока, в момент протяжного вопля, в комнату не заглянет кто-нибудь из взрослых.
Вопль расстрелянного солиста, как ничто другое, иллюстрирует странный период реализации трех основных альбомов «Кактуса». На четвертом диске его место займет брутальный англичанин Пит Френч.
Детройтский денди Расти Дэй падет не смертью Виктора Хары. С ним расправятся конкуренты по наркобизнесу. Но случится это нескоро. Когда о «Кактусе» забудут, и тень растения станет казаться силуэтом надгробия.
Но вернемся к протяжному воплю – он похож на скоростную шифровку, которая в замедленном темпе может сообщить что-нибудь ценное.
Отсутствие успешных синглов у группы опытных профессионалов, сознательно избравших нарочито неряшливый стиль, не удивляет. За вычетом двух или трех лирических отступлений, записанное в студии представляет собой концертную программу в урезанном виде.
А не отредактированный живой материал шокирует своим сходством с опытами Аркадия Северного и Владимира Шандрикова. В этом хаотическом родстве заключена фатальная причина притягательности и отторжения группы, которая умудрилась похоронить собственный миф и воскреснуть после тридцати лет молчания.
Игра света и тени рождает ложные представления. Одним из таких суеверий стала выдумка о черной протезной руке вокалиста. Иллюзию протеза создавал снимок на обложке дебютного альбома, но проверить это было крайне сложно – диск считался редкостью. Иные отчаявшиеся кактусоманы предлагали четвертак за качественную перепись с пласта в приличном состоянии.
Но таких пластов не было, в нашей пустыне даже кактус дефицит.
Миф о протезе гулял по стране, не подкрепленный фото, подобно средневековым байкам про морских драконов и песиголовцев.
Не имея аудио-подтверждения, шум и ярость старого «Кактуса» становилась хрупкой легендой, чреватой разочарованием.
Был опубликован Элиот, и случайный читатель «Полых людей» мог бы узнать себя, обнаружив классические строки про то, как мы
пляшем перед кактусом
Кактусом, кактусом
В пять часов утра.
Что же, бывало и такое. «Перед кактусом, которого нет», следовало бы уточнить. И, вполне возможно, не будет.
Мастерство и колоссальный темперамент членов квартета позволяли им генерировать бешенство на основе самых банальных ходов ритм-энд-блюза, игнорируя новые требования рынка поп-музыки в гастрольном кураже.
Тим Богерт, Кармайн Эпис и классический гитарист Джим Маккарти держали марку в тени LZ и DP, которые относились к американским коллегам с большим уважением, памятуя созданное ими в составе Detroit Wheels и, особенно, в Vanilla Fudge.
Но формула успеха претерпевала изменения, и экстаз становился агонией. На смену бурлящему хаосу приходили дисциплина и четкий стиль. Это хорошо сознавали Doobie Brothers, Chicago, Bachman Turner Overdrive и другие солидные группы со стажем, чьи крепкие песни не выпадали из плей-листов и хит-парадов.
А «Кактус» тем временем продолжал импровизировать на ходу, не замечая, как сцена уплывает за кулисы.
Остепенились Blue Cheer и MC5, несмотря на внушительное начало. Карьера требовала снижения градуса. От группы, которой поверили на слово, осталось только слово.
Для проекта с пародийным названием «Сын Кактуса» — в духе киношных «сыновей» Дракулы или Франкенштейна» — не нашлось даже фотографии, потому что позировать было некому. Состав сменился полностью. Как в случае с James' Gang, это была анонимка с подделанной подписью.
Один из тех «безликих» альбомов эпохи перепроизводства, чьи достоинства поймут через века.
Черная протезная рука затмила остальное. Наваждение рассеивалось. Иллюзия голосов в пустом помещении шла на убыль. Кактус похоронил сам себя. Но сделано это было с целью воскреснуть.
Прощаясь с молодостью, даже если она чужая, лучше выбирать не самый сентиментальный объект.
Музыка «Кактуса» груба и утрирована, хотя у музыкантов такого уровня были все возможности сглаживать острые углы и шероховатости. Взвинченность в духе Small Faces и Humble Pie дается им легко, оставляя тягостное чувство, сродни тому, которое испытывает свидетель массовых, но бесполезных беспорядков.
Часы погружения и всплытия, моменты исчезновения и появления, технология мнимой «смерти» с последующим воскрешением – всё это самым тесным образом связано с некогда молодежной культурой живых мертвецов и мумий.
Помимо трех образцово-студийных альбомов, под вывеской «Кактуса» существует гибридный довесок 'Ot and Sweaty, частично записанный на фестивале Mar Y Sol, омраченном поножовщиной.
Этот, в равной степени уникальный и предсказуемый диск, иллюстрирует «дурную бесконечность» рок-преисподней с точностью протокола и оперативной съемки.
Перед нами история, которую стремятся дослушать, но не торопятся доживать.
На концертной стороне остаток «Кактуса» исполняет всего три, скажем так, «песни моря». Две из них представляют собой импровизацию. Сначала — попытка изобразить в ускоренном темпе беспредельное буги а ля Canned Heat. Затем – нахальный рокешник от фонаря, в духе Slade Alive.
Даже пропущенная буква в названии пластинки напоминает «ашипки» и «очепятки», которыми Слэйд озадачивал слабых в «инглише» поклонников.
Пит Френч, который только что идеально исполнил вокальные партии на самом строгом и стильном диске Atomic Rooster, держится уверенно, несмотря на общую нервозность в пуэрториканском гармидере.
Неведомый гитарист с немецкой фамилией играет в манере Джима Маккарти, небрежно и быстро.
Единством добрых хиппи совсем не пахнет. Стиснутый толпою, индивидуум вынужден дослушать это поневоле.
Часть выступления, не вошедшая в 'Ot and Sweaty, попала в двойной сборник Mar I Sol. В том числе и Bedroom Mazurka. Слово из фольклорного лексикона настораживало мнительных рокеров. Клиентам казалось, что их обманывают с помощью этой «мазурки».
'Ot and Sweaty – пластинка, которую заело в одном времени. На ней зафиксирован момент распада, и шизоидное раздвоение живой и студийной сторон усугубляет специфический статус этого бесполезного ископаемого.
Четыре студийных пьесы впечатляют лихорадочной эклектикой и совершенством. Каждая напоминает испытание оружия на пороге катастрофы.
Свирепый Bad Stuff звучит как Atomic Rooster, упомянутая выше «Мазурка» как Лед Зеппелин, а очень английская Telling You — как обычная последняя вещь на пластинке, после которой, скорее всего, больше ничего не будет.
Однако за нею следует шуточное исполнение довоенного фокстрота Underneath The Arches – явный кивок в сторону Крима, снабдившего аналогичным эпилогом Disraeli Gears.
Поэма о кактусе – поэма распада, от которого в перспективе не застрахованы Соединенные Штаты мутантов.
Говоря о четырех пьесах со второй стороны, мы проанализировали только три. Мы упустили Bringing Me Down.
Я вспомнил о «Кактусе», в начале мысленно, затем, со вчерашнего вечера, на бумаге, после того, как впервые обратил внимание на авторов Oh To Love You, вошедшей в альбом Beck, Bogert & Appice.
Мятежная группа развалилась, и эту балладу с оттенком gospel придумали, но не успели записать под прежней вывеской.
Более экспрессивной Bringing Me Down повезло больше. Её могли бы спеть Бобби Блэнд или Соломон Берк. В ней больше мощи, чем в Only Women Bleed и You Can't Always Get What You Want, но она почти полвека подстерегает гурманов в одном единственном, отведенном ей месте.
Все вещи и события имеют свой адрес во времени, они создаются и происходят когда-то. В том числе и криминальный фест Mar Y Sol, и облава на барыг, воспетая Расти Дэем в блатном блюзе Hometown Bust с цинизмом пропащего человека в мире тотальной слежки, где «ничего не видит только любовь», вернее, страсть, ослепляющая жертву.
Язвительные «йес» и «ноу», которыми он комментирует гитарную риторику Джима Маккарти в Long Tall Sally, звучат искаженным эхом тех «да» и «нет», что немало слышала старинная башня в пьесе Жана Татляна.
В двойственности далекого и близкого просматривается стремление отойти от кактуса, чтобы приблизиться к нему вновь. Мистерия «живой» и «мертвой» сторон 'Ot and Sweaty – горячий жир хот-догов и холодный пот того, кто проглотил свою последнюю сосиску на фестивале «Песни моря», или как там оно будет по-испански…
«Плывущий человек для меня уже утопленник» — говорит художник в «Набережной туманов».
Секрет неудачи притягивает как нераскрытое преступление. ‘Ot and Sweaty хочется сразу же прослушать сначала, как только умолкает глумливое застолье в конце.
Первым номером следует Swim – единственная старая композиция на последнем диске «Кактуса». Точнее – let me swim, то есть, «дай мне поплавать».
С нее начиналась вторая сторона дебютного альбома этой злой группы. Но на сей раз, вместо Расти Дэя, который почти утопленник, над микрофоном выплывает Питер Френч, читающий, как на митинге, по бумажке текст, придуманный не им.
Swim – странное название для песни в стиле рок, хотя в начале шестидесятых был и был такой танец, но танцевали его недолго.
Куда плывет солист, сценическим жестом рассекая воды реки забвения, и что ожидает его на другом берегу? Кордебалет утопленниц в старомодных бикини?
Пролетели тридцать три года, и «Кактус» воскрес для новой пластинки, переступив, наконец, через «горячий и потный» полутруп четвертого диска.
В романе Трифонова «Старик» есть такая сцена.
Что привезти из Мексики? – кричит врачихе карьерист Кондауров, не подозревая, что смертельно болен, и та отвечает, не оглядываясь: «Кактус!».
Одноименный сувенир из страны гринго прибыл своевременно, пока все живы.
Домашних кактусов вокруг было полно, но они безмолвствовали, а виниловые встречались крайне редко. Дефицит принуждал к аскезе, аскеза – к галлюцинациям. Группа напомнила о себе поклонникам на пороге старости, пока не поздно.
Финал моей прозаической поэмы о колючем растении можно озаглавить «Лео и Лета». Потерпите, в нем всего несколько строк.
Человека действительно звали Лео, и он работал садовником в порту. Лео был единственный, кому я мог сообщить о возрождении «Кактуса», и я не стал молчать. У него были связи в кафе на пирсе, где мы отметили событие, с видом на пляж, закрытый после Чернобыля.
Я передал ему скопированные по блату болванки. Лео поблагодарил, но ничего не сказал о музыке. Прошло тринадцать лет. Еще не вечер.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VК
Далее:
* Человек из "Крокодила"
* Cozy Powell. Джазмен в кузнечном цеху
* Back Street Crawler. Сюрпризы змеиной тропы
* Под черной виниловой маской
* Записки о Степном Волке